Декабря двенадцатого, на Спиридона-солнцеворота, отправилось из Чернигова в Ясскую землю свадебное посольство. Незадолго перед тем двое бояр князя Святослава ездили к Кончаку и заручились ханским словом, что никто из половцев не будет чинить послам никакой обиды.

Обоз со сватами и дарами повели бывалые купцы, не раз ходившие Залозным Путём, который тянулся к низовьям Дона и далее на Кавказ; охрану же возглавил княжич Владимир Святославич.

Дорога в оба конца предстояла неблизкая, и черниговцы ждали невесту князя Всеволода не раньше апреля, а то и к маю. Каково же было их удивление, когда в конце февраля, под самый Новый год[25], примчал вестник от Владимира Святославича. По словам гонца выходило, что княжна Мария со свитой, должно быть, миновала Киев.

— Скоро вы управились, молодцы, — сказал довольный Святослав Всеволодович.

— Ехали больше по рекам, князь-батюшка, — пояснил гонец, сдирая с усов сосульки. — Ветра нынче в степи крутые, снег-то на льду неглубокий, ну и скачешь себе — только копыта цокают.

— Княжна-то здорова ли?

— Слава богу. В тёплом возке ехала.

— Ладно, ступай. Ключнику скажешь: велю накормить тебя досыта и напоить допьяна. — Святослав засмеялся и сказал молчавшему до сих пор Всеволоду: — Ну что, жених, нос повесил? Али жалко своей волюшки?

— Не ко времени, думаю, свадьбу мы затеяли, — ответил Всеволод. — Будущее впереди — туман, а жена не рукавица, с руки не сбросишь.

Черниговский князь кивнул:

— Заботы твои понимаю. Но негоже человеку жить одному. Умная жена не обуза, а помощница в доме.

— Да умна ли она? — усмехнулся Всеволод. — И ещё спрошу: дом-то мой где?

— Умна и начитанна, я через купцов всё разузнал. Дом же твой в Залесской Руси. Как дороги просохнут — пойдёте с Михалком туда. Я же помогу вам ратью, в том даю твёрдое слово.

— Спаси тебя бог, князь, — с поклоном сказал Всеволод.

Оставшись один, он в который раз стал размышлять, зачем Святославу понадобилось это сватовство. Какую выгоду преследует старый князь? Возможно, он решил наладить военный союз с христианскими государствами Кавказа и зажать половцев в клещи?

«А скорее всего, — думал Всеволод, — Святослав боится, да, боится, как бы я не женился на любой русской княжне и не вышел из-под его опеки. Ему не выгодно видеть Владимир сильным. А из этой женитьбы я не извлеку никакой пользы для дела... Что ж, придётся смириться, ведь без помощи Святослава нам не обойтись. Дай только бог, чтобы невеста не оказалась уродиной или дурой...»

Встречать княжну выехал Михаил Юрьевич с боярами и дружиной. Всеволод ночь провёл в полудрёме, а на заре разлился над Черниговом праздничный колокольный благовест.

Из окна своей горницы Всеволод смотрел, как к княжеской домашней церкви в окружении конной свиты подкатил крытый шкурами возок и остановился у паперти. Брат Михаил спрыгнул с коня и, подойдя к возку, откинул меховой полог. Принимая протянутую руку Михаила, на розовый от солнца снег ступила девушка в одежде русской боярышни. Лица её сквозь тёмную воду слюды было не разглядеть. Всеволод заметил только, что княжна высока ростом — почти с Михаила.

В дверях храма показалась величественная фигура епископа Порфирия в сверкающем золотым шитьём облачении. Княжна легко взошла по ступеням паперти и преклонила колени перед святителем. Порфирий благословил её и повёл в храм. За ними повалил народ. Всеволод подосадовал на обычай, запрещавший жениху самому встречать невесту, но делать было нечего. Приходилось ждать, пока его позовут на женскую половину терема. Наконец вошла жена Михаила Феврония и, чинно поклонившись, сказала своим низким певучим голосом:

— Княжна просит тебя пожаловать к ней. — И вдруг засмеялась: — Везучий ты, Митя.

— Почему? — спросил Всеволод, застёгивая на плече коц — короткий плащ, оставлявший свободной правую руку.

— Сам увидишь.

По запутанным лестничным переходам Феврония провела деверя к палате и распахнула дверь. Он вошёл и сразу увидел, что неведомый живописец ничуть не погрешил против истины: княжна и впрямь была на диво хороша собой. Особенно прекрасны были глаза. Тёмные и глубокие, они лучили мягкое ровное тепло, и свет их словно озарял всё лицо.

Всеволод услышал, как несколько раз гулко ударило в груди сердце. Преодолевая внезапную немоту, он сказал по-гречески:

— Поздравляю, государыня, с благополучным прибытием на Русь и молю бога о его постоянной милости к тебе.

— Благодарю, государь, да не оставит он и тебя своей бесконечной добротой, — с поклоном ответила княжна Мария. Помолчав, она неуверенно добавила по-русски: — Будь здрав, кназ и каспадин мой!

Она посмотрела на Всеволода, и ему снова почудилось, будто его лица и волос коснулось что-то тёплое и ласковое, как утренний ветер июня.

Венчание происходило в соборе Спаса Преображения. Свадебный поезд до него не доехал — дорогу преградил завал из брёвен. По обе стороны завала галдела праздничная толпа черниговцев.

— Почему закрыта дорога? Чего хотят эти люди? — спросила княжна, когда их сани остановились.

— Это наш древний обычай, — успокоил её Всеволод.

— Языческий обычай?

— Да, славянский.

— Откупайся, князь! — кричали из толпы. — Дальше не пустим!

Подъехал на коне тысяцкий[26] Игорь Святославич и, смеясь, сказал Всеволоду:

— Плати пошлину, жених: ведь вон какое сокровище везёшь.

Всеволод подал ему увесистый мешок, лежавший на санном ковре. Люди мигом растащили завал и стали ловить шапками серебряный дождь, который щедро рассыпала вокруг рука тысяцкого.

Собор был переполнен. Горели все паникадила, подмигивая разноцветными светляками лампад. На клиросах сверкали хоругви, а вдоль стен в дорогих подсвечниках пылало множество свечей.

Княжна Мария стояла рядом со Всеволодом, говорила и делала то, что ей по-гречески подсказывал один из русских попов. Всё происходящее казалось ей странным сном; перед глазами мелькали огни, лица, руки, шёлковые и парчовые одежды, а голоса певчих доходили словно издалека.

Епископу подали золотые венцы. Взяв один из них, владыка осенил им крест-накрест Всеволода и возгласил:

— Венчается раб божий Дмитрий, благоверный князь, рабе божией Марии, княжне православной.

Протянув венец для целования, Порфирий надел его на голову Всеволоду. Тот же обряд он совершил над княжной, а затем провёл новобрачных вокруг аналоя[27].

При выходе из церкви молодых осыпали зерном, хмелем и маковым семенем. Девушки тайком старались коснуться одежд Марии — на счастье.

От свежего морозного воздуха у Марии закружилась голова, и княгиня оперлась на руку мужа. На площадь перед храмом княжеская челядь уже выкатывала бочонки с пивом и выносила столы с закусками.

Молодые прошли через площадь пешком, кланяясь по обычаю народу на все стороны и прося принять угощение. Наконец подали сани, и свадебный поезд тронулся в обратный путь. Впереди с иконами Христа и богоматери ехали дружки, за санями молодых тянулась шумливая толпа поезжан — все родные и гости, приглашённые на свадьбу.

Въехав на княжой двор, сани остановились у столовой палаты для пиров. Оттуда высыпали домочадцы и слуги.

Всеволод, не любивший многолюдных сборищ, с неудовольствием думал о том, что свадебный пир растянется теперь на несколько дней, а главное, всё время надо быть на виду, выслушивать хмельные двусмысленные шутки и казаться весёлым, когда на душе совсем не весело. Сидя за столом, он несколько раз ловил на себе озабоченный взгляд Марии, но среди гама гостей, смеха и песен заговорить с нею не мог.

Наконец молодых отвели в брачный покой, и они остались одни.

— Устала, княгиня? — ласково спросил Всеволод, помогая жене снять кружевную фату с обнизью из самоцветов и жемчуга.