Муж замер, расслабился.

Даже не поморщился, когда я заливала перекись в открытую рану. Лишь внимательно следил за каждым моим движением.

Ожидает, что внезапно всажу нож ему в горло?

Что же, вполне обоснованно.

Даже обижаться не буду за такое мнение о моей персоне.

Когда я закончила, Свят криво усмехнулся и насмешливо произнес:

— Какая трогательная сцена. Даже не вериться, что ты столь яро ненавидишь меня, как кричишь об этом.

Я поморщилась, хмуро взглянула на него исподлобья.

— Не фантазируй. Я все также тебя ненавижу. Просто если тебя убьют здесь, то вряд ли я смогу выбраться в город.

— О, это многое объясняет. Но, — тут же Свят приобрел серьезный тон, — Лис, я хочу, чтобы ты запомнила нечто важное.

Я устало вздохнула, ожидая услышать очередную порцию угроз или гадостей.

Но и тут он меня удивил:

— Никогда и не при каких обстоятельствах, ты не должна лезть туда, где есть опасность. Если ты заметила драку — ты должна спрятаться. Так, чтобы ни одна живая душа тебя не нашла. Ни в коем случае не раскрывай своего присутствия.

Язвительно ухмыльнувшись, я едко спросила:

— Ни одна живая душа, говоришь? Мне нравится. Есть надежда, что ты меня не найдешь?

— Нет.

Поддавшись вперед, Свят сгреб меня в охапку и впился жестким поцелуем в рот.

От привкуса крови и аромата его тела у меня поплыло перед глазами, а колени стали подозрительно ватными.

Боги, за что мне это наваждение?!

Вырвавшись из его объятий и демонстративно вытерев рот, я презрительно произнесла:

— Ты отвратительный.

Не ожидая ответа, развернулась и бросилась прочь из кухни. Но все же услышала:

— Не настолько, как ты пытаешься показать.

Хмыкнув, я взлетела вверх по лестнице, намереваясь запереться в комнате.

Размечтался.

Мои действия продиктованы лишь инстинктом самосохранения. Рожать ребенка в этом старом доме в мои планы не входило.

В остальном же, ничего не поменялось.

Святослав мне враг, которого я ненавижу всей душой и сердцем. Это лишь тело предает, тянуться к нему.

А я ненавижу.

Ведь правда?!

К обеденному времени дом уже кишел людьми. Члены общины абсолютно не высказали недовольства по поводу грязной работы, которой их загрузил сын главы. Разговоры, топот и громкий смех наполнили эти унылые стены жизнью, добавили чуть больше красок.

А я с удивлением заметила, что эти люди меня не сторонились.

— Доброго дня, госпожа Лютова, — воскликнул рослый юноша с закатанными рукавами рубахи, вносивший внутрь дома ящик со стройматериалами.

Я замерла, удивленно оглянулась на сновавших вокруг людей.

Подумала даже, что в общину решила наведаться Таисса, а лишь потом дошло, что обращались ко мне.

Неловко улыбнувшись, я рассеянно кивнула в ответ.

За последнее время я столь привыкла к заточению и испуганным взглядам, что, оказавшись в центре внимания, растерялась.

Несколько женщин в длинных юбках и хлопковых рубашках проводили уборку в холле — снимали тяжелые шторы, отмывали окна и люстру. На меня они глядели украдкой, думая будто я не замечаю. Но горящие жгучим интересом глаза не заметить было трудно при всем желании.

Мужчины смотрели мельком, стараясь скорее отвести взгляд. Это было вполне обоснованно — в наших кругах пристально разглядывать чужих жен не принято. Особенно если это жена будущего главы общины.

Но даже в этих мимолетных взглядах не было и тени неприязни, которая сочилась со всех сторон в доме Лютовых, пока я жила там после свадьбы.

Неожиданностью стало и то, что мне это было приятно.

Я столь долго жила в атмосфере пассивной агрессии, что даже не знала, как это, когда никто не видит в тебе досадную помеху.

Меня недолюбливали везде, где я жила.

В отцовском доме я представляла мнимую угрозу для выводка сестер, которые только и делали, что пытались услужить папаше. Весьма безуспешно, кстати. Его совершенно не прельщали попытки дочерей выйти на контакт.

Клубок змей, именуемый женами отца, также относились ко мне с опаской. Я даже однажды услышала разговор Анны с кем-то из приближенных. Они рассуждали о том, что я вдвойне опасна, хоть и нахожусь вне их игр.

Тогда это вызвало лишь смех. Кем были они все?

Жалкие женщины, возомнившие себя наложницами какого-то султана.

Мерзко и убого.

Воспоминания нахлынули столь мощным потоком, что меня даже передернуло от отвращения.

А вот аромат свежей выпечки, потянувшийся с кухни, позволил мне вновь вернуться в реальность.

Ведомая чувством голода, я проследовала по запаху, стараясь отогнать неприятные утренние картины.

Как и следовало ожидать, сломанную мебель уже успели вынести, а пол и стены отмыть от крови. Окна украшали новенькие занавески, в углу двое мужчин собирали новый стол, а около плиты суетилась тучная старушка в длинном платье и белоснежном фартуке.

Волосы ее были спрятаны под цветастый яркий платок, лихо подвязанный на макушке.

Я замерла, удивленно наблюдая за тем, как ловко она переворачивает пирожки в духовке, напевая под нос незатейливую песенку.

Создавалось впечатление, что я попала в народную сказку, столь странно были одеты люди из общины Лютова.

Дом, похожий на терем, женщины в длинных юбках и ярких платках, мужчины в хлопчатых рубахах. Ах, да! Еще и зачарованный лес, окружавший поселение от чужаков.

Прекрасно, что уж сказать.

Старушка резко обернулась, пронзив меня пристальным взглядом удивительно ясных синих глаз.

— Здравствуйте, госпожа, — чуть склонила она голову. — Вы голодны?

Нервно хихикнув, я все-таки утвердительно кивнула в ответ.

— Извините, госпожа, на стол пока накрыть не могу, — ответила она, протягивая мне тарелку с теплыми пирожками.

— А и не стоит, — отмахнулась я, нагло усаживаясь прямо на кухонную тумбу справа от своей странной кормилицы.

Она ничем не высказала своего удивления или неодобрения, лишь мягко улыбнулась, когда я с удовольствием вонзила зубы в румяную корочку.

— Вы прекрасно готовите, — произнесла, как только прожевала первый кусок.

— Что вы, госпожа, — отмахнувшись, она заалела от смущения, — это не я хорошо готовлю. Это просто все с родной земли. Мука из пшеницы, взращенной в священном месте.

Я завороженно слушала ее, поражаясь подобному мышлению. Действительно, в единении с традициями было что-то заманчивое. Для меня, рожденной и выросшей в городе, это казалось несколько странным.

— Как вас зовут? — прервала я восхваления старушки.

Ответить она не успела — громко шагая, как и всегда, на кухню вихрем ворвался Свят, обрывая своим появлением и наш разговор, и тихую брань мужчин, собиравших стол.

Моя собеседница поспешно повернулась, охнула и чуть присела, низко склоняя голову.

— Здравствуйте, господин Святослав.

Он сделал два широких шага к ней навстречу, окинул тяжелым взглядом, заставляя меня замереть в напряжении. Суровый вид Лютова наводил тревогу, но уже в следующее мгновение муж поменялся.

— Майя! Я очень рад тебя видеть!

Склонившись к ней, Свят заключил старушку в крепкие объятия. Она слегка вздрогнула, а после расплылась в довольной улыбке.

— И я очень рада, что вы вернулись, господин.

Отстранившись от нее, Свят пронзил меня пристальным взглядом, таящим в себе угрозу. Слова же его, вопреки суровому виду, прозвучали насмешливо:

— Смотрю, моя жена уже успела оценить твою выпечку.

— Высоко оценить, заметь, — вставила я, тяжело сглотнув. Видеть Лютова в столь побитом состоянии было… неприятно. Зверь регенерировал быстро, но следы побоев не сойдут еще несколько дней. Особенно учитывая, что нанесены они были себе подобным. Стоит вспомнить хотя бы мою попытку выцарапать мужу глаза на свадьбе, оставившей после себя бледные следы на коже. Не будь я дочерью Зверя, то подобное не напомнило бы о себе уже через пару часов.