- Откуда такая уверенность?

Святослав пожал плечами, скинув с себя рубаху.

- Ну, Иван, на мечах или кулачным боем?

- На мечах не по-нашенски, - ответил за него Дюрги, - умение махать железкой не то, что сила рук!

- Как скажете, - отвязав от пояса ножны, Святослав разулся и, босой, в одних штанах, вышел на песок. – Я готов.

- Я тоже! – шагнул навстречу Иван Дюргиевич.

Родичи его вытянулись, напряжённо затаив дыхание перед боем.

- С Богом, - перекрестился Ярославич и, поцеловав нательный крест, висевший на груди, ринулся вперёд. Они с соперником схватились, оба полуголые, удалые, лихие. Словно и не прошло десятилетий, и Мстислав с Редедей вновь схлестнулись за первенство.

Пытаясь ухватить один другого, мужчины протягивали руки, подцепляя соперника, но ловко уворачивались. Выпады и рывки, отдёргивания и удары сыпались то без устали чередой, то с паузами, чтобы присмотреться и продумать следующий ход. Иван был толстокож и мощен, но в его грузных плечах и спине, тяжёлых ногах Святослав угадал небольшую неповоротливость. Да, он постройнее будет и полегче, но это не поможет завались его, если не дать подобраться. А он не даст. Тмутаракань – его наследство, и должно достаться ему, но не насилу, а через добровольное подчинение власти.

Иван дёрнул его за ногу, но Святослав сразу же схватил того за руку и повалил за собой. Они упали вместе, и песок облепил вспотевшие тела. Волны плескались под боком, выбрасывая пену. Перекатываясь, как и эти волны, мужчины силились взять верх. Докатившись до воды, они расцепились и принялись молотить друг друга кулаками. Сначала черниговский князь ударил противника по лицу, потом касожский. У обоих на губах заалела кровь, добавив солёного привкуса к морской соли, осевшей на лицах. Святослав закинул назад мокрые волосы и вытер тыльной стороной ладони красные капли с бороды. Он должен победить, потому что дать Тмутаракани отсоединиться от остальной Руси – это подарить её Византии, которая рано или поздно посчитает ничейный город своим. Касоги зря думают, что, избавившись от киевской власти, обретут свою собственную, у них не хватит сил противостоять Константинополю.

Подгоняемый этими мыслями, укрепляемый верой в то, что придерживается правильной стороны, Святослав опять бросился на Ивана и, найдя уязвимое место в его медлительности, повалил на колени. Заломив тому руку за спину, своей он обхватил его шею, сжав локтевым изгибом. Иван, со всей энергией пытавшийся вырваться, постепенно стал слабеть, хватая ртом воздух. Свободная рука, бьющая Святослава, взметнулась вверх, пытаясь за что-нибудь зацепиться или ища спасения.

- Хватит! – раздался голос Дюрги.

Ярославич разжал удушающие объятья и отпустил соперника. Тот, закашлявшись, тяжело дыша, повалился вперёд, выставив ладони, и остался сидеть, согнувшись. Святослав обернулся к касогам, половина из которых смотрела на него с ненавистью и яростью. Другая половина – с восхищением и уважением. В глазах Дюрги была равная смесь всех этих чувств. Но он нашёл в себе мужества произнести:

- Ты победил, Святослав.

Вытерев лоб, черниговский князь подошёл к нему и протянул руку:

- Тогда – мир, Дюрги Редедевич?

Тот пожал его ладонь:

- Мир, Ярославич.

- И, может, поговорим, наконец? – тепло улыбнулся Святослав.

Они вернулись во дворец Татианы всем скопом. Быстро накрыли столы, впрочем, довольно скромные – начался Рождественский пост. Но пища всё равно была разнообразной, сюда привозили фрукты и орехи, заморские лакомства из постных продуктов, и подкреплялись сытно и вкусно. Хозяйка тоже села с гостями, не желая пропустить что-нибудь важное. Сел за стол и Глеб.

- Должен признать, - заговорил Дюрги, - ты не такой киевский князь, каких я представлял.

- Я и не киевский, - поправил Святослав, - я владею Черниговом. И Тмутараканью.

- Для меня все вы там – оттуда – были одинаковые. После гибели брата…

- Меня ещё на свете не было, когда случилась битва при Листвене, должен ли я как-то отвечать за это?

- Ты – сын нашего врага.

- Правда[2], записанная отцом, не приветствует кровную месть и наказывает за неё. Жизнями за жизни не наплатишься. Должна быть вира.

- А серебром разве жизнь окупишь?

- Её ничем не окупишь, Дюрги Редедевич, поэтому не стоит множить смерти и злобу.

Помолчав, тот добавил:

- И всё-таки… трудно тебе будет, Святослав. Хорошо, я тебя признаю и моя семья – мой род, - сопровождавшие его мужчины молча и хмуро ели, призывая всё своё смирение. Видно, Иван всё-таки был лучшим их борцом, и поражение его не оставляло надежды. – Но здешним людям нужен тот, кто будет отстаивать их интересы. Не киевские или черниговские.

- Я не собираюсь поступаться интересами Тмутаракани во благо других княжеств. Интерес у нас у всех должен быть общий – спокойная Русь без усобиц, способная отбиться от любого недруга. Если каждый будет тянуть в свою сторону, мы ослабеем, разорвёмся на части и падём перед какими-нибудь кочевниками или Византией. Ты сказал, что не любишь ромеев, Дюрги Редедевич, так неужто думаешь, что Тмутаракань без Киева, Чернигова, Новгорода устоит и не утечёт в их лапы? – Касожский князь задумчиво молчал. – Я слышал, что, когда мы ходили в поход на Царьград, здесь недовольны были сбором на корабли и оружие?

- Да, больше всего, конечно, ромейцы, - кивнул Дюрги, - разве могли они поддержать поход против своей же родной земли? Едва бунт не учинили! А из наших многие присоединились и уплыли воевать в Византию.

- Так, значит, мы всё-таки на одной стороне?

- Был бы ты нашим, - сказал один старик, сидевший рядом с Дюрги, - каким Мстислав тогда стал. Дочь свою здесь укоренил браком…

- Моей дочери четыре весны лишь будет, - развёл руками Святослав.

- Ты сам ещё молодой мужчина, - продолжал старик, - и, останься в Тмутаракани и обженись, это многое бы поменяло…

- Я жену уже имею, - строже прервал его Ярославич, понимая, куда касоги клонят. Проникаясь к силе и умелости князя, они хотят сделать его своим защитником, своим полководцем. Представителем своего народа, который пренебрежёт другими землями ради их возвышения или, хотя бы, сохранения их общества в неприкасаемости. – Вон у меня жених сидит.

Глеб понял, что речь о нём, тем более что отец на него и посмотрел. Вытянулся и, краснея до самых ушей, рта не смог раскрыть. Святослав кивнул Дюрги:

- С сыном твоим я славно познакомился. А дочери у тебя есть подходящего возраста? Сосватай моему Глебу невесту, и будет у вас свой князь.

- Дочери имеются, - располагаясь всё больше к черниговскому князю, Дюрги позволил себе улыбнуться, - и подходящего возраста найдём.

Один из многочисленных вопросов был улажен. Святослав был принят касожскими родами, среди которых быстро распространилась весть о поединке и его исходе. Но проблем оставалось немало.

- Ты мудр, как и твой отец, - сказала ему как-то утром Татиана, увидевшая, что он куда-то уходит.

- Разве? – остановился черниговский князь.

- Хитрость твоя незаметна, но я её вижу.

- Главное, что я оказался силён, как стрый, - намекая на Мстислава, просиял Ярославич. Губа уже заживала и позволяла без боли ею шевелить.

- Да, сила в мужчине важна, - согласилась она, польщённая комплиментом покойному отцу, - ты снова идёшь к Дюрги?

- Нет, хотел навестить греческих старейшин… - Лицо Татианы покривилось: - Что такое?

- В таком виде? Как воин?

- А разве я – не он? – оглядел свой обычный потрёпанный путешествиями и переездами наряд Святослав.

- Если ты хочешь заслужить уважения у торговцев, а не у касогов, тебе лучше переодеться.

- Во что?

- Во что-нибудь очень богатое, что затмит их собственную роскошь, - женщина, сама уже под властью обаяния двоюродного брата, искренне собиралась помогать ему во всём. Не будь он ей столь близким родственником, и будь ей хотя бы лет на двадцать меньше, лучшего мужа было бы не сыскать. Но теперь оставалось опекать его, подобно стареющей тётушке, испытывая скорее материнские чувства. – Торгаши… они силу боятся, а не уважают. Уважают они того, кто способен овладеть ещё большими богатствами, чем они.