— Я учил ее делать первые шаги, а теперь ты удивляешься, что меня ебет это? — взревел Свят, резко поддался ко мне, схватил за подбородок. — Злата совсем ребенок, а ты нападаешь на нее? Ты, блядь, вообще не в адеквате.

Я испуганно замерла, глядя на проглядывающую морду Зверя сквозь человеческое лицо. Страх душил, не давал сделать глоток воздуха полной грудью. Но я упрямо отгоняла его, заставляя себя сдерживать на лице маску холодного презрения.

— Тебе под стать, — прозвучало из моих губ надменно, холодно.

Лютов отцепил пальцы от моего лица, уронил голову на руль.

Я настороженно наблюдала за его борьбой со Зверем, не смея вмешиваться.

Забавно, что он видел в Злате беззащитного ребенка, когда я считала ее чертовой ведьмой. Мое мнение на этот счет никто изменить не сможет, да и то, что усыпила девчонку, я не жалела.

А вот за свои слова стало стыдно. Наверное, я слишком мнительна, раз в любом проявлении теплых чувств вижу похоть. Но откуда мне было знать, что он когда-то возился с маленькой ведьмой? Я вообще не могла представить Свята в такой ситуации, даже если учесть, что он был тогда подростком.

Для меня вообще хорошие отношения в семье казались чем-то диким, непонятным.

Лютов поднял голову, окатил меня взглядом, наполненным отвращением и ненавистью.

— Убить тебя мало.

Я нервно сглотнула, пораженная силой ненависти в его голосе.

Он завел мотор, направил машину дальше.

Всю оставшуюся дорогу он изредка бросал на меня косые взгляды, наполненные презрением, словно вместо меня на пассажирском сидении был мерзкий слизняк, который не заслуживает внимания.

Меня жрали чувство вины, стыд и что-то еще, совсем непонятное.

Зверь ликовал вопреки всем доводам рассудка, радуясь тому, что окончательно заклеймил свою самку ребенком. Он готов был не просто простить ей все погрешности и проступки, он просто их не заметил.

Я всю жизнь считал себя больше Зверем, чем человеком. Это была моя природа, древняя кровь, потусторонняя часть.

Еще никогда я не ощущал такой диссонанс внутри себя.

Разве я не знал, что, связываясь с этой женщиной накидываю себе на шею удавку?

Сука!

Гнев заставлял меня гнать к поселению на высокой скорости, пока не заметил, что Алиса заметно бледнеет, хватая ртом воздух.

— Что?! — рявкаю раздраженно.

— Меня тошнит, — жалобно бормочет в ответ. — Останови.

Решила попробовать рвануть в лес, сбежать? Я не буду удивлен.

Плотно сжимаю губы, мчу дальше. Злость на нее клокочет в душе, совершенно противореча дебильным позывам Зверя, который только и мечтает остановить машину, прижать ее к дереву и…

Пиздец.

Вот уж никогда не подумал, что стану озабоченным придурком, млеющим от одного лишь взгляда какой-то девчонки. Спасибо Зверю, блядь! Будь я помягче, то уже бы уютно поселился под ее каблуком.

Бросив косой взгляд на нее, все-таки съезжаю на обочину. Злиться на нее я могу сколько угодно, но становиться уебком, доводящим мать своего ребенка, не стоит.

— Выходи, Елисава.

Она вновь злится, что видно по поджатым уголкам губ. Конечно, не любит же это имя.

А потом замечаю настороженность на дне холодных глаз.

Блядь, ну что за хрень? Я нихрена даже не въезжаю что у этой женщины в голове. То она зубы скалит, то презрением окатывает, то боится. Чего боится, что самое интересное?

— Ты убьешь меня, да? — голос дрожит.

Я по-тихому хренею с ее логики, правда. На кой черт я бы вез ее в такую даль, чтобы убить, когда можно было тихо-мирно придушить сразу в Моронге?

— За что?

— За Злату. И за то, что Михей из-за меня выгнал тебя из дома. За то, что отравила тебя.

М-да, я ломал шеи и за меньшее.

Но касательно Алисы больше всего меня злит лишь ее нападение на Злату.

Моя сестра совсем ребенок. Беззащитная, добрая, кроткая. Слова поперек не вставит. Чем она могла помешать Лисе? Напрашивается вывод, что дело не в оправданном конфликте, а простой попытке нанести подлый удар моей семье.

Я убил многих, безжалостно стирая неугодных с лица земли. Я был Зверем, убийцей. Но нападение на ребенка? Не укладывается в голове.

Из-за этого у меня появились очень темные опасения и касательно моего ребенка внутри Алисы. Я видел ее истерики, когда она безжалостно громила комнату, кусалась и царапалась. Она меня ненавидит, знаю. И я ожидал от своей жены любой пакости в сторону нашего ребенка. Она может попытаться избавиться от него. Или манипулировать своей беременностью. Вариантов много, тут уж ее фантазия разгуляется.

Я такое уже видел, когда сам был ребенком.

Поэтому я и не разделял ликования Зверя, слишком хорошо понимал, что беременность лишь потуже затянула удавку на моей шее.

— Выходи.

Алиса выскользнула из машины, спустилась к лесному массиву.

Я поторопился следом, пока не сбежала эта зараза.

Мы прошли вглубь лесной чащи, я держался на расстоянии трех шагов, чтобы сдержать себя в руках и не накинуться на Алису.

Она остановилась, неуверенно взглянула на меня через плечо.

— Что теперь?

Я пожал плечами, равнодушно бросил:

— Тебя же тошнило.

Тень страха бесследно растворилась с ее лица, уступив место раздражению.

— И зачем тогда ты следом пошел?! Хочешь присутствовать?

— Да.

Алиса смутилась, покраснела. И это было охренительно зрелище, от которого у меня яйца заныли. Слишком манящая, мозги отшибает напрочь. Это было неправильно, странно. Но я не мог сделать ничего.

— Ты мне мешаешь, — с придыханием вырывается из ее губ. — Свят, пожалуйста, хватит с меня унижений.

Хмыкаю, в очередной раз поражаясь ее логике.

— Мешаю? Сладкая, ты…

Она обрывает меня резко, яростно:

— Не называй меня так! Это звучит мерзко! — скалит зубы, гневно сжимает тонкие пальцы. — Я тебе не сладкая!

Последняя фраза звучит смешно, нелепо, совсем по-детски.

Я едва сдерживаю смех, смотрю на нее хмуро, серьезно.

На самом деле, очень сладкая. Ее кожа отдает приторным привкусом карамели, тающей на языке. От одного лишь воспоминания мой рот наполняется вязкой, голодной слюной. Прикрываю веки и вижу картинку того, как прижимаю ее к ближайшему дереву. Или опрокидываю в густую траву, наваливаясь сверху.

Блядь!

Я ненавижу эту бешеную, испепеляющую тягу. Она сводит с ума, делает меня животным, живущим одними инстинктами.

Алиса учащенно дышит, прижимает руку к пока еще плоскому животу, морщит нос.

— Ненавижу тебя, — говорит. Равнодушно, словно для галочки, чтобы я не забывал.

— Хорошо, — киваю.

Я даже мог бы понять ее, не будь мне настолько плевать.

Лис может сколько угодно заливать про неземную любовь к Шенкевичу, но это не значит для меня ровным счетом ничего. Он слабак, не достойный иметь женщину. И дело даже не в Алисе, он не заслужил никакой женщины, раз не в силах защитить свою самку.

Мы — Звери. И это наши законы, которые имели силу много столетий.

Забавно, что она считает жертвой себя. Моя жена даже не представляет силу своей власти надо мной.

И я сделаю все, чтобы даже не задумывалась об этом.

Это Зверь готов был служить ковриком для ее ног, а у меня мнение совершенно иное на этот счет.

— Мне легче, — тяжело выдыхает Алиса, глядя себе под ноги.

Я молча разворачиваюсь, иду обратно к машине.

Не смотреть на нее пиздец тяжелое испытание, но я держусь на последнем вздохе своей воли. Знаю, что стоит бросить единственный взгляд и все, пиздец. Моему здравому смыслу.

Дорога до поселения кажется нескончаемо длинной, аромат Алисы наполнил меня густым туманом, не помогли даже открытые окна.

Скоро я запру ее в своем доме, окруженном лесной стеной.

Вряд ли Алисе понравится жить в таком глухом месте, но везти ее сейчас в город глупо.

В поселении Остроглазых она не сможет сбежать, учитывая лесные массивы со всех сторон.