Эгберт остановился в нерешимости, машинально прислушиваясь к говору толпы, но тут неожиданно увидел Цамбелли в нескольких шагах от себя.

Лицо его было спокойно, как всегда, и не выражало ни малейшего смущения или заботы.

— Позвольте вам задать один вопрос, шевалье, — сказал Эгберт, подходя к нему.

— Я к вашим услугам.

— Не можете ли вы сказать мне, где Армгарт? Остался ли он с игроками или вышел вместе с вами?

— Мне очень трудно ответить на ваш вопрос, потому что я не был там, где вы предполагаете.

— Ради Бога говорите правду, шевалье. Дело идёт о счастье и спокойствии честного семейства.

— Я не думал нарушать ни того, ни другого.

— К чему эти увёртки, шевалье? Вы отлично понимаете, о чём я говорю. Я не выпущу вас отсюда, пока вы не ответите на мой вопрос.

— И вы думаете, что это вам удастся? — спросил презрительно Цамбелли.

— Не дальше как час тому назад вы обыграли вашего знакомого Анахарсиса Лепика!..

— Значит, и здесь у меня есть двойник, как в Гмундене. Спокойной ночи, я очень занят.

— Вы не желаете отвечать мне?

— Напротив, очень желаю, — возразил Цамбелли с ударением. — Я к вашим услугам завтра, послезавтра, когда вам угодно, только не теперь. Я не актёр и не люблю выступать на сцене при многочисленной публике.

Эгберт не счёл возможным удерживать долее Цамбелли, тем более что его помощь явилась бы слишком поздно даже в том случае, если бы Армгарту удалось ускользнуть из рук полиции.

Вне себя от досады и беспокойства, Эгберт направился вместе с Гуго к двери, выходившей на парадную лестницу.

Здесь поджидал его невзрачный человек небольшого роста, который, по-видимому, уже давно стоял тут, прислонившись к стене.

— Господин Эгберт Геймвальд? — спросил он вполголоса, слегка прикасаясь рукою к его плечу, когда молодые люди поравнялись с ним.

— Да, меня зовут Геймвальдом, и я живу в собственном доме на известной вам улице, — ответил он с досадой, думая, что имеет дело с полицейским, которому отдан приказ арестовать его.

Маленький человек улыбнулся.

— Вы ошибаетесь относительно моих намерений, — сказал он. — Я надворный советник Браулик. Не угодно ли вам следовать за мной, но так, чтобы не обратить общего внимания. Мой экипаж ждёт нас внизу.

— Я готов, но мне хотелось бы знать, куда мы поедем?

Надворный советник поднялся на цыпочки и таинственно прошептал на ухо Эгберту:

— Я повезу вас к министру, графу Стадиону.

— Меня к министру! — воскликнул Эгберт, спускаясь с лестницы со своим провожатым.

— Его милость граф Вольфсегг недавно говорил о вас с министром. Если не ошибаюсь, то по поводу этого происшествия, убийства французского путешественника...

«Ну, старая история о сапоге Бурдона, — подумал следовавший за ними Гуго. — Она положительно приносит нам несчастье».

— Но, разумеется, министр приглашает вас к себе в такой поздний час не по этому делу, — сказал надворный советник. — Он желает узнать, о чём вы беседовали сегодня вечером с секретарём французского посольства.

«Значит, мы на каждом шагу окружены шпионами», — подумал с досадой Эгберт и, обращаясь к своему спутнику, сказал:

— Господин министр, вероятно, извинит меня, если мои показания не будут иметь того важного значения, которое вы приписываете им; господин Лепик не сообщал мне никаких тайн.

— Мы с вами не можем знать, что важно или не важно в политике, — ответил Браулик с усмешкой. — Всё зависит от окраски. Граф решит это лучше нас.

Эгберт молча пожал руку своему приятелю, садясь рядом с надворным советником в экипаж, стоявший в тени у церковной ограды.

Гуго, оставшись один, был в сильном недоумении. Конечно, он окажет услугу своему приятелю, постаравшись узнать что-нибудь о судьбе несчастного Армгарта; но как это сделать, не навлекая на себя подозрения в соучастии и не повредив делу? Если секретарю удалось вырваться из рук полиции, то он может погубить его своими расспросами...

Не зная, на что решиться, Гуго ходил взад и вперёд перед гостиницей в надежде услышать что-нибудь от выходившей толпы. Но ему недолго пришлось прогуливаться, потому что он вскоре увидел самого секретаря, который пробежал мимо него как помешанный со всеми признаками испуга и отчаяния. Воображению Гуго представился образ несчастного игрока, который ищет исхода своему несчастью в самоубийстве; но он утешал себя мыслью, что Армгарт выберет для себя самый медленный, но любимый способ бюргеров лишать себя жизни повешением.

Решив таким образом занимавший его вопрос, Гуго пустился бежать за шмыгающей впереди тенью, несмотря на то, что его беспрестанно задерживали попадавшиеся навстречу экипажи и пешеходы.

Несчастный секретарь летел опрометью, несмотря на свои годы, и несколько раз сворачивал с дороги, как будто чувствуя, что его преследуют, но Гуго всё-таки нагнал его в нескольких шагах от Schottenthor и схватил за руку.

— Ну, гнался же я за вами, почтеннейший, как будто на охоте! — сказал Гуго. — Если бы наша знать ещё содержала скороходов, то это была бы отличная должность для нас обоих.

Лицо секретаря исказилось от ужаса. Он хотел вырваться из рук Гуго, но тот удержал его.

— Хотя, разумеется, вы лучше меня знаете город, — продолжал Гуго, — но, мне кажется, мы идём дальней дорогой.

— Оставьте меня в покое, милостивый государь. Я сумею один вернуться домой.

— Вы — может быть, но не я. Вы или Эгберт должны сопровождать меня и довести до дому. Но так как Эгберт отправился к министру...

— Какой бес овладел вами?

— Я только что хотел задать вам тот же вопрос. Но успокойтесь, господин секретарь, нам всё известно, мы сами с Эгбертом были сегодня вечером в гостинице «Kugel»...

— Ради всех святых, не говорите об этом, — прервал секретарь, боязливо оглядываясь.

— И удивляемся только одному, — продолжал Гуго невозмутимым голосом, — что вы спасены и на свободе.

— На одну только ночь! — ответил Армгарт, подавляя стон. — Прочь!.. Всё кончено! Сжальтесь, отпустите меня; Дунай недалеко!.. Моя бедная жена... Скажите Эгберту...

— Почему вы сами не хотите сказать ему, что проиграли несколько сот гульденов?

— Я опозорен. Моё имя записано в полицейских книгах...

— Вас, вероятно, накрыли во время игры и записали ваше имя?

— Полиция интересовалась не одной только игрой в фараон.

— Но ведь обыск произведён не в вашем доме! Получите строгий выговор и только. Выговор спрячьте в карман; Эгберт заплатит ваши игорные долги, а у начальства похлопочет граф Вольфсегг.

Последняя фраза, казалось, ещё больше увеличила отчаяние секретаря.

— Ради Бога, не задерживайте меня! — проговорил он взволнованным голосом. — Только моя смерть может всё загладить. Неужели вы хотите быть моим палачом?

— Ну, видно, дело серьёзнее, чем я предполагал, — сказал Гуго. — Тут ещё что-то кроется...

Армгарт дико засмеялся.

— Времени осталось немного, — сказал он. — Завтра меня арестуют и тогда — Са ira! Á la lanterne! Не лучше ли мне самому покончить с собой?

— Вы боитесь завтрашнего дня, — ответил Гуго, обдумывая что-то. — До утра ещё целых восемь часов, а вы, австрийцы, медленный народ.

Мимо них проезжал наёмный экипаж.

Гуго позвал извозчика.

— Не угодно ли, господин секретарь, мы с вами достаточно путешествовали пешком.

Армгарт машинально последовал приглашению и сел в экипаж рядом с Гуго.

— Ну, живее! — крикнул Гуго извозчику. — Получишь золотой, когда приедем на место.

— Кому это нужно видеть меня в такую пору! — проговорила с досадой маркиза Гондревилль. — Видно, эта фрейлейн не получила никакого воспитания или меня принимает за горничную.

Маркиза только что села за стол со своей дочерью и принялась за утренний шоколад, когда вошёл слуга с докладом, что какая-то фрейлейн желает говорить с нею. Маркиза всегда впадала в раздражительное состояние духа, когда мешали её утреннему завтраку, а тут ещё примешалось то соображение, что она не так одета, чтобы принять девушку бюргерского сословия. Объясняя французскую революцию ослаблением этикета и приличий, Леопольдина не желала распространять в Вене дурной образ мыслей своим появлением в домашнем туалете перед людьми, стоявшими ниже её по своему общественному положению. Вдобавок её мучили и другие заботы. Необходимо было всё приготовить к званому вечеру, который был назначен в этот же день, тем более что в числе других гостей ожидали одного из эрцгерцогов.