— Отец… — Самир становится рядом с отцом, — мы найдем и накажем его. Клянусь, — он ложит руку на сердце, — я его сам, лично, — протягивает руки вперед, — вот этими руками убью!

— Не надо, — перебиваю совсем молодого парня, — не надо самодеятельности.

— Мы потеряли Асият, — голос мужчины все еще дрожит, причиняя мне боль в груди. Сотни иголок воткнулись мне в грудь, причиняют невыносимую боль, я не знаю как бороться с этой болью, да и не хочу, как в данной ситуации узнать все, найти его… клянусь, убью тварь!

Моя девочка, столько боли в глазах, никогда бы не подумал, что таит в себе грусть ее глаз, если бы не узнал.

Мразота, только конченный ублюдок мог так поступить. Убить душу моей чистейшей девочки.

Впервые в жизни я в замешательстве. Не знаю за что взяться в первую очередь.

— Папа, не говори так!

— Мы ее потеряли, тогда, три года назад. Твоя сестра права, когда говорит, что умерла тогда. Я тоже умер, — он стучит себе по груди, — как я могу жить, после всего того, что с ней сделали? Как она выкарабкалась? Как смогла справится с такой потерей? Самир! Мы жили себе спокойно, обвиняя ее во всех грехах и близко даже не могли представить себе, что она переживает! О Аллах! — мужчина поднимает руки высоко, — спасибо, что дал ей справится, не сломаться, жить дальше!

— Самир… — обращаюсь к нему, потому как отца трясет, — расскажи мне…

— Мне тогда было четырнадцать лет. Я многого не понимал! Мы отправили ее учится, — он тяжело вздыхает, старается скрыть боль в голосе, — и больше мы ее не видели! Три года… Я случайно встретил ее… позавчера…

— Когда это с ней произошло? Вы говорили о ребенке…

— Ее обесчестили… здесь, не в городе, перед самим отъездом!

— Продолжай… не останавливайся…

— Она… она… — он смотрит на отца, дрожит и не может выговорить слова.

— Моя дочь забеременела… но не родила ребенка… Залина не дала… моя жена, Залина…

От звучащего ответа тело покрывается словно льдом.

Как так?

Для каждой девушки, женщины самое важное в жизни — это рождение ребенка!

Как можно было убить это маленькое ни в чем не повинное существо?

О Боже! Что ей пришлось пережить, один ты знаешь!

— Проводи меня к Майе, — прошу Самира и шагаю следом, хочу посомтреть этой жестокой женщине в глаза. Хочу увидеть ту, что причинила столько боли своему ребенку, своему родному человечку, которого сама воспроизвела на свет. Хочу посмотреть этой женщине в глаза и спросить, как она не побоялась Бога, как она смогла убить собственного внука?

Но ожидаемое и услышанное мною в комнате пугает.

Майя сидит на краю постели матери и смотрит куда-то в сторону. Женщина, бледно-желтого цвета, совсем худая, словно истощенная смотрит печальными глазами на дочь.

Вызывает у меня жалость, вместо злости.

— Когда я умру, — говорит тот же голос, который звал Самира, — я найду его там. Твоего ребенка и буду заботиться о нем.

— Не смей… мама… — просит дрожащим голосом, — не смей говорить такие вещи. Не смей упоминать о моем ребенке.

— Здравствуйте, — я шагаю вперед, Майя тут же встает рядом, опуская глаза, мелко трясется, — Майя, — почти шепчу, — выйди на минутку со мной.

— Майя… дочка, — с трудом выговаривает мужчина, — мне нужно еще привыкнуть к твоему имени… вы уезжаете?

— Хотелось бы… — отвечаю за нас обоих и легонько толкаю Майю в спину. Желание оставаться здесь напрочь пропадает, хочу скорей забрать свою женщину, защищать, не отпускать больше никогда в своей жизни, но смотря на отца Майи, жалость пробирает до дрожи.

— Мы не виделись столько лет… хочу поговорить, побольше узнать о тебе…

— Я… — Майя смотрит в мои глаза, — я после… тогда поменяла свое имя и фамилию, благодаря Петру Михайловичу. Хотела исчезнуть, спрятаться, чтобы не вспоминать…

— Не надо, успокойся.

— Поэтому твой Халанский ничего не нашел на меня.

— Можно она останется с нами? — просит отец Майи.

— Что с мамой? — спрашиваю не у Майи, потому понимаю, что она наврядли что-то знает, так как не было ее с ними, — что с вашей женой?

— У нее онкология, — отвечает Самир.

— Если бы не ее болезнь… — говорит с горечью отец, — я не знаю, что бы я сделал с ней… да простит ее Аллах! Я не прощу!

— Папа, иди поспи. Ты после ночной смены, — сдержанным тоном просит Самир, — а Майя потом еще приедет. Правда, Майя? — он смотрит на сестру обреченными глазами.

— Что значит он после ночной смены? Папа, где ты работаешь?

— Мы оба работаем на складе, у дяди Миши, в ночную смену.

— Ты тоже работаешь? — Самир кивает, — а как же школа? Тебе осталось пару месяцев до ее окончания! — голос Майи дрожит, она берет его за руку, — ты же мечтал поступить. уехать из этого села, что теперь? Если ты не учишься?

— Я все наверстываю, когда бываю дома.

— Это же сложно. Папа, как ты мог допустить такое?

— Майя, все в порядке! Правда. Сейчас главное мама… — Самир тоже опускает глаза, видимо стыдно за поступок мамы.

— Марк, я останусь. Я здесь нужна, пожалуйста…

Я крепко хватаю ее за руку, смотрю не мигая в любимые глаза.

Хочу забрать ее отсюда. Хочу защищать, чтобы ее никто не обижал… но понимаю, что нужна.

— Самир, дружище… принеси мне все документы матери, с ее обследованиями и диагнозом. Все, что есть, принеси.

Я не оставлю мою Майю здесь. Ни за что на свете, ни на минуту не оставлю. А потому пока моя пчелка трудиться на кухне, готовит убирает и разговаривает с отцом и братом, я совершаю пару звонков.

Вечером мама Майи лежит уже в клинике, под присмотром лучших врачей.

Вердикт не самый утешительный для этой суровой женщины, но я не мог допустить чтобы моя любимая страдала, смотря на мучения матери. Потому она лежит в дорогой клинике под капельницами, ее периодически обезболивают и она тихо мирно спит.

— Эту ночь я останусь с ней, — благодарит отец Майи, Самир остался дома по просьбе сестры, чтобы выспаться и с завтрашнего дня ходить в школу. Наверстать упущенное.

А я..

— Я забираю ее, — крепко сжимаю руку Майи, — завтра приедем.

***

— Мама, папа? — я кричу, как только мы с Майей оказываемся за массивными дверьми моего дома, — вы дома?

— И чего ты тут раскричался? — слышу радостный голос матери.

Мы все еще стоим в прихожей, Майя боится, ее немного трясет, она стоит не отпуская моей руки. Я помогаю ей раздеться, снять теплую куртку и платок, вешаю на вешалку.

— Мама, это — Майя, — она тепло приветствует мою девочку, предлагает проходить в дом, — береги ее и не отпускай! Я должен ехать.

— Но Марк… — Майя шепчет неуверенным голосом.

— Мама, — в последний раз смотрю на Майю, — она мое — все!

— Поняла, буду беречь и не отпускать! Проходи дочка, — мама берет за руку Майю прежде, чем я выхожу.

Я должен найти того ублюдка, который посмел тронуть невинную девушку.

Я думала… я боялась, что когда ты узнаешь о моем прошлом… ты откажешься от меня…

Я хотела тебе все рассказать, я бы рассказала, только не знала в какой момент… времени у нас и не было, мы толком не успели ничего узнать друг о друге, — шмыгает носом, молча плачет и рассказывает мне всю свою историю… начиная с той самой ночи, когда ее обесчестили. Пропуская неприятные моменты.

Я не танцовщица. Никогда не танцевала, разве что дома, под любимую музыку или когда Злата танцевала, училась каким-то новым движениям, это все. У Златы не было выбора… мы обе учились, потом бросили учебу. Злата ушла в академ отпуск по беременности. Я по потери ребенка. И после всего, что сделала мама не могла оставаться собой и учится там же. Если бы не изменилась, если бы осталась, то пришлось бы встречаться с ними, улыбаться и делать вид, что все хорошо. Когда душа разорвана…

Она говорила и говорила, несмотря на мои протесты.

Я хочу рассказать тебе все, один раз и если ты не примешь меня, я пойму. Правда, — вижу, что сердце разрывается, целую ее руку, ни на секунду не отпуская ее руки из своей, даю понять, показываю свою поддержку.