Все ещё изумлённей уставились на меня; Вивианна с Робленом отшатнулись…

А Александр Эрмит громко и радостно расхохотался, будто ему только что рассказали смешнейший анекдот.

— Да ну? — уточнил он. — А не подскажешь, кто это тогда стоит вот нам, в центре комнаты?

Кавадзаки повернулся, кажется, впервые увидев Архимага; тот развернулся к нему лицом и помахал рукой.

…молчание, повисшее в воздухе, изумление Тёмных, сгустилось до почти ощутимого уровня.

Эрмит же, отсмеявшись шагнул вперёд.

— Хватит, Макс, довольно. Ты играл во взрослые игрушки и заигрался.

Он вытянул руку в мою сторону; на кончиках пальцев образовалось алое свечение…

Выстрел.

Последней мыслью в моей голове было…

Что ж; такое чувство, словно это конец.

Автор завёл себе телеграм-канал и теперь будет настоятельно просить вас на него подписаться в каждой главе. https://t. me/oroshitpost

Говорят, что находящиеся в коме люди слышат всё, что происходит вокруг них.

Уж не знаю, кто это придумал и что там слышал он. Всё, что слышал я, было лишь мешаниной отдельных звуков и воспоминаний, обрывками, словно налетевшими сразу отовсюду и перемешавшимися в самых невообразимых сочетаниях. Голос сухого нотариуса на похоронах деда, ироничные смешки Архимага, исступлённое сипение Зиминой, степенно-монотонное гудение Кавадзаки — и мой, мой собственный голос над всем этим. Я то убеждал кого-то (сам себя?), что точно знаю, что делать; то вдруг принимался доказывать обратное; то тщетно пытался что-то изменить, пустить по иному пути…

Сколько времени я провёл в таком состоянии, сказать было невозможно; судя по ощущениям — целую вечность. Голова буквально разрывалась на куски; боль не отступала ни на секунду, просачиваясь даже в болезненный бред и даже в моменты полу-сна, полу-забытья сменяясь «всего лишь» мигренью.

А затем, в какой-то момент, наступила…

Тишина.

Только тогда я смог наконец-то открыть глаза. Вернее, глаз; второй был туго замотан чем-то, и, подняв к лицу руку, я ощутил бинт, наполовину его закрывающий.

Твою ж…

Я продолжал лежать, глядя одним глазом в тошнотворно-зелёный потолок с порядком облупившейся краской. Свисающая с него единственная лампочка без люстры почти не давала света; извивающиеся пучки проводов, бегущие к ней по потолку, почему-то казались какими-то неправильными. Нереальными.

Впрочем, не больше нереальными, чем я сам.

Вот это да. Поверить не могу, что я выжил.

Секунды шли, а тишина оставалась тишиной; единственным звуком на фоне было монотонное шипение включенного телевизора, по экрану которого бежал «белый шум», и мои мысли вторили ему. В попытке хоть как-то привести их в порядок и осознать, что происходит вокруг, я поморщился (это отдалось болью в лице) и чуть-чуть приподнялся.

В общих чертах я помнил, что произошло — в смысле, что случилось, когда тот парень выстрелил в меня — но вот детали почему-то ускользали из памяти. Кто был там со мной, что мы там делали?.. Кажется, пытались что-то захватить, но у кого… с кем…

Зато я отлично помнил — даже не помнил, а продолжал переживать — это чувство. То, что я испытал, когда понял, что проиграл, окончательно и бесповоротно, и жить мне осталось несколько секунд.

До сих пор не верится, что это оказалось не так.

И сколько же времени с тех пор я тут провалялся? Конечно, «изнутри» кома казалась мне бесконечной пыткой, в которой я провёл годы и годы. Но… морщин на собственных руках я что-то не наблюдаю, а значит, в реальности всё не так драматично.

Морщась от тянущей, остаточной боли, я принялся ощупывать себя. Что ж… вроде никаких пропитанных кровью ран пальцы не нащупали, ссадины помельче зажили начисто, а значит, какое-то время всё-таки прошло. Ощупав лицо, я пришёл к выводу, что основательно зарос щетиной, но всё-таки полноценной бородой в стиле Робинзона Крузо не обзавёлся.

Так сколько?..

Три недели? Месяц? Понятия не имею, сколько нужно времени, чтобы зажил прямой выстрел в голову; обычно после такого не выживают.

Впрочем, это без расчёта регенерации, доставшейся мне «в наследство» от Архимага. Сколько я восстанавливался с ней, для меня такая же загадка, но очевидно, что она сыграла свою роль.

Приподнявшись на руках, я с усилием сел на кровати — и тут же тихо застонал; движение вернуло разом головную боль, и пришлось выждать, пока она не утихнет, прежде чем двигаться дальше.

И тем не менее, когда через пять минут я встал на ноги, то удержался. Не рухнул, а смог, пусть и через головокружение, начать двигаться, на ходу кое-как привыкая к болезненным ощущениям при каждом шаге.

Ерунда, бывало и хуже. Сейчас гораздо важнее понять, где я. И — как отсюда выбраться.

…комната, в которой я лежал, была крохотной и тусклой. Кроме кровати, телевизора и пары стульев здесь не было практически ничего. Да уж, больше похоже на камеру в каком-то подвале, чем на больничную палату.

Одно и понятно: кому и зачем было бы лечить меня в палате? А это, судя по всему, подвал и есть; не под женским общежитием (кто бы мог подумать, что я стану вспоминать о нём с ностальгией?), а какой-то другой, куда теснее.

В небольшом высоком окошке всё было белым-бело; кажется, снаружи лежал снег. Вот чёрт… сколько всё-таки я здесь пролежал?

Дверь подвала была слегка приоткрыта, и оттуда тянуло холодным воздухом. Похоже, никто даже не озаботился тем, чтобы запереть её. Ха. Подсосы Эрмита (фамилия резко всплыла в голове вместе с небольшой долей воспоминаний) небось думали, что я ещё долго не проснусь?

Ну а вот я проснулся. Проснулся… и стою посреди своей «тюрьмы», пытаясь понять, что же мне делать.

Лестница, ведущая наверх из подвала, пуста, но что дальше? В здании — чем бы оно ни было — наверняка есть люди Эрмита, и пока я не пойму, насколько всё плохо, лучше туда не соваться. Попытаться покинуть дом, не попавшись им на глаза? Звучит красиво, вот только как далеко я уйду? Ослабленный после долгой комы, по снегу, одетый в… кстати, а во что я там одет?

Что ж; из одежды на мне только тонкие матерчатые штаны — и куча бинтов как модный аксессуар. А ещё я босиком; самое то для прогулки по сугробам.

Тем не менее, оставаться в подвале и дальше не было никакого желания. Ладно, что я теряю? Если попадусь, то меня просто вернут сюда же, а так — худшее, что могло случиться, уже и так случилось.

Пошли.

Медленно, аккуратно переставляя ноги, я двинулся к двери… когда в какой-то момент что-то хлёстко ударило меня по лодыжкам — и коротко, но громко затрещало.

Блин; всего лишь запнулся о шнур от телевизора, вырвав его из розетки. Я машинально обернулся к погасшему экрану… и вздрогнул, увидев себя.

И как я не заметил здесь это зеркало раньше?

Так же медленно подойдя к нему, я тронул рукой бинт, закрывающий половину лица и две трети груди; как же всё-таки сильно эти повязки меняют облик человека — в первую секунду я даже сам себя не узнал.

Но, наверное, не так сильно, как то, что под ними?

Поколебавшись пару мгновений, я принялся осторожно разматывать бинты у себя на голове.

…в первую секунду, увидев пустую дыру на месте левого глаза, я замер. Вокруг глазницы располагались уродливые незажившие шрамы, но даже они меркли рядом с… этим. Твою ж мать.

А впрочем, почему нет? Я выжил, и это само по себе удивительно. И раз уж я умудрился как-то выжить, то потерю глаза можно будет и потерпеть. Неприятно… но не смертельно.

И, разумеется, это долг, который следует… взыскать.

Чёрт. Даже странно, что я ещё думаю об этом — после того, как Эрмит меня чуть не прикончил; после того, как лишил всего… Мне бы сейчас думать о выживании, а в голове почему-то долги.

С другой стороны, на то, чтобы получить всю свою власть, мне потребовалось не так много времени. Конечно, там было несколько удачных совпадений, но если Система при мне, то почему бы не попытаться…