— Я тоже… — не спешу забирать карточку, он же сует ее мне в руки.

— Я хочу быть спокойным, понимаешь? Знать, что у нее есть все. Она не привыкла жить, в чем-то нуждаясь.

— Ну она… когда узнает..

— Она не узнает.

— Может вы с ней поговорите? Помиритесь?

— Я сам решу, что мне делать. Держи карточку! В жизни всякое бывает, пусть будет! Только ей ни слова! Обещай!

— Хорошо, — не слишком ли много обещаний человеку, которого я толком не знаю?! Ну и выбора нет.

— И еще..

— Что?

— Можно я иногда буду звонить, тебе, спрашивать как она? Я не могу постоянно следить за ней. Давно отпустил охрану и слежку, дал свободу. Обещал себе, не лезть. Пусть поживет сама, без меня и поймет, сама поймет, что важно, а что нет. Главное кто нужен! Можно мне звонить тебе?

— А вдруг она будет рядом, когда вы позвоните?

— Я не позвоню, пока ты не напишешь, что одна. Хотя бы раз в неделю.

— Хорошо. Ладно.

— Диктуй свой номер.

Мама звонит каждый день. Видеозвонок. Разговариваем подолгу, потом к нам присоединяется папа и Самир. Я долго не хочу их отпускать, понимаю, что скоро не увидеть, пусть даже через камеру, ни услышать не смогу. Потому, что время. Оно идет, не останавливается. Они все узнают и откажутся от меня. Каждый раз с трудом заставляю себя сдерживаться, чтобы не расплакаться в камеру, а после завершения звонка — реву. Обидно и грустно, ужасно грустно, что останусь одна. Пусть потом с малышом, но без них. Как я это переживу?

Петр Михайлович звонит, если не каждый день, то через день. Предварительно пишет, спрашивая одна я или нет. Каждый раз говорю, что Злата в душе. Стараюсь, чтобы звонил в одно и тоже время. В то время как Злата вкалывает в клубе. Но через месяц мы понимаем, что долго танцевать Злата не сможет.

Декабрь выдался очень холодным, снежным и ветренным. Уже второй месяц, как я работаю в клубе. Бухгалтером. Злата помогла устроится на пол ставки, работаю только по вечерам. То есть, по ночам. С восьми до двенадцати, понедельник выходной. Если успеваю пораньше закончить работу, естественно, и домой возвращаюсь пораньше. Не высыпаюсь, от слова совсем, тем более в моем положении, а что делать? Злата уволилась через месяц, как только узнали, что беременна. Танцевать она может, только вот никто не станет смотреть на стриптиз-танцы беременной танцовщицы. Вы бы слышали тогда, как кричала Лиля Сергеевна, управляющая клубом и танцами, на мою бедную Злату. Я тогда не сдержалась, первый раз в жизни накричала на человека, старше меня. Но я не жалею, если бы это было сейчас, вообще бы задушила. Злате и так было плохо, она себе места не находила, думала даже сделать аборт, когда Валера пропал, испарился сразу же, как узнал, что станет отцом. Я как могла поддерживала, успокаивала ее. Но сами понимаете, в ее положении это очень сложно, принять разлуку и свою беременность. Она по кусочкам собирала себя, ревела день и ночь. То отец, с которым они не помирились и не пытаються, каждый из-за своей гордости, то беременность и предательство Валеры. Но она справилась, взяла себя в руки, хотя, как и я, боится отца, что он узнает о ребенке. Порой мне кажется, что она боиться больше, чем я.

Я… я каждый день, в шесть вечера, сама звонила домой, так как на работу я уходила в семь, чтобы не вызывать никаких подозрений. Каждый раз мама упоминала, что я поправилась, похорошела. Просила мне встать и показать себя во весь рост, чтобы убедиться, что поправилась только на лицо, естественно, я не вставала. Еще чего, самой себе рыть могилу!

На самом деле, я набрала вес, но как говорит врач, это не страшно. Мы со Златой встали на учет в один день, в местную женскую консультацию, только я получила словесный выговор, что не сделала этого раньше. Беременность проходит хорошо, никаких осложнений и отклонений нет. Ни у меня, ни у Златы.

У нее сейчас третий месяц, у меня четвертый. Два пузатика. Хотя у нее еще живот не большой, у меня уже не скрыть.

Петр Михайлович периодически звонит. Несколько раз приезжал, хотел увидеть дочь, хотя бы издали. Я выбирала то время, когда Злата выходила провожать меня на работу. О том, что я работаю, пришлось сказать, он с пониманием отнесся, не осуждал и не изменил своего отношения ко мне. Честно, мы с ним очень подружились. Я в жизни не поверила бы, если бы мне кто-то сказал, что я стану с ним дружить и разговаривать, как с другом. В душе он оказался очень добрым, внимательным человеком. Даже на расстоянии заботился о своей дочери, покупая вкусняшки, которые любит Злата, просил передать. Всегда спрашивал, чтобы я не стеснялась, если что-то нужно говорила, потому как считает меня своей второй дочерью. О своей беременности я, конечно, не говорила. Боялась.

Боялась потерять его уважение к себе.

Хорошо, что виделись мы с ним не часто, мне удавалось, пока, скрывать от него свой животик. Когда это будет невозможно, не знаю, что будет. Будет ли он и тогда считать меня правильной девочкой, как всегда называет?

Я по необходимости тратила деньги с карточки, которую он мне тогда дал. Например, Злате врач назначал платные анализы, хорошо что мне не назначали, а денег у нас столько не было, я оплатила их с той карты. Наврав Злате, что мне заплатили за переработку, которой в принципе не было. Или покупала витамины для беременных, и себе и ей. Петр Михайлович при каждом удобном случаи, спрашивал, почему я не трачу с карты деньги? Я всегда отвечала, что пока хватает.

Злата тоже искала работу, но безрезультатно. С работой у нас, как выяснилось, сложно.

Злата каждую ночь ждет моего возвращения с клуба, за что я ее ругаю. Но она по другому не может. Говорит, что высыпается днем.

Я знаю, что ей меня жалко, но она понимает, выхода нет. Нужно же как-то прокормить нас. Она так сильно переживала по этому поводу, считала, что сидит на моей шее. Она даже хотела продать свою квартиру, выставила на продажу. Но я сумела ее отговорить.

В институте, не поверите, все хорошо. Никто, ни из девочек, ни из преподавателей не отнесся ко мне осуждающе. Наоборот, преподаватели спрашивали, не хочу ли я уйти в академ отпуск? Девочки дружили со мной и теперь бережней относились, просили даже потрогать животик. Задавали кучу вопросов, связанных с беременностью и шевелением ребенка. Малыш, кстати, совсем недавно стал шевелится. Это такое волшебное чувство, ощущать в себе эти толчки. Я лежала на кровати, с телефоном, читала статью. И первый раз не заметила, пока не повторилось. Я ахнула и замерла, чем напугала тогда Злату. Которая тут же прибежала с вопросами, сразу побледнела, пока я не сказала, что, по-моему, малыш шевелится. Она даже расплакалась, когда положила руку мне на живот и почувствовала толчки. Мы потом долго делились эмоциями и ощущениями. Злата теперь ждет не дождется, когда ее малыш начнет шевелиться.

Домой с института идем пешком, так как расстояние небольшое, иногда через парк, стараемся больше находится на свежем воздухе, если конечно не сильные морозы и ветра, как сейчас. Одетые и закутанные, как два колобка. Хорошо, что наш сосед ехал в город, мама передала с ним зимние вещи, куртку и шерстяные платки, носки. Сапоги я покупала сама. Себе и Злате, на деньги, которые мама передала с соседом. Я к нему не спускалась, наврала, что я осталась в институте, на дополнительном занятии, за вещами выходила Злата. Меня и в этот раз пронесло. Сколько еще раз пронесет не знаю?!

— Асият, может пиццу купим? — спрашивает закутанная в шарф Злата, крепко взявшись со мной за руку, — и ужин готовить не надо будет, если, конечно, у нас есть деньги.

— Есть не переживай. Ты хочешь пиццу?

— Это, наверное, малыш хочет, с грибами.

— Еще и с грибами? — смеюсь. — Конечно, купим, колобочек мой.

— Это кто из нас колобочек?

— Я, но ты меня скоро догонишь, — шучу, она худее меня, даже будучи беременной.

— Нам надо тогда перейти через дорогу, — крепко хватает за руку, чтобы не поскользнуться.