Получается. Моя промежность оказывается перед его носом, на его паху. Ноги на его руках, я свисаю головой вниз, хочу подняться и оказаться сидя на нем. Не знаю за что схватится, чтобы подняться, но тут…

Боже…

Происходит то, чего я меньше всего ожидала.

Он хватает меня за бедра, я хватаю его за руки. Поднимаюсь с его помощью, смотрю в безумные, полные страстью глаза. Не боюсь, нет. Но прихожу в ужас.

Руки неприлично поглаживают мои бедра, плавно, лаская он ведет ими вверх по талии к спине, вызывая непередаваемые и ранее не испытываемые мною ощущения. Я покрываюсь мурашками, смущаюсь, сердце готово выпрыгнуть из груди. Наше дыхание учащается, мы смотрим друг другу в глаза, не отрываясь.

Обнимает.

— Нужно быть евнухом, чтобы просто сидеть и смотреть, как ты танцуешь..

Боже!

Горячее дыхание щекочет мне шею, сотни маленьких искорок проходятся по моему телу, кожа под его руками пылает, сгорает, когда он поглаживает и прижимает сильней.

Я словно во сне, прикрываю глаза и получаю нереальные ощущения от его прикасаний. Бабочки в моем животе просыпаются, порхают крыльями задевая самые чувственные клетки моего тела. Я сгораю в его руках. Но дальше мне становится страшно, когда он толкается ко мне своей промежностью, и я чувствую как в меня упирается что-то крепкое и огромное. Я прихожу в ужас и кричу.

Горячие губы тут же впиваются в мои. Не целует, просто прижимает губами, заставляя замолчать. Незаконно и неприлично то, что он делает и меня это пугает. Я замолкаю, так как понимаю, что кричать не моих интересах.

— Только не кричи, — шепчет в губы, — клянусь, я ничего плохого не сделаю. Поверь мне, пожалуйста.

Дрожь отпускает, ужас происходящего становится не таким уж и страшным. И самое главное, я ему верю.

— Веришь? — все еще прижимается к моим губам, — клянусь, я никогда не трону тебя против твоей воли.

Я расслабляюсь, отпускаю его руки.

— Веришь? — я киваю. Он отпускает и откидывается на кресло, — просто танцуй. Я обожаю… — замолкает.

Я встаю с его колен, на негнущихся ногах продолжаю танцевать, в то время как по лицу катятся слезы.

“Клянусь, я никогда не трону тебя против твоей воли”

Его слова звучат в ушах до конца танца.

Я его не знаю, но Боже, мне так важно было это услышать от него.

До конца танца к нему я подхожу всего пару раз, за которые он пытается дотянутся до меня. Успевает лишь гладить бедра. Меня не смущает этот факт, я позволяю, мне нравится.

Картины из трехлетней давности сразу же всплывает перед глазами, стоит лишь ему прикоснуться. Я не показываю ему свои чувства, улыбаюсь, в то время как в душе кричу.

Я не боюсь его прикосновений, ни чуточку. Они мне приятны и меня больше всего пугает именно это.

— Ты плачешь?

— Нет, — отвечаю на автомате, не думая о последствиях, что он слышит мой голос, хотя по по щекам и по маске текут непрошенные слезы. Прошлое всплывает, сердце готово лопнуть от обиды и боли, которые, как я думала, забыла. Нет. Это останется со мной. Навсегда. Я никогда не смогу воспринимать мужчин — как мужчин, способных защитить, заботится и любить.

— Иди ко мне, — я послушно шагаю к нему, встаю перед ним, между его разведенных по сторонам ног, танцую, — ближе, — мотаю головой, — хочу прикоснуться, можно? Пожалуйста? Еще раз обнять.

— Нет.

— Ты мое безумие знаешь?

— Нет.

— Незаконно, знаешь, вот так вот, ворваться в мой мозг, в мое сердце и не выходить оттуда ни на минуту? — улыбаясь, он тянет ко мне руки, трогает бедра, нежно поглаживает и смотрит в глаза, — ты плачешь, — не спрашивает, а констатирует факт. Песня заканчивается, я срываюсь к выходу. Он следом, хватает за локоть, заставляя меня прижатся к себе.

— Станцуй еще, — вот сейчас он просит, — пожалуйста.

И я танцую.

Под эту же песню, по его просьбе. Он пользуется любым моментом и касается меня, как может. Я не сопротивляюсь, позволяю. Не могу объяснить почему. Почему-то верю и знаю, что ничего лишнего не позволит.

Наслаждаемся моим танцем оба.

Незаконно

Когда мир так нарисован

А мы как два насекомых

И нам тут так хорошо

Всю песню подпеваем вместе, он остается сидеть, получая удовольствие от моего танца.

Полные глаза страсти стреляют в меня искры, заставляя краснеть и смущаться, обещая когда-нибудь отомстить за бессонницу, как он говорит, за все неудобства, которые я причиняю ему, сидя в его голове.

Я нахально улыбаясь и заканчиваю танец.

— Завтра придешь? — спрашивает, в то время как мне сказали, что он купил все мои танцы.

— Приду.

— Пристегни меня, — он ставит руки на подлокотник, — чтобы твоя стерва ничего не заподозрила. А завтра… - он смотрит на мои губы, облизывает свои и сглатывает, — расстегнешь меня? Сама?

— Хорошо, — сама от себя не ожидаю такого ответа, но обещаю. Пристегиваю его руки и удаляюсь под его пристальный взгляд.

Я подвожу глаза черной подводкой, подкрашиваю губы красной помадой, чего никогда не делала. Наношу румяну под пристальный взгляд Златы, и улыбаюсь своему отражению в зеркале.

— Колись, что случилось с тобой? — с энтузиазмом и с улыбкой на лице спрашивает.

— А что случилось? — я оттягиваю за край кружева бюстгальтера, пытаюсь поднять выше, побольше прикрыть грудь. Но толку нет, так как Лиля приносит костюмы Златиного размера, не моего. И все бюстгальтеры мне малы. Неприлично выпирает грудь, что меня чуть смущает.

— Ты накрасила губы моей помадой, красной. Чтобы это значило?

— Это значит — я иду танцевать, — щеки предательски краснеют и горят.

— Но в последнее время ты к этому процессу готовишься тщательнее, чем обычно.

— Как обычно, правда.

— Ты не умеешь врать, тебе он нравится?

— Нет! — выкрикиваю, чем удивляю Злату, — нет, ни чуточку. — говорю уже спокойнее, — Как он мне может нравится, если я не вижу его лица?

— А хотелось бы?

— Нет! — вру и не краснею, хочется, очень. И ему хочется увидеть меня. Мое лицо. Но я попросила его никогда не просить и не срывать с меня маску. Это был наш первый уговор, на который он с трудом, но согласился. Хоть и просил, почти умолял снять маску. Свою он снимал, но я отвернулась тогда молниеносно, мне было страшно увидеть его. Не знаю почему, я не захотела посмотреть на его лицо. Наш второй уговор был его маска — никогда его не снимать. И он согласился. Третий уговор — имена. Никогда не спрашивать и не говорить. Он злился, нервничал, пытался отговорить меня, но в итоге согласился под влиянием моих чар, как он выразился тогда.

— Майя, — Злата подозрительно смотрит и улыбается, — я тебя знаю не первый день. Он нравится тебе. И я не спрашиваю, а знаю. И поверь, я буду очень рада, если это будет так.

— Как он может мне нравится? Если мы не знаем друг друга?

— Ты ему понравилась с первого раза.

— Откуда ты знаешь?

— Да он только на твой танец хотел посмотреть, сколько скандалов тут устраивал, пока не отвоевал у всех все мои, твои, танцы.

— Я не понимаю, как я могу ему нравится? Мы не видим друг друга!

— Любят ведь не за красоту!

— Любят? Не преувеличивай, какая любовь?

— Я к слову сказала, что любят не за внешность. Бывает так, когда людей тянет друг к другу, несмотря ни на что.

— Мы не знаем друг друга.

— Уже понемногу узнаете же? Когда танцуешь, он же заваливает тебя вопросами?

— На которые я не отвечаю. Почти. Боюсь, что узнает по голосу, где-нибудь вне этого клуба, если вдруг случайно встретимся.

— Успокойся! И спокойно отвечай. Ты что думаешь узнаешь его по голосу, если встретишь где-нибудь?

— Узнаю.

— Не узнаешь, музыка такая громкая, перебивает ваши голоса и они кажутся не совсем такими, какие есть.

— Правда?

— Голос перебивается музыкой. Поверь. Ты привыкла к нему?

— Конечно! Больше месяца бегаю к нему танцевать, как не привыкнуть? — нервно улыбаюсь, боюсь выдать свои чувства.