— Сие обращение патриарха Иеремии к нам с тобой, — начал Иов, — и написано тут о том, чтобы мы приняли грамоту с благодарностью и тихомирием. И ещё чтобы позаботились с усердием о митрополите Терновском Власии. Да пуще всего при царе и царице попечаловались о его горькой судьбе, дабы высочайший царь сотворил пригожую помощь. И меня просят. Пишут, «как обещал ты нас миловать при постановлении своём в своей палате, и мы кроме Бога и святого царя надежды ни от кого не имеем», — пересказывал Иов грамоту. — «Патриаршества Царьградского не может никто воздвигнуть и устроить по-прежнему, кроме святого русского царя». — Иов посмотрел на Годунова и горестно сказал: — Вот такая печаль пришла в наш дом вместе с радостью. Ан не откажем просящему да возбодрим страждущего.

Борис сказал проще:

— Придётся раскошелиться, святейший владыко. Пойдём вместе к царю-батюшке. Царская казна ноне полна. Царь от щедрот своих токмо возвеличится.

Иов хотел сказать: «Дай тебе Всевышний долгих лет», — но воздержался и позвал Бориса молиться.

Вечером того же дня Иов принял в своих палатах митрополита Терновского Власия. В беседе за ужином митрополит попросил:

— Святейший владыко, выслушай меня.

— Говори, брат мой во Христе.

— Привёз я из Константинополя от патриарха Иеремии дары вашему правителю Борису да грамоту малую. Сведи меня с ним, святейший владыко, поелику возможно.

— Исполню твою волю, брат мой, сегодня же.

Митрополит велел услужителю принести дары, и пока тот ходил, Власий рассказал, как трудно живёт его Терновская епархия, народ которой, как и все болгары, страдал от притеснения турок.

Вскоре услужитель вернулся, и патриарх повёл гостей в палаты Годунова. Их встретили жена и дочь Бориса. Глядя на Ксению, никто и никогда бы не подумал, что она дочь Марии. Ангельская красота Ксении, благородство осанки умилили старца. Суровое же, аскетическое лицо Марии даже неробких людей смущало до душевного трепета. Было в ней всё от отца Малюты Скуратова: и гордая стать, и властность характера, и, временами, — жестокость безмерная. Она мало кого почитала, кроме мужа и царя. Но всегда была обходительна и ласкова с Иовом. Он был её духовником и имел над нею власть. Да ещё побаивалась Мария властной домоправительницы Иова, Серафимы.

— Святейший владыко, поздравляем с возвеличением. — И склонилась перед патриархом: — Благослови, отче.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! — произнёс Иов и положил руку ей на голову. — Аминь! — Потом Иов приласкал Ксению. Она была копией отца. Те же полувосточные глаза от далёкого предка мурзы Чета, та же горделивость. Даже голову она держала «по-годуновски», чуть откинув назад и склонив вправо.

В залу вышел Борис. Иов сказал:

— Прости, что так поздно к тебе, сын мой. Митрополит Власий желает вручить тебе дары патриарха Иеремии и его грамоту.

Митрополит подал Годунову бумагу. Борис сразу же передал её патриарху.

— Я признателен за внимание Вселенского первосвятителя, — ответил Борис.

Тем временем услужитель митрополита Власия поднёс дары. Он держал два полотна атласа золотного, саблю булатную и два сосуда восточных.

— Прими, великий правитель, дары первосвятителя Иеремии, — сказал Власий.

Борис был озадачен. На Руси не было такого, чтобы от священнослужителей дары принимать. Он посмотрел на Иова. Патриарх понял Бориса и лёгким покачиванием головы дал знать, что сих даров принимать не следует.

— Да простит меня патриарх Иеремия, но нам у вас даров брать не подобает. Мы должны вас наградить, чем Бог послал. — Но в то же время Борис потрогал сосуды и похвалил их: — Басота у них сказочная, но...

— Не обижай нас за чистоту сердечного порыва, — настаивал Власий, — выбери то, что по душе, правитель. — И он протянул Борису сосуды. — Тебя поразила их красота, прими.

Иов подошёл к дарам, взял один фарфоровый сосуд, осмотрел его и подал Борису.

— Сии сосуды правитель примет.

— Истинно они мне по душе. Таких добрых у меня нет. — И Борис принял сосуды, бережно поставил их и спросил о том, чем давно был озабочен:

— Скажи, владыко Терновский, как держали Собор об учреждении Московского патриаршества? С ведома ли султана и пашей?

— Собор был держан, доложа султану, — ответил без заминки Власий.

— Да простит меня святейший владыка всея Руси, — Борис сделал поклон Иову, — нам нужно печься о мире с султаном. А то какой же мир, если он был против нашего православного престола.

— Ты прав, сын мой, мир для нас дороже всего, — поддержал правителя патриарх.

Борис подумал о том, что ввиду позднего часа затевать с Власием долгую беседу нет нужды, сказал ему:

— Святой отче, благодарю тебя за посещение моего дома. Завтра мы выпьем с тобой русской медовухи, а ноне дай нам подумать над грамотой патриарха Иеремии. И пусть твой сон будет крепким: всё, о чём просит в грамоте святейший, мы исполним. — И Борис поклонился Власию. А патриарху Иову он сказал: — Отче святейший, я буду ждать тебя.

Ночные беседы Иова и Бориса случались и раньше. Поэтому, проводив Власия, Иов вернулся во дворец правителя. Он знал, чем обеспокоен Борис: непосильно было ему прочитать грамоту, потому как не научился ни читать, ни писать. Иов упрекал Бориса за сие упущение.

— Благий сын, ты теряешь достоинство державного мужа, и пора тебе одолеть леность, постичь грамоту.

Но у Бориса никогда не хватало на это времени. И как ни старался Иов, преуспел пиль в одном, растолковал Борису значение крестного знамения. «Крестное знамение полагаем мы на чело, — вразумлял Иов Бориса, — дабы освятить сердце и чувства, на плечи — дабы освятить телесные силы и призвать благословение на дела рук наших...»

Борис это усвоил, но на большее у него не нашлось терпения. Теперь он слушал, как Иов читал грамоту патриарха Иеремии с некоторым чувством стыда за свой порок. А в грамоте нового было только то, что, помимо заботы о митрополите Власии, Иеремия просил лично у Бориса милостыню на возведение патриаршества. «Да сотвори, великий правитель, нам благостыню и благоутробие и пришли нам денег, сколько посильно, на окончание работ в патриарших дворах...»

Борис Годунов никогда не был скупым человеком и при любом подходящем случае делал богатые вклады в церкви и монастыри. Но одно дело — в свои, русские, а тут какой раз ему приходится подавать милостыню иноземным священнослужителям. Нужно ли зориться без конца?

— Отче владыко, токмо ли нужда ими движет? — спросил он Иова.

— Поди, нужда, сын мой. Царьградскую церковь ныне ничто не питает.

— Ну хорошо, я пошлю Иеремии пять-шесть тысяч золотых токмо за то, что он ревностно пёкся о нашей церкви.

— Ты щедр как всегда, сын мой, — отметил Иов, а про себя подумал, что было бы достаточно половины. Потому, как пять-шесть тысяч золотых — это целое состояние, которое уплывёт из России. Но, размышляя дальше, Иов всё-таки пришёл к мысли о том, что скупиться не следует: богатство России питало одно тело — Христову церковь.

Были большие дары Иеремии и от царя Фёдора. Он тоже не поскупился и посылал достаточно денег на строительство палат, на достройку храма.

Порадели и митрополиту Терновскому. Сначала ему предложили остаться служить в России, но он отказался и тогда ему дали на безбедную жизнь лет на десять-пятнадцать. Русь всегда была щедрой для истинных друзей.

Проводив митрополита Власия в дальнюю дорогу, Иов с новым усердием взялся за дела церкви. Иов считал, что поскольку Вселенский Собор окончательно утвердил поместную церковь России, то об этом должен знать весь западный мир. Не о себе пёкся Иов, ему известности не занимать. Повсюду в Европе знали о том, что его голос непревзойдён в пении молитв, канонов, догматиков и стихирей. Знать должны, что церковь России теперь не ниже, чем церковь Рима. Летом послов и гостей иноземных в Москве много. Вот и нужно наказывать им, чтобы несли они в свои страны весть: церковь Российская встала в один ряд с другими христианскими церквами, равная дочь Византийской церкви-матери. Да и свои российские послы пусть повсеместно поднимают хоругви русской церкви. Узнал Иов, что Борис отправлял послов в Литву, пришёл к нему, потребовал: