Через час я, завернутая в полотенце, сидела перед зеркалом и изучала свое отражение.

После драки с наемниками на правой половине лица остались два рубца — над бровью и у виска. Шрам от когтей ещё ныл, однако почти затянулся. Я кончиком пальца провела по его линии.

Легко отделалась. Шрам на щеке — это такая ерунда. Немногие после встречи с вампирами вообще остаются в живых. Хотя он меня совсем не красит…

Кожа сильно обгорела, на носу и щеках вылезли веснушки. Раньше коса доходила до талии, сейчас же пряди касались ключиц, к тому же выгорели на солнце до золотисто-русого.

Пугало. Я показала отражению язык, взяла ножницы и оставила длину чуть ниже подбородка.

Подумала и зачесала гребнем волосы назад. Непослушные пряди собрала на затылке, связала тонкой черной лентой.

Угловатое, с острыми от истощения скулами, впалыми щеками, с высоким лбом и покрытое шрамами лицо мало походило на личико юной девушки. Если убрать дурацкие веснушки и покрасить волосы в темный цвет, скажем, в черный… Пожалуй, я буду выглядеть старше своих лет.

Морщась и ругаясь под нос, я обработала раны на щиколотке и запястье, нанесла заживляющую мазь на ступни и развалилась на кровати. Мышцы ныли, в животе урчало, почему-то после купания ужасно хотелось спать.

Может, ну его, этот город? Письмо никуда не денется. Да и Фрида нельзя так просто оставлять. Нам с фаратом определенно есть что обсудить.

Я должна отпустить его. Фрид сделал много для меня, но и я не осталась в долгу.

Как раз в долгу остался он. Впрочем, требовать деньги после всего, что случилось, как-то мелочно. Тем более я давно решила долг простить. Правда, теперь придется либо заказ брать, либо наниматься в обоз, иначе в Саит прибуду с пустыми карманами.

Ладно, мазь высохнет, и я спущусь, предупрежу ведьму, что останусь. Вряд ли она будет против.

И я ещё боялась, что она откажется! Наивная!

Ведьма, назвавшаяся Альбертой, только этого и ждала. Сказала, что дармоедов у себя не держит и что ей как раз требовался помощник.

О мече пришлось забыть — оружием стала лопата, а постоянными спутниками швабра и ведро.

Утро начиналось до рассвета. Шлепая босыми ногами по росе, я поливала огород, пропалывала грядки, носила ведрами воду в дом. После завтрака (к готовке меня не допускали) мыла посуду, ходила за ведьмой по лесу, таская корзины с собранными ягодами, травами и грибами и помогала в готовке обеда (либо чистила овощи, либо снова носила воду).

До заката опять поливала огород, мыла полы или окна, прибиралась в комнатах. В итоге за ужином я засыпала над тарелкой, и добрая ведьма меня тормошила, напоминая, что перед сном нужно помыть посуду и перебрать сушеные травы, из которых Альберта готовила зелья к зиме.

Несмотря на постоянную физическую активность и недосып, раны затягивались с невероятной скоростью. Уже через день от глубокого разреза на левом запястье остался малозаметный рубец, да и шрам на щеке полностью затянулся. Порой я чувствовала легкую щекотку на коже и успевала заметить, как отворачивается явно что-то колдовавшая ведьма.

Работать мне нравилось. Как мало, оказывается, нужно для счастья — работа на воздухе до упада, бадья горячей воды каждый вечер и стол полный сытной еды.

С Фридом я не виделась. Парень не вставал с постели, два дня он и вовсе не приходил в сознание. Заходить к нему я не заходила, лишь по ночам иногда заглядывала, чтобы отнести графин с водой.

Альберта почти не разговаривала со мною. Давала задания, принимала работу, изредка бросала задумчивые взгляды. Однажды, когда мы сидели и перебирали травы, она решилась спросить:

— Кто ты? Ведь не обычный человек, да?

Я подумала и рассказала всё. И о крови демонов, и о спасении Фрида, и о нападениях наемников, и о вампирах, и о свалившемся наследстве в виде трона империи, которое доставило больше хлопот, чем радости.

Она слушала внимательно, не перебивая, а под конец сказала только одну фразу:

— Ты не справишься со всем этим в одиночку.

— Что значит не справлюсь? — возмутилась я, — С наемниками покончено. Скоро доберусь до Саита, подпишу бумаги и проклятый трон достанется кому-нибудь более достойному. Можно сказать, проблема уже решена.

Ведьма покачала головой и не стала возражать. Остаток вечера мы просидели молча, я смотрела на корзины высушенных трав и улыбалась — реакция Альберты удивительно походила на реакцию моего знакомого фарата, который точно так же качал головой, оставляя при себе свое мнение.

…

Проснувшись, я сразу поняла — что-то не так. Не открывая глаз, прислушалась. Ладонь уже нащупывала рукоять меча, скатившегося во сне куда-то под бок.

Поскрипывает ставня, ветер проникает сквозь распахнутое окно, яркий теплый свет бьет по сомкнутым векам.

Тихо. Ни дыхания, ни шагов. Что же меня разбудило?

В растерянности я села на кровати и огляделась. Всё по-старому: у зеркала лежит кинжал, второй сейчас прикреплен на ремешке к моему бедру, на табуретке грудой свалена одежда, возле стоят начищенные с вечера сапоги, по полу разбросаны подушки, которые я вчера зашивала.

Вставать нужно будет аккуратнее. Иголка где-то среди этого беспорядка…

Вчера я несколько перестаралась, гоняя себя до изнеможения. С рассветом сбегала на рынок и обратно, потом помогала варить варенье и резать грибы на сушку, затем с ведром в обнимку полезла мыть крышу.

Но этого показалось мало. Почти четыре часа я упражнялась с мечом и занималась растяжкой.

Потянувшись, я еле слышно застонала. Мышцы, несмотря на растяжку и лечебную мазь, ныли. Впрочем, так мне и надо. Перегружаться тоже нельзя.

Однако что-то всё же было не так. Я прищурилась, посмотрела на солнечные лучи, озарявшие комнату, и вдруг подскочила на месте.

Рассвет! На рассвете лучи едва-едва выглядывают из-за облаков, а сейчас уже жарко.

Проспала, я проспала! Или мне специально позволили поваляться в постели? Хотя мышцы и ныли, чувствовала я себя прекрасно. Настолько, чтобы начать выяснять отношения.

Уже неделя прошла. Больше нельзя тянуть, иначе рискую опоздать на соревнование.

Письмо давно дожидается. Я поерзала, ощутив легкий зуд в ладонях. Конверт уже обжигал руки.

Решено! Уйду сегодня же. Собирать мне нечего, в сумке пусто… Как и в моем кошельке. Ничего, справлюсь. В храм обращусь только в самом крайнем случае.

Искать голыми ступнями иголку я не стала. Кое-как подтащила сапоги к кровати, влезла в узкие потрепанные штаны, которые недавно переделала в бриджи чуть выше колен — длинные штанины мешались. Наспех застегнула пуговки на белой безразмерной рубашке, она и Фриду с его крыльями не пришлась бы в пору и потопала вниз.

В коридоре умопомрачительно пахло чем-то сладким. Облизываясь и на ходу зачесывая волосы, я в три прыжка преодолела лестницу и остановилась на пороге.

Кухня меня привлекала лишь когда там была еда. Нет, готовить я умела. Ровно настолько, чтобы не умереть с голоду. Старейшина лично контролировал эту сторону моего обучения и откровенно потешался, глядя на блюда — зачастую их можно было есть только с закрытыми глазами, иначе один вид напрочь отбивал аппетит.

Большинство комнат в доме просторные и кухня не стала исключением. Здесь могли уместиться два человека и не мешали бы друг другу, даже если готовили бы разные блюда. У левой стены стояла печь, дымоход уходил в потолок, в правом углу массивный шкаф, зачарованный по-хитрому — свежие продукты в нем совсем не портились, на стенах висят четыре шкафчика с посудой, разными баночками со специями и ещё какой-то ерундой для готовки.

Обычно на кухне пахло либо травами, которые мы с Альбертой вечерами без конца перебирали, либо мясом и картошкой — ведьма не заморачивалась, предпочитала сытные блюда приготовленные на скорую руку, чтоб побыстрее наесться и вернуться к работе.

Сейчас же меня сбивал с ног запах свежих вафель. Я замерла в дверях и покрутила носом. Ага, вон прямо посередине обеденного стола на широкой тарелке высоченная стопка вафель, рядом банка меда и несколько симпатичных чашечек для варенья. Само варенье не наблюдалось.