Собеседники чокнулись стаканами, в которых искрился шамбертен, и принялись за десерт.

Дверь в кабинет Бонапарта приоткрылась, и в ней показалась голова Бурьенна. Первый консул, ходивший взад и вперёд в раздумье, остановился и, недовольно взглянув на своего секретаря, спросил:

— Один?

Бурьенн приблизился к своему начальнику и доложил:

— Мадам Бонапарт не пожелала сойти. Она сильно плакала. Она сойдёт только к обеду.

— Она дала, по крайней мере, какие-нибудь счета.

— Очень неясные. Приблизительные цифры, но счетов нет. Кажется, поставщики злоупотребляют...

— Они грабят её! Это очевидно. Женщина им не платит, а между тем в их руки переходят огромные деньги.

Он овладел собою, бросил на секретаря холодный взгляд и переменил разговор.

— Приехал Фуше?

— Он ждёт в зале флигель-адъютантов.

— Попросите его.

И Бонапарт опять принялся ходить вдоль своего кабинета, пока не услышал, что дверь открылась. Он поднял голову и, увидев перед собой бледное лицо бывшего уличного оратора, слегка кивнул ему головой, указал на кресло и сам сел.

— Кто из нас был прав, гражданин Фуше, — сказал он, — когда вы ссылались на заговор роялистов там, где я видел лишь происки якобинцев?

— Мы были правы оба, гражданин консул. Якобинцы волнуются, а роялисты куют заговор, и те, и другие одинаково опасны. Впрочем, если бы я боялся покушения, я принял бы меры предосторожности против роялистов. Они лучше организованы и смелее якобинцев.

— С 18-го фруктидора, — заметил Бонапарт с лёгкой усмешкой.

Фуше сделал гримасу. Он не любил, чтобы ему напоминали о его предательстве, от которого пострадали даже некоторые его друзья.

— 18-е фруктидора уничтожило партию якобинцев, — глухо промолвил он.

— Однако это не помешало ей подстрекнуть Арена и Шевалье, которые пытались меня убить.

— Нужно всего бояться и со стороны роялистов.

— Я хочу покончить и с теми, и с другими. Недопустимо, чтобы у самых ворот столицы дороги были заняты шайками разбойников, которые нападают на фермы, останавливают дилижансы и требуют выкупа с пассажиров.

— Эти грабители — люди маркиза де Фротте, а их главарь — Брюслар. Три дня тому назад он был здесь, в Париже. Он выехал отсюда в кабриолете и направился в Версаль.

— Неужели мне придётся выслать целую колонну под предводительством какого-нибудь генерала, чтобы образумить этих злодеев? Вы мне доносите о них, а между тем они ускользают от вас.

Фуше молча улыбнулся.

— Дайте мне приказ арестовать их, и в двадцать четыре часа я разгромлю их всех.

Бонапарт нахмурился.

— Только не теперь. Через несколько дней.

— Вы надеетесь, что ваши переговоры увенчаются успехом?

Первый консул сделал жест изумления.

— Какие переговоры?

— Которые вы ведёте с претендентом через посредство аббата Бернье. Вы думаете, я об этом не знаю?

Помолчав немного, он прибавил сухим тоном:

— Это вам не удастся.

— А почему?

— А потому, что вы имеете дело с людьми, которые хотят только воспользоваться вами. Ваше требование отказаться от трона вызовет прежде всего встречное требование, чтобы вы реставрировали законного короля! Если вы согласитесь, король осыплет вас золотом. Если вы его отвергнете, постараются вас убить. Это совершенно ясно. Люди, которым поручено повидаться с вами и передать предложения роялистов, находятся уже в Париже.

— Каким образом вы узнали об этом?

— Я знаю всё — это моё ремесло.

— Мне ещё ничего не известно об их планах. Кого же мне прислали?

— Секретаря претендента Гида де Невилля и генерала Кадудаля.

— Знаменитого Жоржа?

— Да, Круглоголового.

— Каким образом вы узнали об их приезде?

— Я сначала узнал об их отъезде. С этого момента мои люди уже не теряли их из виду. Места для остановок были приготовлены для них заранее. Это дело поставлено очень хорошо через всю Нормандию вплоть до Лондона. К несчастью для роялистов, оно организовано мною, так что в один прекрасный день, когда я захочу, я могу захватить и их самих, и их корреспонденцию.

— И вы знаете, где остановились Невилль и Кадудаль и можете привести их ко мне?

— Да, гражданин консул. Впрочем, они придут сами. Мне вмешиваться здесь неудобно, ибо у них есть пропуск, подписанный вами.

— Кто же им его дал?

— Мадам Бонапарт.

Первый консул с минуту подумал.

— Да, — начал он медленно, — Жозефина всегда имела связи с роялистами. В глубине души она чувствует благосклонность к принцам. Якобинцам это известно, и вот откуда, между прочим, их ненависть ко мне. Но я сломлю и монтаньяров, и шуанов, но я не хочу и монархии!

— Бурбонов? — с тонкой улыбкой спросил Фуше.

— Ничьей! После того, как утверждено право народа, во Франции не должно быть божественного права. Но я должен выслушать предложения претендента...

— Следовательно, что бы ни случилось, я должен пока оставаться в бездействии?

— До получения подробных сведений.

Фуше понял, что разговор окончен, и встал. В эту минуту лакей внёс круглый столик, за которым консул обыкновенно завтракал в своём кабинете. Чёрное лицо Рустана мелькнуло в соседней комнате, около двери засуетились лакеи. Приближалась мадам Бонапарт. Она тщательно выбрала свой туалет. Стройная и изящная, она шла с полузакрытыми глазами и с улыбающимся лицом. Физиономия первого консула, ожидавшего слёз и бурных сцен, прояснилась.

Он снисходительно посмотрел на жену и, показывая ей место, сказал:

— Садись, Жозефина.

Удостоверившись, что они одни, он дал волю своему неудовольствию.

— У тебя опять долги? Опять мотовство? Опять твои дела в беспорядке? Я этого терпеть не могу. Поощрять роскошь — это так. Это моя политика. Но плати за то, что ты покупаешь. У тебя вкус к тряпкам. Покупай драгоценные камни, золотые вещи. Но соломенные изделия или стекло! У тебя вкус негров, твоих родичей! От всего этого остаётся только пыль да счета. Я этого больше не хочу.

— Как ты сердит сегодня!

— Потому что ты подаёшь дурной пример, которому следуют окружающие меня. Вот Ланн, не попросив ни разрешения, ни кредита, сделал новые мундиры для консульской гвардии. Кто будет платить за это? Я приказал взыскать с него. Вследствие своего скверного характера, он теперь дуется на меня и не разговаривает со мной. Могу я распоряжаться или нет?

Жозефина поднесла платок к глазам. Это было у неё обычным средством. Бонапарт, быстро съедая каждое кушанье, которые подавались на стол разом, мало-помалу стал смягчаться.

— Ну, не плачь! Я заплачу. Но не делай этого в другой раз. Подражай в скромности и послушании твоему сыну. Евгений может служить примером. Мне ни разу не пришлось сделать ему замечания. Он порядочный малый и лучший солдат моей армии.

— Он знает, чем он обязан тебе.

— Другие тоже это знают: Жюно, Мюрат, Ожеро и однако...

Он встал и бросил салфетку на стол. Завтрак продолжался не более четверти часа. Подали кофе. Подойдя к жене, Бонапарт посмотрел на неё с нежностью.

— Не печалься, Жозефина. Только не будь расточительной! Мне говорили, что у тебя есть секретные фонды и что Фуше платит тебе оброк с азартных игр. Берегись, если когда-нибудь я в этом удостоверюсь!

Он поцеловал её и стал ласкать. Несмотря на все разочарования, которые она ему доставляла, он чувствовал к ней нежность. Она воспользовалась этим случаем, чтобы дать его мыслям желательное направление, и заговорила о политике.

— Я получила ещё прошение о разрешении вернуться. От одной провансальской благородной фамилии, от Сент-Эстранжелов. Они принадлежат к высшей знати. Ты знаешь, южане — ревностные приверженцы короля... Милость могла бы сослужить в данном случае хорошую службу...

— Передай их прошение Камбасаресу.

— Кроме того, есть ещё прошение от семьи Шаро. Мне говорила о них m-me Бернадотт. Просить тебя самого она не хочет.