Остановились усталые кони. Тишина возникла. И в этой тишине открылась дверца кареты и гость появился, саном митрополит. Увидев первосвятителя, направился к нему. Сошлись, гость голову склонил. Иов благословил его. И тогда он представился:
— Митрополит Терновский Власий, прибыл к вам, владыко святейший, повелением патриарха Вселенской церкви Иеремии...
— Слава Всевышнему! — воскликнул Иов. — С чем пожаловал, брат мой?
— Привёз Вселенскую Соборную грамоту, святейший, — ответил митрополит Власий и показал на ларец, который держал молодой священнослужитель, шедший позади.
Иову не терпелось получить грамоту немедленно, но он сдержал свой порыв и пригласил митрополита в Успенский собор. Там пели кондак. Иов провёл посла в алтарь и только здесь попросил вручить ему грамоту. Митрополит Власий достал из ларца грамоту и подал её Иову.
— Да пребудет ваша церковь отныне и во веки веков в равном братском союзе с церковью Константинополя и прочих церквей, — произнёс митрополит Власий.
Иов не спешил вскрывать грамоту. Хотелось ему, чтобы о написанном узнал вместе с ним государь. Чтобы знатные бояре услышали, все иерархи церкви, чтобы порадовался вести из Царьграда Борис Годунов, сделавший так много для торжества святой цели. Сам Иов только теперь почувствовал, как долго и терпеливо ждали этого дня. Бот уже больше двух лет прошло с торжественного венчания патриарха...
И побежали во все концы Кремля церковные служки, дьячки — оповещать сановников, царедворцев, чтобы собрались в Успенский собор. Патриарх оставил митрополита Терновского на попечение Геласия, сам ушёл в царский дворец. Услужитель нёс ларец с грамотой следом.
Иова встретил дворецкий Григорий Годунов, повёл его в покои царя. Фёдору уже доложили о приезде гостя из Константинополя. И сам он горел нетерпением узнать новости. Ждал Фёдор третьего места для русской церкви после Царьграда и Александрии. Им он уступал первенство над Москвой, другим — Антиохии и Иерусалиму — не хотел. Да и было так сказано патриархом Иеремией, что русской церкви, как самой сплочённой и величественной в христианском мире, уготовано третье место.
— Ну что там первосвятители, отче владыко? — спросил нетерпеливо царь Фёдор, как только патриарх вошёл в Золотую палату.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — благословил царя Иов. А потом взял из ларца, который держал Григорий, грамоту, подал её царю. — Тебе, государь-батюшка, смотреть её.
— Святейший, как можно! — Но протянул руку и взял грамоту. — Обаче мы подержим её. — И держал словно драгоценную реликвию.
— Подержи, государь. Твоими молитвами, твоим рвением и величием сия грамота стала явью неугасимого света русской православной церкви.
Царь Фёдор осмотрел грамоту со всех сторон, печати проверил и вернул Иову.
— И твоими, отче владыко святейший. Русский народ никогда не забудет твоего усердия и радения во имя святой православной веры и её торжества на Руси.
Патриарх принял из рук царя грамоту.
— А теперь, мой государь, нам пора в собор, — произнёс Иов.
В этот миг в царскую палату вошёл Борис Годунов.
— Слышу, у нас торжество близко! Так не пора ли брагу, медовуху да пиво на площадях выставлять?!
— Выставляй, правитель. А мы что, мы токмо пить будем, — пошутил царь Фёдор.
— Спасибо тебе, царь-батюшка, за милость. А я все погреба распечатаю, варницы открою, — оживлённо отозвался Годунов. Лицо у него посвежело, глаза были живые. А ещё несколько дней назад оно было землистого цвета, с провалившимися в черноту глазами. Не прошла ему даром угличская трагедия. А тут ещё пожару случилось погулять в Земляном городе первопрестольной. Как раз одно на другое наложилось: разбой в Угличе и пожар в Москве. Но в столице милостью Божьей потерь было немного, сгорела одна слобода, где жили ремесленники: обувщики, кожевенники, скорняжники. Близко к сердцу принял эту беду Борис. Злые языки поговаривали, дескать, оттого так переживал, что сам наслал ночных татей учинить пожар, дабы отвлечь народ от беды в Угличе. Чего только не наговорят недруги. Да Борис и тут показал свой ум и добросердие к простому народу. Как пришла пора погорельцам отстраиваться, многим помог: лесу дал из своих ближних лесов, плотников малосильным горожанам прислал, все срубы на торжищах скупил и отдал — всё безвозмездно. К Борису сон вернулся, жизни радовался и деятелен был как никогда ранее. «Время всё лечит, — подумал Иов, — разве что душу, поражённую грехом, не вылечит».
Слуги пришли облачать царя Фёдора.
Патриарх решил не мешкая идти в Благовещенский собор, чтобы приготовиться к молебну, к торжеству. Позвал Бориса:
— Идём покамест, сын мой, на богослужение. А меды — потом.
Москвитяне стекались в Кремль. Горожане уже знали, что прибыл посол из Царьграда. Они бросали дела, спешили с ближних и дальних улиц, из слобод: стрельцы, ремесленники, монахи, белое духовенство, торговые гости и праздные люди, крестьяне с базаров — всем было любопытно узнать новость из первых рук.
Царский синклит и всё высшее духовенство уже собрались на Соборной площади, да ещё не знали, в каком соборе торжество откроют. Но пришёл патриарх Иов и повёл всех в Благовещенский собор. Туда же и царь Фёдор вскоре пришёл. Народу в соборе набилось — яблоку негде упасть. На амвоне, между царём и митрополитом Терновским — патриарх Иов. Он торжественно распечатал послание. Тишина стояла. Свеча затрещала — слышно. И в этой тишине зазвучал мощный голос патриарха Иова — тщедушного бело-голубого старца-боголюбца.
— Дети мои и братья во Христе, сбылись наши искания и надежды... — Печати с грамоты сняты, она развёрнута. Иов начал читать: — «Послали мы твоему сиятельству Соборную совершенную грамоту. Будешь ты иметь пятое место под Иерусалимским патриархом. — Иов только перевёл дыхание: чаяния и надежды государя на третье место не исполнились. Первосвятители христианства строго соблюдали чин: самостоятельная церковь с вековыми традициями, какими были Константинопольская, Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская, не могли уступить место Московской церкви даже по той причине, что в России к этому времени была самая могучая рать христиан. Так понял патриарх Иов всё написанное и стал читать дальше то, что было сказано в грамоте. А сказано в ней было по существу и мудро. — ...И ты прими грамоту с благодарностью и тихомирием», — дочитал Иов послание и поднял его над головой, сказал своё слово: — Дети мои и братья во Христе, православие пришло на Русь шесть веков назад. Век от века оно крепло, набиралось сил, стало государственной религией. Христиане России — верные слуги Господа Бога и данного нам Всевышним государя, теперь стали независимы от греческой церкви. Мы будем жить своим уставом, своей грамотой и верой. Поблагодарим Всевышнего за милость, оказанную русской церкви.
И всё-таки у патриарха тоже возникло сожаление, что русская православная церковь только пятая в христианском мире. Иов хотел продолжать чтение грамоты, но дальше в ней было прописано то, что читать принародно не следовало. Иов на миг замешкался, но никто, кроме Бориса Годунова, этого не заметил. Он снова поднял грамоту над головой и, показывая её всем, продолжал:
— Да прославим отца нашего Вседержителя за то, что наградил Русь терпением. — Иов запел тропарь во славу первосвятителя Византийского, хор подхватил пение:
— Величаем тя, апостоле Христов, Иеремия, и чтим болезни и труды твои имиже трудился еси во Благоденствии Христове...
И зазвучал новый тропарь Всевышнему. Прихожане, войдя в священный экстаз, молились по-русски неистово.
Торжественная литургия продолжалась. Из Благовещенского собора многие прихожане ушли в Успенский собор, где богослужение в честь знатного гостя было торжественнее. Народ молился на Соборной площади, на Красной, в церквах Китай-города и Белого города и по всему Земляному городу, до самых застав. Над городом стоял колокольный перезвон, как в первый день Пасхи.
Патриарх всея Руси Иов, теперь уже признанный всем православным христианским миром и утверждённый в звании Вселенским Собором, передал ведение службы в Успенском соборе Геласию и позвал Бориса Годунова в алтарь, дочитал правителю грамоту:
