Петр Михайлович подбрасывает меня до компании, где меня ждут на собеседование.

— Ооо, дочка! Тебе крупно повезет, если начнешь работать в этой компании. Хозяин этой компании мой давний друг, но сейчас уже не работает. Работает его сын. Они олигархи нашего города! — говорит Петр Михайлович, высаживая меня у большого стеклянного здания. Сами же они отправляются не к нам в квартиру, а домой. Петр Михайлович забрал своих детей к себе домой, и меня просил после собеседования присоединиться к ним. Я машу Жене, в след удаляющейся машины и шагаю в сторону здания. Поднимаю глаза высоко, рассматриваю огромное здание. Оно такое большое и сверкающее, что я бы подумала, что президент сидит именно здесь. Но уже знаю, какой-то олигарх. И я теперь еще больше волнуюсь.

— Главное понравиться и угодить их требованиям, — думаю про себя, шагая вперед и прихожу в ступор, когда вижу, как мужчина дерется, почти, с девушкой.

Совсем обнаглели, средь белого дня! Бьет девушку, а тупые охранники лишь стоят и наблюдают. Злость и давняя боль, когда я не смогла справится с мужчиной, берет вверх и я не разбирая ничего, бегу и бью мужчину рюкзаком. Слава Богу девушке удается сбежать. И я тоже сбегаю, боюсь разъяренного мужчину, который может вернуться и поступить со мной так же, как и с этой девушкой.

Бегу, куда глаза глядят. Останавливаюсь только тогда, когда понимаю, что за мной никто не гониться. Возвращаюсь назад и захожу в здание с заднего входа. Боюсь встретить его там, у главного входа. Охрана проверяет мои документы, спрашивает куда, и пропускает, когда проверяет, что меня действительно ждут.

Женщина, Антонина Вячеславовна, усаживает меня на кресло, дает воды и просит успокоиться и отдышаться.

— Извините, я чуть не опоздала.

— Все в порядке, я сейчас схожу проверю, если арабов еще нет, возможно он вас примет сейчас.

Антонина Вячеславовна зовет меня через пару минут, я спешу и забываю снять верхнюю одежду.

Ужас сковывает мое тело, когда на столе я вижу ту злосчастную сумку, с которой сбежала та девушка. А когда поднимаю глаза и вовсе, чуть не падаю в обморок.

Я смотрю и чуть не тону в омуте до боли знакомых глаз.

Это он. Он сидел в том кресле, в той комнате и смотрел на меня этими глазами!

Я узнала его сразу. И в доказательство всему знакомые часы на руках, и перстень, который мне безумно нравился.

Но…

Это и есть тот, которого я била, не разбирая ничего. Потому как на него не смотрела, но отчетливо понимаю, что он. Его я била внизу, его!

Сомнения пропадают напрочь, когда он кричит на весь кабинет:

— Пошла нахуй, Майя!

Боже!

Как я могла подумать, что это он?

Как такое могло прийти мне в голову?

Я от своей влюбленности, совсем потеряла голову.

Что ему делать здесь?

Зачем бить девушку? Нет, это явно не он, не мой… это просто я потеряла голову.

Чтобы не задохнутся от обиды, я разворачиваюсь и бегу. Второй раз за день я бегу, и чтобы он явно не догнал, бегу вверх по лестнице.

Не жду лифта и не спускаюсь вниз. А поднимаюсь вверх, когда слышу его громкое:

— Это она! Это она, точно она! — кричит на весь коридор, — держите ее!

Только я не спускаюсь вниз, где наверняка меня все ждут, а поднимаюсь вверх, где меня точно никто не ждет.

Пуховый платок давно сполз и летит по ветру, создаваемым мною. Мне жарко и душно.

Я поднимаюсь на последний этаж, присаживаюсь. Пытаюсь отдышаться. Благо здесь, в коридоре стоят лавочки. Для посетителей наверное и кулер с водой. Я набираю пару стаканов и осушаю. Потом снимаю куртку, прячу платок в рукав, распускаю волосы, скрываю лицо. И на свой страх спускаюсь вниз. Только уже на лифте. Выхожу на втором этаже и иду к ступенькам. Спускаюсь по ступенькам, прислушиваюсь, чтобы наверняка не наткнуться ни на кого. Первый этаж полон журналистов, я краем глаза заглядываю и прихожу в шок. Журналисты стоят с камерами и профессиональными фотоаппаратами и громко обсуждают, какую-то важную встречу, которую нельзя не запечатлеть и нельзя не показать по телевизору.

— Народ должен знать, о достижениях своего города, — выкрикивает кто-то из толпы.

Я пячусь назад и выхожу так же, через задний вход, пока меня никто не заметил.

Мороз и ветер сковывают потное тело. Я наспех надеваю куртку и накидываю на голову платок. Я не помню, когда в последний раз бегала столько, сколько сегодня. И я опять бегу. Только через задний двор, и не знаю куда. Бегу и не оглядываюсь, пока не оказываюсь на улице с жилыми домами и многоэтажками. Захожу в первый попавшийся магазин. Прислоняюсь спиной к стене, и закрываю глаза.

Слезы льются градом.

Вот и прошла собеседование…

Что за невезение?

— Девушка, — смотрю на девушку-продавца, — вам плохо?

— Сейчас, — я не могу говорить, руки трясутся, ноги еще сильнее, я сползаю по стенке вниз. Все-таки бег не для меня, да еще в такой мороз. Сердце колотится так сильно, что я слышу его стук. Дышать… я учащенно дышу, в глазах темнеет. Мне подносят стакан воды, — спасибо… большое.

— Убегали от кого-то? — я киваю и прикладываю ко рту стакан.

Пока мое дыхание не восстанавливается, девушка не отпускает меня. Настоятельно рекомендует съесть шоколадку и выпить кофе, который она мне делает. Да, в простом обычном продуктовом магазине, работают такие люди, с большим душой и сердцем. Только когда восстанавливается дыхание и работа сердца, девушка меня отпускает.

Я выхожу на улицу и не понимаю, в какой стороне города нахожусь. Так бежала, что не смотрела по сторонам.

Теперь ж просто иду, не в ту сторону, откуда бежала. В другую. Мысли путаются в голове. Я иду, ничего не соображая. Меня колотит мороз, когда вспоминаю колючий взгляд Марка… как там его звали. Его глаза… они так похожи на его.

Наверное, это просто обычное совпадение, так бывает в жизни.

Я перехожу дорогу, заворачиваю за угол и оказываюсь в районе больницы. Этот район мы называем “больной”, не знаю почему его так называют. Может потому что тут на одном участке расположены несколько зданий: роддом, приемный покой, онкология, инфекционная, детское и… морг. Это не наш район. Другой и я понимаю, что бежала очень много. Иду на остановку, чтобы уехать домой, к Петру Михайловичу.

— Асият? — вздрагиваю, когда слышу до боли родный голос. Тело покрывается мурашками, каждый волосок на моем теле поднимается. Мне становится страшно, я боюсь повернутся, очень боюсь. Но поворачиваюсь, когда слышу, — Асият? Это ты? Асият?

— Самир? — полными глазами слез я смотрю на родного человечка, так повзрослевшего и сильно изменившегося, возмужавшего брата. Ему сейчас восемнадцать лет. Кудрявые русые волосы развеваются на ветру, он ходит без шапки, никогда не любил шапки. Темно-серые глаза, полные боли смотрят, не моргают.

Когда я ушла из их жизни, ему было четырнадцать. Каждый его день рожденья, я покупала подарок и дарила случайному прохожему подростку. Мысленно поздравляла Самира, желая только здоровья, остальное прибудет.

Я заставляла не вспоминать о них, о жизни в селе. Но это невозможно. Это часть моей жизни, они моя жизнь.

Дя, я понимаю Самир и отец не должны нести ответственность за поступок матери, но я же не знаю, как бы повели они себя, узнав о случившемся? Самир воспитанный теми устоями, правилами и обычаями, смог понять меня? Нет.

Сейчас я смотрю на полные слез глаза брата, на дрожащие губы и руки и понимаю, что не должна была лишить его сестры. Но… и мать не должна была так поступить с моим ребенком. Тогда мое решение лишить их себя, для меня было самым правильным. Сейчас я понимаю, что нет.

Но поздно что-либо менять, прошло достаточно времени, его не вернуть и не исправить.

Сейчас я другая, я изменилась, а тогда я была маленькой глупой девочкой, которая не знала, как себя вести. Как защитить своего ребенка. Как настоять на своем, не бояться и не ехать с мамой. Тогда я, глупая, зависела от них. Они меня содержали, они имели полную власть надо мной. Я не смела им перечить. Их слово, слово матери и отца — закон в нашей семье.