— Муууу!..

— Блин, Зараза, это ж шутка была. Беда у тебя с чувством юмора, бро!

— Муууу!..

Как несложно уже было догадаться, мы с питом кружили над следующим по очереди местечком потенциального нахождения алтаря — над крестьянским селом номер два. Сохранившимся, как показал первичный осмотр с верхотуры, куда как лучше погрызенного саранчой села номер раз.

На здешних постройках хотя местами и угадывались (из-за долгого простоя в запустении) следы некоторого обветшания, все же местные бревенчатые срубы стояли крепко, а в посеревших от времени настилах соломы на их крышах почти не угадывалось гнилостных пятен и прорех.

На единственной же сельской улице было точно так же безлюдно, как в вымершем центральном городе аномалии. А одиноко ковыряющийся в земле абориген обнаружился лишь у распахнутых ворот то ли амбара, то ли коровника. Про поиски же алтаря зомби-уродцем я прикололся, потому что он тусовался аккурат в границах отмеченного на карте поискового пятна.

— Зараза, давай пониже! А то хрен разберешь с эдакой верхотуры: че это там за уродец пасется.

— Муууу!..

— Петух это? Уверен?.. Не, ну в принципе, он имеет какое-то смутное сходство, конечно. Но вот так, без перьев, в фиолетовом, как баклажан, зомби, со ста метров угадать… Однако, глазастый ты у меня крендель, Зараза!

— Муууу?..

— Да че делать? Вальнуть ушлепка к хренам, и вся недолга… Топором эту ни разу не живую птичку мне, походу, долго на части кромсать придется. Потому, давай-ка ты зомби-Петю, как умеешь, бомбани!

— Муууу!.. — с восторженным ревом питомец сложил резко по бокам крылья и, провалившись мгновенно до прицельно-убойных двадцати метров, на по новой выровненном бреющем прошелся над облезлым аборигеном. Отправив, разумеется, навозную бомбу аккурат под голую синюю тушку.

Внизу, как водится, знатно громыхнуло… А когда пыль рассеялась, на месте петуха обнаружилась нехилая такая воронка. От самой же подорванной зомби-птицы даже ошметков не осталось.

Перед моими глазами через пару секунд загорелась строка системного лога:

Внимание! За уничтожение вашим питомцем стража «первый из люто-тысячи» вам единовременно зачисляется 1013 единиц живы.

Ого! Это, ежели мне больше тысячи только, как хозяину исполнителя, перепало, то сколько же Заразе за реальное уничтожение прилетело? — мысленно хмыкнул я. — И че это за люто-тысяча такая загадочная? Этот синяк малохольный ведь всего один внизу пасся?

— Муууу!.. — обеспокоенный рев питомца вывел меня из задумчивости, навеянной системным логом.

Глянув вниз, я увидел стремительный синий поток, в зловещей тишине извергающийся из распахнутых ворот, как на поверку выяснилось, вовсе не амбара, и не коровника, а огромадного птичника.

— Вона как, — хмыкнул я. — Походу местные крестьяне промышляли птицеводством. А когда наступил в селе вызванный захватом Изнанки карачун, пернатые питомцы заклевали своих хозяев и превратились из безобидной стаи домашней птицы в люто-тысячу, сторожащую все окрестные земли.

— Муууу?..

— Не бзди, братух! Куры даже с перьями к полету нифига не приспособлены, а уж в таком облезлом состоянии и подавно. Потому фиг они нас с земли достанут, так что разворачивайся, и давай всех этих синих ублюдков бомбардировкой в клочья разноси, как недавно их петуха.

Вдохновленный моей уверенностью питомец не заставил повторять приказ дважды. Зараза развернулся и рванул во второй заход над посиневшим от обилия зомби-кур пятаком двора перед воротами птичника.

Из-под хвоста грома-быка, как водится, частым горохом посыпались навозные бомбы…

Внизу частой канонадой заухали первые разрывы…

И тут же люто-тысяча неожиданно ответила нам. Да еще как!

Угадав, что зомби-куры не смогут с земли подпрыгнуть на двадцатиметровую высоту нам наперехват, я таки просчитался, сочтя синюшно-фиолетовую толпу внизу совершенно безобидной.

Даже не пытаясь со своими дистрофичными пародиями на крылья подрываться вверх, все высыпавшие во двор зомби-куры, игноря раздающиеся здесь и там в толпе собратьев разрывы, в едином порыве, как батальон вымуштрованных солдат, уткнулись клювами в землю и задрали к верху пупырчатые зады.

А дальше в небо над люто-тысячей (аккурат на двадцатиметровую высоту нашего полета) выстрелил плотный град из сотен черных, гнилых яиц.

И хотя подавляющее большинство снарядов просвистели мимо цели, однако и тех двух-трех десятков яиц, что раскололись о живот, ноги, бока и крылья питомца, мне с головой хватило, чтоб, отключившись в миазмах лютой вони, сорваться с шеи грома-быка, и снова очухаться лишь в момент болезненного удара спиной о деревянный каркас крыши птичника.

Глава 16

Настил из ветхой от старости соломы ничуть не смягчил силу удара, и копчик об жесткие доски, при неуклюжем приземлении, я отбил себе знатно.

Но боль в ушибленной спине мгновенно отошла на задний план, стоило первой чернильной «градине» грохнутся с неба на солому по соседству, выплеснув из расколовшегося чрева мутно-серые брызги, с пробирающей нутро живого человека до самых пяток нашатырной вонью. А следом за первой зловонной «градиной» на крышу посыпались еще и еще… Разумеется, не все промахнувшиеся по Заразе снаряды зомби-кур спикировали на излете на крышу птичника, но не меньше полусотни их расплескалось по длинной крыше точно, и очень скоро смрад вокруг меня сгустился еще крепче, чем сбросивший меня пару-тройку секунд назад с залитого убойным гнильем питомца.

Картинка перед глазами снова поплыла. И, как утопающий за соломинку, я попытался скастовать седьмую стойку Стального вепря, в описании которой упоминалось о формировании вокруг воздушного защитного доспеха (идеально усовершенствованного в предыдущих шести стойках защитной техники) специальной отражающей сферы, превращающей доспех в герметичный скафандр.

Всего примерно полчаса назад в идеальных условиях: на арене хранилища под присмотром опытного наставника, я десятки раз тщетно пытался воспроизвести эту непокорную стойку. Сейчас же, со слезящимися глазами, с путающимися в тяжелой голове мыслями, с непослушными пальцами и с единственной первой и последней попытки, у меня, наверняка, шансы были равны нули. Но мне в тот момент было так чертовки паршиво, что был готов ухватиться за любую самую завалящуюся, но хотя бы теоретически спасительную, соломинку… Потому я попытался, как смог, сформировать вбитую Психом в память сложную фигуру седьмой стойки Стального вепря, и в процессе этого отчаянного порыва позорным образом отключился…

Однако фортуна вновь улыбнулась мне в, казалось бы, матовой ситуации. Имелось лишь одно объяснение тому факту, что я не задохнулся насмерть в ядучих миазмах концентрированного нашатыря и, очнувшись через несколько секунд на той же крыше, вдруг перестал обонять окружающее лютое зловонье… у меня таки получилось модернизировать воздушный доспех в герметичный скафандр. И отчаянный каст на грани потери сознания седьмой стойки Стального вепря обернулся грандиозным успехом.

Преодоление зловонья позволило мне наконец нормально осмотреться и разузнать: что там сталось с местной люто-тысячей и моим основательно загаженным вонючими яйцами зомби-кур грома-быком.

Из положения лежа разобраться в ситуации, увы, не представлялось возможным. Заразу над собой в небе я не обнаружил, а зомби-кур на земле и вовсе можно было увидеть лишь подобравшись к краю крыши.

Но едва я стал подниматься на ноги, как услышал сзади жуткий грохот. Обернувшись, увидел столб пыли на месте одной из местных бревенчатых избушек (примерно метрах в ста от моего птичника), из которой постепенно проступили очертания развалин крестьянского дома, порушенного таранным ударом упавшего на землю питомца.

Судя по вразнобой дергающимся полотнищам крыльев и неуклюжим попыткам пита подняться на ноги, определенно не меньше моего оглушенный нашатырным зловоньем грома-бык, очухавшись после падения, теперь отчаянно боролся с последствиями интоксикации и пытался вернуть контроль над пока еще непослушным телом.