— Да.

— Врешь?

— Да.

— Что мне с тобой делать? Давай еще ты заболей у меня! Ты думаешь о ребенке, аа? — она так кричит, что у меня закладывает уши, — я тебе сейчас сделаю доставку, попробуй не съешь!

Голова разрывается, жутко болит, в висках стучит, в глазах темнеет. Ноги не держат, я боюсь упасть, поэтому ложусь на кровать. Кручусь с бока на бок, встаю, делаю себе сладкий крепкий чай и пью, без варенья, которое Асият открывала в последний раз, оно стоит на столе. Слезы опять катятся по щекам, когда смотрю на варенье и вспоминаю какой она счастливой была, когда его открывала и говорила, что почти сама варила.

Допиваю чай, встаю, отодвигаю штору и смотрю на то место, где в последний раз стояла Асият, возле злосчастного такси. Я забываю о гордости и звоню папе с телефона Асият. Потому как мой номер он заблокировал. Может и разблокировал, но я не проверяла. Я прихожу в шок, когда счастливый голос отца отвечает мне:

— Асият! Дочка! Ну наконец, неужели я дождался твоего звонка?

— Папа?

— Злата? — он прокашливается.

— И часто вы созваниваетесь с Асият?

— А где она, почему ты звонишь с ее номера?

— Папа! — и срываюсь на громкий плач.

— Злата, что случилось? — я узнаю его перепуганный, дрожащий голос, — Злата, соберись и скажи, что с Асият?

— Я не знаю, что с ней!

— Как это не знаю?

— Она пропала!

— Господи Злата! Она что иголка, что пропала? Как человек может пропасть?

— Папа приезжай, я не знаю где Асият. Я не знаю, где ее искать!

— Я сейчас приеду. Успокойся и жди! — он отключается, я продолжаю реветь, плохие мысли сами лезут в голову. Клянусь, как бы я себя не заставляла, ни одной хорошей мысли нет.

С ней что-то случилось и все тут. Мозг стучит и информирует меня только о плохих вещах, хорошего мало.

Я в ожидании отца прокручиваю все в голове снова и снова.

Что ее мать могла сделать с Асият?

Куда она могла спрятать ее?

Я мало знаю их традиции и обычаи, но знаю, что они не признают и никогда не примут ее ребенка. Но что они делают в подобных случаях? Боже, даже произнести не могу это слово.

Снимаю с вешалки платок Асият, подношу к лицу, вдыхаю ее запах.

Моя нежная милая девочка, где ты? Прижимаю крепко ее телефон, ни на минуту не выпускаю его с рук, даже уснуть боюсь, вдруг она позвонит, а я не услышу? Слезы градом стекают с глаз, когда в руке вибрирует ее телефон и я вижу слово “мама” на дисплее ее телефона.

— Ало, Асият? — я быстро вытираю слезы с соплями ладонью, сажусь на кровать Асият.

— Забери ее, — приказной тон ее матери отрезвляет, я прихожу в себя, понимаю, что не Асият разговаривает со мной по телефону.

— С ней все в порядке?

— Записывай адрес! — она диктует и отключается.

Перезванить не получается, я уже в черном.

Хорошо, что папа приезжает вовремя, я не успеваю разревется. Когда открываю дверь и вижу родное лицо, еле сдерживаюсь, чтобы не кинуться к нему в объятия.

— Дочка, — смотрю в родные глаза и не сдерживаюсь, обнимаю, когда он раскрывает объятия.

— Мне позвонила эта женщина, — говорю, когда удается отлипнуть от него, — я так по тебе соскучилась.

— Я тоже, очень скучал. Прости меня дочка.

— И ты прости меня.

— Какая женщина? — он проходит в комнату, после очередных объятий.

— Мама Асият, сказала — заберите ее!

— Откуда?

— Назвала адрес клиники…

— Клиники? Асият не здоровилась? Она заболела?

— Нет, папа, — опускаю глаза, и все таки решаю, что не имею права рассказывать о беременности Асият, пусть сама, если захочет, — поедем за ней? Пожалуйста? — я опять плачу и не дождавшись его ответа, одеваюсь в куртку и сапоги.

— Конечно поедем! Ты запомнила адрес?

— Вот, записала.

Всю дорогу с папой молчим. Такое ощущение, что мы отдалились друг от друга так, что даже поговорить не о чем. А может обстановка такая, что никто из нас разговаривать не хочет. Каждый думает о своем. Переживает.

Мы едем за Асият и не знаем, что ожидать? Что с ней и почему она в клинике?

Я гоню прочь плохие мысли, для меня главное знать, что она жива, скоро увидим ее.

Но то, что вижу я, когда захожу в палату, вгоняет в шок. Вызывает дрожь и я не смотря ни на что, ни на то где мы и с кем мы, кричу во весь голос и бегу к ней:

— Асият!

Асият стоит у настежь открытого окна в одной белой ночнушке. Холодный морозный ветер дует в лицо и развевает ее волосы по сторонам.

Она вздрагивает и поворачивается ко мне, когда слышит мой голос.

Обнимаю.

Крепко прижимаю, когда она начинает громко плакать,

Падает на колени, я следом.

Асият задыхается, издает какие-то звуки.

Отпускаю, чтобы она набрала кислород в легкие.

— Злата…

— Девочка моя.

— Где ты была? — глажу ее волосы, убираю за ушки, чтобы не лезли в глаза, окно до сих пор открыто, ветер дует, пронизывает кожу, — я была совсем одна, — плачет, словно задыхается, — мне было так больно, — стучит себе по груди, — вот тут, я думала, что умираю.

— Ты что такое говоришь?!

— Почему я не умерла? Зачем я осталась жить?

— Асият, — смотрю в ее глаза, не узнаю. Взгляд потухший, глаза непонятного цвета, еще больше пугают черные круги под глазами и бледное, практически белое лицо. Она, дрожащими руками, берет мои руки в свои, подносит к своему лицу:

— Мне так тебя не хватало.

— Перестань плакать, пожалуйста. Асият.

— Если бы ты была рядом, ничего бы не произошло, — мотает головой в стороны, — я уверена, ты не бы не дала случится тому, что случилось.

— Что случилось? — она закрывает глаза, — Асият.

— Я боюсь Злата, мне очень страшно, — ее начинает сильнее колотить, она стучит зубами, без того холодные руки леденеют и синеют, — мне страшно трогать свой живот. Там пусто Злата..

Только после этого смотрю на ее плоский живот, слёзы большими каплями срываются с моих глаз. У меня пропадает дар речи, во рту пересыхает, сердце начинает бешено колотиться, дыхание учащается, когда понимаю, почему она боится. В глазах темнеет, меня начинает знобить. Я вою, кусаю свой кулак до крови, не сдерживаясь, громко плачу.

— Как так? Как, Асият? — она пожимает плечами и теряет сознание.

Я кричу так, как не кричала никогда в жизни. Наверное, мои крики слышит все гинекологическое отделение, потому что в следующую секунду в палату заходят все. От врача с медсестрой, до пациентов с других палат. Я бью Асият по щекам, и кричу, чтобы она открывала глаза, положив другую руку под голову. Меня оттаскивают от нее.

Врач опускается на колени, а медсестра выбегает из палаты, что вернутся через минуту с дежурной аптечкой.

Я плачу и кричу, чтобы они вернули мне подругу, трясусь так, что девочки, которые держат меня под локоть, трясутся вместе со мной.

Асият открывает глаза, ищет и слегка улыбается, когда находит меня взглядом. Я с облегчением вздыхаю, помогаю медсестре переместить ее на кровать. Дрожь не отпускает мое тело, я чувствую слабую боль внизу живота, ноги трясутся, меня пошатывает, поэтому я опускаюсь на кровать, к ногам Асият. Малыша нет? Мозг один за одним подает сигналы, что у Асият не малыша, ребенка нет. Я вздрагиваю каждый раз, при каждой мысли об этом, мне дурно. Сознание не может принять подобные новости, я сама себя успокаиваю: может я не так все поняла?

— Ты как не ела, так и не ешь? — спрашивает врач, на что Асият просто опускает глаза, — сейчас я распоряжусь, тебе поставят капельницу, но, — она смотрит на меня, — тебе плохо, девочка?

— Нет, все в порядке.

— Ты тоже побледнела, не хватало еще, чтобы и ты потеряла сознание, — я мотаю головой, мол все в порядке, она перевод взгляд на Асият, — так, если ты есть не будешь, прости, — разводит руками, — не выпишу!

Она просит всех покинуть палату, и сама выходит следом.

Я перемещаюсь ближе к подруге, укрываю.