Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Титулованные вовсе не добивались посадить на престол царя «великой породы» из племени Рюрика. Но они, эти старые кланы, породнившиеся многажды меж собою и долгие годы в согласии делившие милости доброго даря, устроили недостойную грызню друг с другом, лили помои на голову и сочиняли даже прелестные письма. «Как низко опустились люди Христовы, — возмущался Иов, — ведь всё было бы достойнее, если бы боролись за трон Российский разные политические партии, чтобы поднять на трон державы своего вождя-князя, угодного Всевышнему и народу. Но нет сего. Идёт мелкая и. нечистая игра, какую затеяли местники Бельский да Дионисий. Да покарают их силы небесные».

Возвышался среди соперников Годунова, по мнению Иова, лишь князь Фёдор Мстиславский, который был по-прежнему мил сердцу Иова своим благородным поведением. Да, он тоже сделал попытку взойти на престол. И его люди кричали на Красной площади: «Хотим князя Мстиславского!!» Но когда князь услышал на Соборе единодушие полутысячи соборян, крикнувших: «Да здравствует государь наш Борис Фёдорович!» — он смирился с неизбежностью своей прежней участи.

Всё это и заставляло патриарха Иова быть щепетильным в подготовке избирательной грамоты, в мерах приведения к присяге. Обо всём этом и шёл разговор между иерархами в палатах патриарха до вечерней трапезы и во время её.

Вскоре иерархов развели и увезли отдыхать. Иов остался один, лёг в постель. Но сон не шёл. Ещё не зная, будет ли получено согласие от Бориса, покорится ли решению Государственного Собора, Иов задумался над тем, как поведёт себя Годунов, если всё-таки взойдёт на престол. Не вселятся ли в него пороки Иоанна Васильевича? Не возникнет ли в душе надменность? «Но в надмении своём нечестивый пренебрегает Господа: «Не взыщет!» И во всех помыслах его нет Бога». Размышления о Борисе рождали в груди Иова боль, неведомую ранее. «Сие страшно. Потому что во всякое время пути надменного гибельны. Суды твои, Господи Всевышний, далеки от него, на всех врагов своих он смотрит с пренебрежением. Уста его полны проклятия, коварства и лжи, под языком его мучение и пагуба. Не приведи Господи обуять сына моего надменностью», — неистово молился Богу патриарх.

И снова думал, заглядывал в завтрашний день...

«Будет ли Борис мстить тем, кто не хотел его избирать? Не применит ли против них помету, да якобы в интересах державного порядка? Господи, как всё непредсказуемо. Если бы столкнулись партии на политических помостах. Тогда вся борьба бы шла открыто: чья сила возьмёт. Но здесь всё тайно, всё в адовых глубинах. Но какую же озлобленность надо иметь, чтобы тайно бороться против отдельных, может быть, невинных сынов Божьих, против их семей, уж тем более невинных, а возможна только месть, но не праведный суд».

И в какой раз за последнее время вспомнились Иову события почти тридцатилетней давности. Мудрый дьяк, глава Посольского приказа Иван Висковатый, пытаясь успокоить Ивана Грозного, пребывающего в страхе перед боярскими и дворянскими происками, сказал: «Ты бы, царь-батюшка, не истреблял бы своего боярства и подумал бы о том, с кем тебе впредь не токмо воевать, но и жить, если ты казнил столько хоробрых людей». Тогда в ответ на слова Висковатого царь разразился угрозами: «Я вас ещё не истребил, а едва только начал. Но я постараюсь всех вас искоренить, чтобы и памяти вашей не осталось».

Не бросил Грозный слов на ветер. Обвинил царь московских людей, да больше дьяков государевых приказов, в злых умыслах и кознях, велел арестовать триста человек. Был арестован и первый дьяк Иван Висковатый. Обвинил его Грозный в крамоле вкупе с Новгородом и Псковом по сговору с польским королём, чтобы посадить на трон иноверца. Ещё Иван Грозный возвёл в чин поклёп на Висковатого за то, что он будто бы вошёл в сношения с турецким султаном и крымским ханом и предлагал им Казань да Астрахань.

Помнил Иов, что розыск и суд по московской крамоле были недолгими. И в июльскую жару, сразу после праздника в честь святых Бориса и Глеба, вывели на площадь, называемую «Поганой лужей», более ста приказных чинов: подьячих, дьяков, а и самого высшего ранга — думных дьяков. Иван Грозный явился на «Поганую лужу» с тысячью стрельцов, сам осмотрел и виселицу, и орудия пыток, и чан с кипятком, что висел над большим костром. А пока царь с наслаждением осматривал арсенал казни, среди горожан на площади началась паника от вида ужасного, сатаною придуманного. Но стрельцы быстро «утихомирили», согнали убежавших на площадь и пригрозили рьяных на костёр отправить. Тут и казни начались.

Первого начали пытать Ивана Михайловича Висковатого. Палачи-опричники требовали от него признания в преступлениях. Да чтобы просил царя о помиловании. Но он только крикнул: «Будьте вы прокляты, кровопийцы, вместе со своим царём-катом!»

За эти гордые слова Иван Грозный приказал распять Висковатого на кресте из брёвен. И его распяли и подняли над площадью, а там и расчленили, разорвали на части на глазах у рыдающей толпы. Началось зверское избиение и казнь всех несчастных, приведённых на площадь. Им рубили головы, обваривали кипятком, бросали в костёр. Площадь ревела-гудела от воплей горожан, от предсмертных криков казнённых.

«Господи, неужели Борис уронит себя до того, чтобы тотчас пустить стрелы мести в своих противников, ужалить их по-змеиному, — с ужасом шептал Иов и пытался успокоить себя: — Нет, нет, Борис на такое не способен. Он мой ученик, мой сын, я вложил в него столько добра, столько человеколюбия. Разве что сатана вывернет его душу».

Ах, как хотелось патриарху заглянуть в дни грядущие, узреть своим мудрым оком. Увы, ему это не было дано, и он уповал на Бога и молил, чтобы Всевышний не лишил его разума, а дал здраво довести Бориса до престола.

...Ночь с 17 на 18 февраля, благодаря молитвам Иова и бдению боярина Семёна, прошла без бушевания людских страстей. Близ Новодевичьего монастыря всё было мирно и спокойно. Хотя природа по-прежнему бушевала неистово, словно пыталась показать человеку мощь и неукротимость божественных сил.

Утром же 18 февраля в Успенском соборе, заполненном до паперти, началось богослужение. Преклонив колени, духовенство, бояре, дворяне, воинство — все, кто вчера решал судьбу Бориса на Соборе, нынче усердно молили Всевышнего о том, чтобы их стенания дошли до сердца Годунова и он принял державный венец.

Но после долгого моления, уже далеко пополудни, митрополиту Крутицкому Геласию показалось, что усердие молящихся недостаточно. Лишь только закончилась служба, он пришёл в алтарь к патриарху и сказал:

— Владыко святейший, не прогневайся на неистового. Повели Москве молиться ещё два дня.

— В чём увидел изъян, брат мой?

— Ноне не молились, владыко, но отбывали повинность. В сём нет проку.

— Аз ценю твою искренность, брат мой. Сам вижу слабость усердия и повелю нынче на вечерне молиться Москве завтра и послезавтра. Вечером третьего дня все святители и вельможи пойдут в монастырь, и мы объявим Борису Фёдоровичу его избрание в цари, — закончил Иов и благословил Геласия: — Да снизойдёт на тебя Божья благодать.

А поздним вечером, в чёрный понедельник, после трёх дней моления, патриарх Иов задаст себе вопрос: кто же такой Богдан Бельский? Не исчадие ли адово, не продавший ли сатане душу чернокнижник?

Сбылись его страшные слова, которые он злодейски бросил в первый день Государственного Собора.

Всё, казалось, говорило о том, что избрание на престол Борис примет как дар Божий. Смоленский собор Новодевичьего монастыря был в торжественном освещении. Духовенство и бояре пришли в собор с твёрдой надеждой в то, что будут свидетелями конца сиротства России.

Женский хор пел псалмы. Колыхались огни сотен свечей, плыли волны ладана. Всюду царило боголепие, радужность. Все ждали исполнения исторического мгновения с волнением и нетерпением, ждали появления первого выборного царя на Руси, желанного всему народу за доблесть свою. Все усердно молились, призывая Всевышнего в свидетели искренности любви к избранному государю.

69
{"b":"874458","o":1}