Теперь я часто вспоминаю его, думаю, а что делал бы он в наши дни, как принял бы то, что происходит в нашем обществе после начала перестройки. Боюсь, не принял и не понял бы этого, слишком по-иному был воспитан. А может быть, и принял бы. Ведь он был достаточно умен, чтобы от него не укрылся тот бред, в котором мы жили с конца шестидесятых годов, тот распад, который медленно, но верно происходил в обществе; был достаточно образован, чтобы понимать бесперспективность пути, по которому мы идем. Мне трудно ответить сегодня на эти вопросы.

Однако я снова надолго отвлеклась от моего рассказа. Мне хотелось обрисовать портреты двух моих друзей и коллег — Н.А.Сидоровой и А.И.Данилова — не потому, что они были крупными учеными, хотя каждый из них занял место в науке, но главным образом потому, что они были детьми своего горького времени и отразили в своей судьбе его боль, его милосердие и жестокость, его ценности и слабости.

В памяти многих А.И.Данилов остался суровым ортодоксом, блюстителем догматов и душителем свежей мысли. Тут есть доля истины, так как, будучи марксистом и членом партии, он считал себя обязанным стоять на страже тех идей, которые он воспринял в юности. Обязывало его к этому и положение. При всем том Александр Иванович не умел идти на компромиссы со своей научной совестью, четко, скажем, отграничивая нашу советскую науку от буржуазной, он вместе с тем отдавал должное последней. Сегодня все это кажется анахронизмом, данью тяжелому прошлому. Но, как бы то ни было, А.И.Данилов был одним из честнейших и благороднейших людей, которых я встретила на своем жизненном пути. Мне не просто осудить моих ушедших друзей за их жестокость и нетерпимость. Более того, я убеждена, что мой долг показать и трагичность их судьбы, ее изломы, чего могло бы и не быть, живи мы в другое время. Такие изломы больнее всего сказывались на людях более честных, прямых и несгибаемых, чем на тех, кто легко менял ориентиры в жизни и в науке.

Вернусь к своему рассказу. Наряду с занятиями историографией, учебником, преподаванием, в конце шестидесятых годов я много занималась вопросами типологии различных процессов применительно к истории средних веков. Новые веяния в нашей науке толкали ко все более сложному, комплексному изучению этой эпохи, что заставляло одним из опорных сделать сравнительно-исторический метод. Уже к середине шестидесятых годов им широко пользовались в изучении раннего средневековья мои коллеги, историки более старшего поколения — А.И.Неусыхин, А.Д.Люблинская, замечательный ученый и мой ровесник ленинградец А.Р.Корсунский, которого я в начале шестидесятых годов привлекла, не без серьезных трудностей, к работе на кафедре, и многие другие. Накопился значительный материал исследований, отчасти обобщенный в ходе специальной научной сессии 1966 года в Москве, мое участие в котором было весьма активным. Работа над учебником тоже толкала меня к наблюдениям сравнительно-исторического характера.

Тем временем приближался 1970 год, когда впервые предполагалось провести Международный конгресс исторических наук (XIII по счету) в Москве, и провести на хорошем уровне. Без всяких усилий с моей стороны мне предложили (тогда председателем Национального комитета историков СССР был Е.М.Жуков) в соавторстве с З.В.Удальцовой сделать на этом конгрессе доклад по проблемам генезиса феодализма в Западной Европе. Я немало удивилась как самому предложению, так и соавтору. Зина Удальцова (Зинаида Владимировна) училась на курс младше меня, была, как и я, ученицей Е.А.Косминского, но специализировалась по истории Византии и стала хорошо подготовленным в своей области историком. Мы с ней оставались на «ты» со студенческих лет, но каких-то близких отношений между нами не сложилось. Во-первых, во всем мы были очень разные люди. Очень красивая женщина, она любила блеск, славу, стремилась к карьере, которую и сделала в конечном итоге, получив мировое признание. Я оставалась скромной, добиваясь всего упорным трудом. Во-вторых, наши отношения осложнялись рядом обстоятельств. Зина сначала очень дружила с Н.А.Сидоровой, которая способствовала ее поступлению в Институт истории, и стала работать в ее секторе, но по истории Византии. Вскоре, однако, появился отдельный сектор истории Византии, возглавленный Е.А.Косминским. Зина перешла туда. К тому времени она рассорилась с Н.А.Сидоровой. Обе, властные и самолюбивые, обладали сильным характером, не могли ужиться в одном секторе и находились в очень натянутых отношениях. З.В.Удальцова и ее муж, тоже историк М.А.Алпатов, поддерживали Б.Ф.Поршнева в его часто весьма спорных утверждениях о «революции рабов» при переходе от античности к средневековью, о главенствующей роли классовой борьбы во всем развитии феодального общества. Последний, естественно, был, скажем прямо, не в самых хороших отношениях и с Н.А.Сидоровой, и с С.Д.Сказкиным. Я принадлежала к лагерю Н.А.Сидоровой и поэтому мои отношения с З.В.Удальцовой в ту пору можно охарактеризовать как весьма прохладные.

И вдруг, (мне потом это сделалось понятно) именно З.В.Удальцова предложила меня в соавторы. Почему? Точно не могу сказать и сегодня. Думаю, дело в том, что мои связи с умершей Н.А.Сидоровой стали тогда уже далеким прошлым, я была неамбициозна и покладиста, а вместе с тем зарекомендовала себя как серьезный ученый, в меру разумный и осторожный. Так или иначе выбор пал на меня. И с этого времени началось наше долгое и своеобразное сотрудничество, которое продолжалось, хотя и не всегда гладко, до трагической смерти З.В.Удальцовой в 1988 году. Это была не столько дружба, сколько именно сотрудничество, хотя в отдельные периоды мы дружили, но как-то не до конца.

Над докладом мы работали вместе. Потом многие недруги Зины распространяли слухи, что она лишь подписала текст, написанный мною. Но это неправда. Византийскую часть написала она, западноевропейскую — я, потом совместно редактировали сведенные воедино части доклада, сообща обдумывали введение и заключение. Шлифовали конечный вариант тоже вместе.

Доклад оказался удачным. В центре его была проблема типологии генезиса феодализма. Используя огромную западную и советскую литературу, мы построили схему такой типологии, которая затем широко использовалась в нашей историографии и историографии социалистических стран. На конгрессе наш доклад имел большой успех, по нему в прениях выступили около трехсот ученых. Возникли споры о сущности феодализма, но построенные нами типологические ряды были приняты большинством выступавших, даже из числа представителей западной историографии.

Выступление на конгрессе и его успех сделали мое имя более известным и у нас в стране, и за рубежом. Я как-то сразу стала котироваться выше, чем раньше, среди наших историков. На меня обратили внимание и в Институте всеобщей истории. Вообще, конгресс прошел очень интересно. Иностранным ученым было любопытно побывать в нашей стране, пообщаться с нашими исследователями. Общение иногда оказывалось полезным для обеих сторон, и наши медиевисты в целом показали себя на этом форуме достаточно квалифицированными специалистами и выглядели весьма достойно. Конгрессу в Москве предшествовал Международный конгресс по экономической истории в Ленинграде, который прошел тоже очень интересно и на котором мы, можно сказать, задавали тон.

К сожалению, радость, которую вызывали эти интересные для меня события, была отравлена горечью еще одной тяжелой для меня утраты. В самый канун конгресса скончался мой старый друг и близкий коллега Яков Александрович Левицкий, всегда остававшийся для меня просто Яшей. Наша дружба восходила к довоенному еще времени, к началу нашей аспирантуры на истфаке МГУ. И с тех пор до его смерти в 1970 году, т. е. целых тридцать лет, мы были верными и преданными друзьями. Эти отношения оставались прекрасными тем, что в них не содержалось ни малейшей примеси никакого неравенства в положении, никаких элементов влюбленности, ибо у меня был Эльбрус, с которым в эти годы мы жили очень дружно, у Яши — любимая жена Рина, которой он был бесконечно предан. С ним мы могли откровенно говорить обо всем, понимали друг друга с полуслова и очень слаженно и продуктивно работали вместе. Много часов провели, редактируя наш учебник, пробивая его в издательстве, обсуждая научные и не только научные вопросы. Яша был большим любителем литературы и поэзии, интересным собеседником, остроумным и милым человеком. Мы часто встречались с ним и во внеслужебной обстановке, нередко у Нины Александровны на импровизированных вечерах, иногда у меня, иногда у него, когда он, наконец-то, получил кооперативную квартиру. Очень хороший ученый-исследователь, очень тщательно, прекрасно знающий источники, хорошо подготовленный в политэкономии и марксистской исторической теории, Яша был специалистом по истории английского средневекового города, левеллерского движения в английской революции. Хотя он и написал немного работ, все они отличались очень высоким качеством. Правда, в них не чувствовалось широты исторических обобщений, новых идей, но как труды историка-экспериментатора они были исследованиями очень высокого класса, принесшими ему всеобщее уважение.