- Отменно! Очень хорошо, - потёр ладони Изяслав, - прикидывались они голью нищей умело! Мы с Остромиром дошли до Солнечной Руки, это такой осек, чудь зовёт его по-своему Кедипив. А уж там! Серебра, злата! Несколько сундуков увезли. Они как будто бы торговать не умеют, копят там у себя, словно богам своим старым на потеху таскают. А уж сколько мы чёрной лисицы набили! Зверья – полны леса. В общем, варягов есть на что задабривать.

«Не святилище ли вы там разорили? – подумал Святослав. – Ведь если это было капище какое, то языческие сокровища будут проклятыми. Верю ли я в это? Не знаю, совсем недавно ещё, да и до сих пор кое-где, народ считает, что всё сбывается, и старые боги своей власти не потеряли».

- Свят, - подошёл к нему старший, подвыпивший за ужином и потому размягчившийся, - ты не обижаешься на меня?

- За что же? Нет.

- Да показалось мне, что разговор наш в Новгороде был резок.

- Я, должно быть, выразился не так, ты имел право думать, что я сказал плохое.

- Нет-нет, я знаю, Свят, ты плохого не скажешь, только если не подумав. Хочешь жене своей драгоценностей чудских набрать?

- Спасибо, Из, да она не носит их часто, так что ни к чему.

- Как знаешь. А Ладушке моей понравились! Не обессудь, да меня уже в сон клонит, пойду я к ней… - пригладив бороду, двинулся к двери каган. Святослав уговаривал себя промолчать, но не выдержал:

- Из!

- Да?

- Ты бы… к Олисаве шёл.

Остановившийся Изяслав, которому предложение не пришлось по душе, попытался придумать какой-то смешной, под настроение, ответ, ничего не сочинил и пробормотал:

- Хотел бы – шёл.

- Но раньше же хотел…

- То когда было? Всё меняется! Олисава была молода и пригожа.

- Так и ты не помолодел, Из.

- Я – князь! – поднял он палец и, негодуя, вернулся назад. – Почему я не могу делать того, что хочу? Даже челядь спит друг с другом без разбора, я хуже неё, что ли?

- Разве что как она! Зачем же уподобляться? – Святослав пожалел, что опять выразился криво, с намёком на своё превосходство, на то, что Изяслав равен черни. Попытался исправиться: - Потому мы и должны вести себя иначе, чтоб пример подавать! Откуда челяди узнать, что такое благородство и праведность, если с нас примера нет?

- Избавились от Илариона! Ты мне за него будешь нотации всюду читать? – замахав руками, Изяслав опять отошёл к выходу. – Ты что ж всегда недоволен тем, что я делаю? Не нравлюсь тебе?

- Да причём тут ты! Я и Вяче то же самое сказал! Он там, в Смоленске, в разгул подался! Не подобает так вести себя Ярославичам! Да и вообще добрым мужам.

- Как Ярославичи себя ведут, так им и подобает! – мёды выпитые, сначала сделавшие его нежнее и сговорчивее, теперь забурлили и подняли в крови бурю. – Ты, давай-ка, учитель выискавшийся, езжай в Тмутаракань! Там командуй! Хозяйствовать нравится? Не надо мной, понял? Хозяином подальше от меня будешь!

- Из… - но каган вышел и хлопнул за собой дверью.

Святослав покачал склонённой головой. Характер старшего брата за месяцы, прошедшие со смерти отца, менялся в худшую сторону. Он всё сильнее ощущал власть и даруемую ею вседозволенность. Кто мог возразить ему, наказать его? Только Бог выше кагана. Выходит, Гертруда права, и остаётся только молиться.

Примечания:

[1] Шёлковые ткани из Византии

[2] В те времена так называли моржовые клыки, а иногда и находимые бивни мамонтов

[3] Арабские дирхемы были главной валютой Восточной Европы того времени, поскольку добыча серебра ещё фактически не была разработана. Стоимость монет зависела не от номинала, а веса. Карманные весы на Руси археологи находят начиная с Х века

[4] Одна из княжеских резиденций недалеко от Киева, в сторону Переслава, упоминалась в главе про охоту

[5] Кстати, буквально до ХХ века медицина даже не ассоциировала выкидыши с физическими перенагрузками, а в старину действительно считали, что выкидыши – это какой-то грех матери

Перенег вытащил на крыльцо сундук с вещами, тяжело его опустил и выпрямился, глядя на льющий дождь. Из-под крыши высовываться совсем не хотелось. Застёгивая на плече корзень[1], следом вышел Святослав.

- А Глеб где? Никак ещё не собрался?

- Собрался, да ускакал, как кузнечик, со Святополком куда-то.

- Найди его, ехать пора, - велел князь и, выдохнув, неприязненно прищурился на водоносные тучи, извергавшие из себя холодную мокрую труху. Затуманенный влажностью воздух заползал за ворот, орошал бороду. В постель бы свою, под шкуры, к тёплому боку жены! Подтянув рукавицы, он поправил меч. Князья, покойный отец и Изяслав, и младшие братья, любили подбивать свои плащи мехом, делать их богаче и красивее, но не Святослав. Ему пошили на коже, из войлока, приспособили сзади капюшон. Выглядело грубо, по-разбойничьи, и весило немало, зато в дороге согревало и спасало от любой непогоды. Такой и подстелить на голую землю можно – не сразу промёрзнет или намокнет.

Накрыв голову, подхватив сундук, Святослав медленно пошёл по двору, вдоль теремов, в сторону спуска к пристани. Из-за дождя ноша скользила в руках, и он остановился, чтобы перехватить её поудобнее. Остановился у крыльца женской части хором, и вдруг, откуда не возьмись, неподалёку раздалось:

- Уезжаешь, князь?

Это была Красмира. Жавшаяся у опоры, подпирающей козырёк, она с жаром смотрела на мужчину, который бы и не заметил её, не подай она голоса. Тонкие пальчики перебирали кисточку пшеничных волос на конце толстой косы. Такие же пшеничные ресницы, длинные как лапы водомерки, обрамляли серо-зелёные большие глаза, привлекшие не одного мужчину.

- Да, уезжаю, - улыбнулся, оглядываясь в ожидании Перенега с сыном, Святослав.

- Едва день побыл в Киеве…

- Когда гостишь – главное не загоститься, чтоб не надоесть никому.

- Далеко теперь путь держишь?

- В Тмутаракань.

- О! – приближённая к великокняжескому двору, всегда пытавшаяся быть в курсе событий, слушавшая и наблюдавшая, Красмира была довольно образованной девушкой: - Там теплее сейчас?

- Должно быть.

- Хотела бы и я там побывать.

- Не женское это дело – колобродить по миру, на ком дом будет, если и вы в дорогу снарядитесь?

- Я ещё не замужем, у меня нет того очага, возле которого требуется сидеть, - зарделась Красмира, но не от стыда. Самоуверенная и гордая, смущаться она почти не умела, а вот гореть чувствами – да.

- Подыщем тебе мужа, не бойся, - хохотнул, подмигнув, Святослав, прекрасно понимая причину её нахождения здесь, отражавшуюся на её юном лице, во взгляде, в интонации.

- А если… - на мгновение замерев от нерешительности, она избавилась от неё в такой же краткий миг: - А если бы ты, князь, как ваш пращур Владимир, был язычником, и мог бы себе хоть сто жён взять, ты бы на мне ещё женился?

Святослав поглядел на неё ласково, почти по-отечески, подперев бока мощными ладонями.

- Если б я был как наш пращур Владимир, я бы поступил как он – крестился бы и остался при единственной позволенной Господом Богом жене.

Красмира опустила взгляд, огорчённая, что в таком откровенном и честном порыве сердца её разоблачили, но не поддержали. Да и что было разоблачать, когда она, не скрываясь и не таясь, почти прямым текстом сказала мужчине всё, что думалось, что хотелось? Неужели же её, первую красавицу Киева, не захотел бы он увидеть своей? Что такого в его негодной жене, стареющей бабе, что говорит он такие речи, от которых тянет царапать этот деревянный столб, кусать свои пальцы, предлагать себя уж не обязательно и женой! Вон, Ладка, прижилась с каганом, дороже Олисавы ему, на сносях ходит, подарки получает, все ей кланяются, так что ж в том освящённом браке? Какой в нём смысл? Если нет свободного князя, чтобы княгиней стать, так хоть по любви быть с тем мужчиной, которого сама выбрала!

- Ты, девушка, нескромных речей не веди, - обратился к ней Святослав, окончательно ломая крылья и растаптывая надежды, - не к лицу девице такое, другой кто ведь дурное может подумать или плохо отнестись к тебе.