Молча стоял перед ней Эгберт. Он не узнавал своей прежней богини в тщеславном существе, преданном одному наслаждению и заботе о своей красоте. Горькое чувство разочарования овладело им. Когда она замолчала и взглянула на него в ожидании, что он простится с ней, Эгберт настолько забылся, что воскликнул:

— Антуанета!

В этом возгласе слышалась жалоба, упрёк, вся горечь наболевшего сердца.

Антуанета отошла от зеркала. Глаза её искрились от гнева, на щеках выступил яркий румянец.

— Месье Геймвальд, — сказала она, гордо вскинув голову, — надеюсь, вы не станете читать мне наставления от имени моего дяди. У вас для этого слишком много такта. Я желала бы расстаться с вами в дружеских отношениях.

Эгберт молча поклонился ей и вышел из комнаты.

Она не подозревала, как она глубоко огорчила его, но у ней сжалось сердце, когда он скрылся за дверью. Слёзы подступили к её глазам; она опустилась в кресло и закрыла лицо обеими руками.

Она чувствовала, что безнаказанно нельзя отрешиться от впечатлений и воспоминаний юности. Они ещё раз предстали перед ней в лице Эгберта; теперь она навсегда простилась с ними. Мрачная будущность открылась перед ней.

Вошла молодая графиня Мартиньи.

— Наконец-то он ушёл! Давно нора! Посмотри, какой прелестный букет фиалок прислал тебе Камбасарес. Он хочет сделать честь своему прозвищу герцога Пармского. Как смешны эти вновь пожалованные дворяне со своими титулами. Да не гляди же так печально. Верно, этот Геймвальд опять заволок небо перед тобою своим немецким туманом. Твой приятель не дурен собой, но имеет вид школьного учителя.

Антуанета сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться.

— Ты права, — ответила она, — Эгберт и Вольфсегг сухие педанты без фантазии и страстей. Я не намерена испортить себе жизнь в угоду их причудам.

В это время Эгберт шёл по улице к своему отелю.

Погода была холодная и сырая. Шёл мелкий пронизывающий дождь. Мрачное нависшее небо согласовалось с его внутренним настроением. Теперь всё кончено для него. Развязка наступила неожиданно. Он чувствовал личную ненависть к Бонапарту. Дело отечества слилось с его собственным делом. Император осыпал милостями его смертельного врага, бросил в тюрьму его друга; демоническая сила этого человека погубила Антуанету.

Наполеон отнимал у монархов короны, свободу у народов, у него он отнял и разрушил идеал.

— Я возвращаюсь на родину с чистой совестью и свободным сердцем, — сказал себе Эгберт, — но я во многом обеднел. Поблек навсегда цветущий венок моих верований и надежд!

Чувство глубокого спокойствия наполнило его сердце. События, связанные с его пребыванием в Париже, казались ему образами далёкого прошлого. Вместо прежних неясных мечтаний и стремлений перед ним предстала грозная действительность. Воображению его рисовалась война со всеми её ужасами, быть может, с уничтожением немецкой нации и последних остатков священной Германской империи.

На соседней улице послышался бой барабанов.

— Это полк из Испании, — говорили прохожие. — Он идёт в Страсбург!

У Эгберта дрогнуло сердце.

Войдя в свою комнату, он вспомнил о письме Беньямина, которое ему передала Антуанета. Он надеялся, что Бурдон подробно сообщит ему о причинах, вызвавших его арест, и о средствах его освобождения. Но письмо состояло из нескольких прощальных слов и вложенной в него копии с метрического свидетельства, подписанной священником и пономарём церкви St.-Sulpice.

Эгберт поспешно прочитал её:

«Мария Магдалена, дочь Атенаис Дешан, родилась 13 ноября 1790 года в Париже, в приходе St.-Sulpice...» В числе свидетелей при крещении подписался Армгарт, секретарь графа Вольфсегга.

«Теперь не может быть никакого сомнения, что Магдалена дочь графа Вольфсегга! — сказал про себя Эгберт. — Но, кажется, и Антуанета знает эту тайну. По-видимому, эта одна из причин её досады против графа Вольфсегга. Неужели она завидует привязанности отца к дочери!»

— Магдалена, моя дорогая! — невольно произнёс Эгберт, мысленно простирая к ней руки.

На левом берегу голубого Дуная, под ясным безоблачным небом, расстилается равнина Маркфельд, со своими живописными деревнями, городками, садами, лугами и полями. Она окаймляет широкую полноводную реку с многочисленными рукавами, островами и мелями и цепь холмиков на востоке, которая тянется к югу от Вейкендорфа. Вдали, на светлом фоне вечернего неба, слегка окрашенного красноватыми лучами заходящего солнца, возвышается башня св. Стефана, окружённая куполами и остроконечными крышами.

Красивая, нарядная столица Австрийской империи опять занята неприятелем.

В полдень 13 мая 1809 года французы под звуки музыки, с распущенными знамёнами вступили в город. Наполеон расположил свою главную квартиру в Шёнбрунне.

Война продолжалась менее чем полтора месяца. Наполеон окончил её несколькими решительными ударами.

Вместо первого марта, как предполагал граф Стадион, главная австрийская армия, собравшаяся в Богемии под предводительством эрцгерцога Карла, выступила в поход только в первых числах апреля. Известие, что Наполеон сам поведёт свои войска в Австрию, подействовало деморализующим образом на эрцгерцога. Он чувствовал себя равным с маршалами французской империи, но сознавал своё ничтожество перед гением Наполеона.

Австрийцы были убеждены, что Бонапарту нелегко будет справиться с испанским восстанием и что преследование англичан увлечёт его на берега Атлантического океана, в Лиссабон и даже на Гибралтар. Но против всякого ожидания император, не окончив испанского похода, внезапно вернулся в Париж и стал готовить свои войска, чтобы вести их на Дунай. Между тем у австрийцев, под влиянием страха и новых наполеоновских побед, составилось слишком преувеличенное понятие о военной силе противника, в войске начался ропот: осуждали легкомыслие графа Стадиона, самоуверенность дворян и героические стремления императрицы Марии Беатриче.

Ещё большему нареканию со стороны приближённых эрцгерцога подверглись ярые противники Наполеона: Генц, Шлегель, Горнмайер, иностранные агенты, прусский и английский посланники, принимавшие деятельное участие в составлении тайного антинаполеонского союза, который в это время растянул свои сети по всей Европе. Любимец эрцгерцога, граф Филипп Грюнне, не стесняясь, толковал при всяком удобном случае, что безумно ожидать чудес от народного ополчения.

— Неужели, — говорил он, — кто-нибудь может серьёзно думать о том, чтобы вывести в бой против гренадер и конницы Наполеона каких-нибудь ремесленников, крестьян и горных стрелков? Подобные фантазии хороши на сцене в драмах и трагедиях (это был намёк на императрицу, которая своей горячей ненавистью к Бонапарту напоминала Медею или Клитемнестру), но такое войско будет плохо защищаться на поле брани.

К недоброжелательству и апатии лиц, которые должны были нести знамя и меч Австрии в этой решительной борьбе, присоединилось ещё несогласие военачальников относительно плана действий. Сформированы были три армии: одна из них под началом эрцгерцога Фердинанда в Галиции должна была двинуться к Варшаве для обороны против русских, которые были союзниками Франции по Тильзитскому миру; другая — внутри Австрии под предводительством эрцгерцога Иоанна была направлена против Италии и в случае надобности могла поддержать восстание в Тироле; третья, самая значительная армия, под предводительством эрцгерцога Карла, находилась в Богемии. С нею Германия связывала свои надежды на победу.

Австрия ещё не оставила своих притязаний на германскую корону. Австрийское войско, далеко растянутое на запад и север, обязано было защищать на всех пунктах остатки некогда могущественной империи. Судьба хотела ещё раз доставить внуку Рудольфа Габсбургского удобный случай для приобретения священной короны и восстановления немецкого владычества над миром.