- А если ради признания нас в Киеве понадобится это сделать? Тоже будешь против?!

Сестра разве что не задохнулась от осквернения веры их предков, но в то же время жажда власти и тщеславие её были достаточно сильны, чтобы не воспротивиться однозначно подобному решению.

- Только если ты не кривишь душой, и именно это сам посчитаешь причиной…

- Пойду, проведаю Любаву, - направился на выход он, чтобы не слушать нотации. На пороге задержался: - Будь ласкова, не повторяй своих обрядов.

Сжав кулаки, Нейола так сомкнула челюсти, что скулы чуть не свело от напряжения. Тем не менее она покорно поклонилась, показывая брату, что считается с его волей.

Всеслав шёл на женскую половину теремов. Там жило несколько его наложниц, к которым ходил по настроению. Но ни на одной он не был женат и жениться не намеревался. Что за христианские глупости, связать себя узами с одной женщиной, чтобы только её дети считались законными и имели право называть его отцом? Нет, все его сыновья и дочери были равны в своих правах, все могли получить от него наследство, все должны будут стать княжичами и княжнами. Язычники из народа, правда, женились и по языческим традициям, но он-то князь, ему положено не лишать такой чести, как возлежание на княжеском ложе, как можно большее количество девушек.

Не дойдя до светлицы Любавы, Всеслав услышал горькие всхлипы и понял, что кто-то плачет. Поозирался. Звук доносился из тёмного угла. Шагнув ему навстречу, князь разглядел Альвхильд, уткнувшуюся в ладони. Её плечи подрагивали.

- Что случилось? – спросил он её. Девушка, застигнутая врасплох, резко выпрямилась. От жара стыда на щеках обсохли слёзы.

- Князь! Нет, ничего…

- Зачем ты обманываешь? Я же видел, что ты плакала.

- Нет, я…

- Ну же, ты можешь сказать мне всё, - улыбнувшись, он положил ей руку на плечо. Раскосые печенежские глаза матери и острые норманнские черты отца делали её очень привлекательной. Но Альвхильд молчала. – Бедная девочка, я – хозяин здесь, и являюсь защитником всех обделённых и обиженных. Если ты поделишься со мной своей печалью, я постараюсь помочь тебе.

- Я не смею…

- Ты скучаешь по дому?

- Да… то есть, нет. И это тоже. Но дело… дело… в том…

- Кто-то обидел тебя? – догадался Всеслав. Альвхильд стыдливо осунулась и спрятала глаза. – Переплут?

Вновь начиная дрожать и всхлипывать, девушка отвернулась:

- Я не нужна ему больше! Он… он… ходит к другим женщинам!

- Ну-ну, - князь сжал её плечо и, развернув к себе, обнял. Стал гладить по волосам. – Мужчины таковы, девочка моя, что им постоянно нужно что-то новое. Это не значит, что ты не нужна ему больше. Это значит, что ему иногда нужно что-то ещё.

- Я… я думала, - удерживая рыдания, лепетала она, - что он женится…

- Альвхильд, - назидательно, с лёгким укором Всеслав оторвал её от своей груди на вытянутых руках и посмотрел в глаза, - ты же видишь, у нас это ни к чему. Для чего все эти свадьбы, венчания? Что они дают?

- Честное имя…

- А разве ты совершила что-то дурное, чтобы опорочить своё имя? Я ничего такого не заметил.

- Но…

- Ты смелая и отважная девушка, Альвхильд. В тебе ничего не изменилось от того, что Переплут отправился к какой-то другой. Ты всё так же красива, молода и умна.

- Я… я даже не знаю… - успокаиваясь, покраснела она ещё гуще, когда Всеслав вытер её щёку от слезы.

- Знаешь, что? Ступай в мои покои и подожди там, хорошо? Мы с тобой поговорим по душам, и я, верь мне, сумею тебя убедить, что никаких причин для расстройства нет. Договорились? – он приподнял её лицо за подбородок. Альвхильд робко кивнула. – Ступай!

Отпущенная, девушка мелко пошагала в указанном ей направлении. Всеслав азартно улыбнулся вслед уходящей, закусив от пробуждающегося вожделения губу. В конце концов, у него сегодня родился сын, и требуется отметить это как-то.

Примечания:

[1] Охлос по-гречески «толпа», низшее население, а аристес «знать», избранные, благородные

[2] Как раз период рождественского поста и сам языческий праздник зимнего солнцестояния. Корочун – от слова «короткий», самый короткий день в году

[3] С сыновьями Всеслава в истории большая путаница, поскольку они упоминаются в разном порядке и не совсем ясно, всегда ли они называются только по крестильному имени, или и по данному при рождении (как например Рогволод, старший сын, скорее всего по-христианскому имени был Борисом, но некоторые историки считают, что Борис – это другой сын, а Рогволод – это только Рогволод). Но если взять самую распространённую версию последовательности сыновей Всеслава, то будет Рогволод, а затем Глеб, Роман, Давыд и ещё двое. Мне показалось любопытным, что у Всеслава сыновья частично названы так же и в том порядке, что и у Святослава Черниговского, что послужило одной из причин выстраивания именно такой любовной линии в произведении

Обещанная Татианой встреча была устроена в саду её дворца. Дюрги пришёл поговорить со Святославом, вернее, вежливо выслушать его, поскольку не был расположен к принятию в Тмутаракани нового приезжего князя.

- Мы, касоги, уважаем не каждого, - сказал он, прогуливаясь с собеседником среди тронутых палевым налётом осени деревьев и вечнозелёных самшитов, - чтобы занять среди нас какое-то место, нужно доказать, что ты его достоин.

- И как же это доказывается? – поинтересовался Святослав.

Дюрги пожал плечами. Это был немного тучный мужчина, чуть младше Татианы, с сединой на голове и чёрной-чёрной густой бородой.

- Покойный князь Мстислав Владимирович победил моего отца в схватке, и за ним безоговорочно признали силу и авторитет.

- Я бы вызвал тебя на поединок, - улыбнулся Ярославич, - но не могу драться с тем, кто годится мне в отцы.

- Да, в твои годы я бы и сам не задумываясь решил всё делом, а не словом.

- Однако, Дюрги Редедевич, словами иногда решать лучше, без кровопролития. Сила хороша, но для защиты дома и там, где она уместна, а зря кулаками махать нечего.

- Разговоры – женское дело, Святослав. У нас мужество не стало измеряться по-новому. Велеречивость и пустословие оставим ромеям, этим льстивым и лживым людям.

- Не любишь их?

- Как и киевлян. Ярослав не совался в битвы сам, не проявлял личной храбрости, только водил руками и пальцем всем указывал.

- Отец был хром большую часть жизни, это мешало ему быть на равных с воинами, - заступился Святослав за родителя, - кто бы ринулся на врага, заранее зная, что проиграет?

- Но ты, я вижу, не хромец?

- Что ж, тогда… есть ли у тебя сын? Я готов потягаться.

Касожский князь взглянул на черниговского. Они были примерно одного роста, не то, что Редедя, некогда слывший богатырём, гигантом. Впрочем, и они не малы – локтя четыре[1] с лишком.

- Есть. Твоих примерно лет.

- Тогда не будем больше тратить время на болтовню, раз не желаешь, - остановился Святослав, - говори, где и когда – сражусь с ним, как у вас и полагается.

Татиана была удивлена, когда Ярославич, не прошло и пятнадцати минут, вернулся в дом.

- Уже всё обсудили?

- Всё да не всё, - на его губах расцвела улыбка, - завтра пойду завоёвывать наше княжество, сестрица.

Для поединка выбрали песчаный берег у самого моря. Святослав пришёл только с Перенегом, оставив Глеба под присмотром Татианы и дружинников, а со стороны касогов явилось десятка два родичей, в том числе и сам Дюрги. Сын его, крещённый Иваном, выглядел крепким и матёрым, разве что на полпальца ниже Ярославича.

- Во что ты вечно ввязываешься, Свят? – сетовал Перенег, наблюдая темноглазых, бородатых мужчин, выстраивающихся кругом по периметру будущей арены.

- А что такого? За своё же бьюсь, в чём я не прав?

- Убьёт он тебя, что я твоей княгине скажу?

- Ничего не придётся. Убить он меня не сможет.