- Благодарю тебя, Святослав Ярославич.

- Да не за что пока, княгинюшка, - улыбнулся он. От его улыбки у неё в конец растаяло, потекло как воск под огнём сердце. Никто не был с ней так же обходителен, не слышала она больше здесь таких мягких слов от мужчин, такой чуткости.

- За доброту.

- Мне не верится, что Вяча так посмел себя с тобою вести. Как будто надоумил кто! – Святослав посмотрел на Оду. Но она покачала головой, боясь даже произнести имя Всеслава. Порой ей мерещилось, что он явится, стоит его помянуть. Да и что изменится, если она скажет, что тот приезжал к ним, пил беспробудно с Вячеславом, научил его таким вот развлечениям, и был таков?

- Я быть плохая жена, наверное.

- Чушь, - черниговский князь положил Бориса обратно в люльку и двинулся на выход, - такую жену всякий бы себе хотел! Вяча повзрослеет и поймёт.

«А ты бы хотел такую жену? – проводила его спину Ода. – Ты бы хотел?». Сев на скамью у окна, она почувствовала, как дрожат её колени. Вячеслав мог делать что угодно, водить к себе, кого угодно, если хотя бы раз в месяц, в несколько месяцев у неё будет возможность увидеть Святослава. И жить этой встречей до следующей.

Примечания:

[1] Мечи на Руси XI века были довольно редкой и дорогой вещью, поэтому их наличие сразу обличало богатых и умелых воинов; при набегах сражались вилами, топорами, мотыгами

[2] До IX века Киев и его окрестности находились под владычеством Хазарского каганата, государственной религией которого был иудаизм. Изначальное поселение в Киеве, согласно археологическим данным, до конца хазарского владычества - землянки без признаков укрепления, укрепления и княжеские дворы начали строиться после прихода варягов (меняется стилистика построек, землянки переходят на подклеты, что являлось северной архитектурой до того времени). В древнейшей Лаврентьевской летописи (1377 г.) вообще есть фраза под 1037 г. «заложил Ярослав град Киев», т.е. построил именно город – поселение за укреплёнными стенами, с каменными постройками, частично это сходится с данными археологии (Б.А. Рыбаков, П.П. Толочко, В.И. Довженок и др.). Более ранним укреплением и городом по характеру построек скорее является Вышгород, где долгое время и была основная резиденция князей (там как минимум по летописям уже жила княгиня Ольга в 940-960 гг.)

[3] Поведение боярства является одной из исторических причин феодальной раздробленности Руси. К сожалению, в школе и поверхностном курсе изучается только столкновение князей и они выглядят главными зачинщиками всех усобиц – это не совсем верно; князья являлись военной силой, обеспечивающей защиту населения в обмен на дань, боярство же было тесно связано с торговлей и землевладением, оно часто плело интриги, злоумышляло и толкало своего местного князя на захват больших территорий или развития собственного удела в ущерб другим, им было выгодно, чтобы дань оседала в их городе, а не уходила в единый центр, поэтому они всячески содействовали «отвалу» своего города от единого государственного образования

[4] Языческий бог балтийских племён

[5] Брательнич – племянник по младшему брату в отличие от братанича – племянника по старшему брату

Дождь лил заунывно, по-осеннему, и Киликия иногда отрывалась от шитья детских платьиц и поглядывала на размокший двор за окном женских светлиц, смотрела, как стараются обойти образовывающиеся лужи челядины, прикрывая головы корзинами, чтоб не промокнуть до нитки, как проседают в разжиженной земле их лапти. В такую волглую погоду, в такую хлябь и собаки носов из будок не высовывают, что уж говорить о любях? Серое небо низко висело, не предвещая ясности ни сегодня, ни завтра. Где-то вдалеке грохотнул гром.

- Княгинюшка, - отвлекла её боярыня Мария, - а ты ведь в Царьграде родилась?

- Да, в нём самом, - без желания кивнула Лика.

- А расскажи о нём что-нибудь, - женщина провела рукой по присутствующим девицам и другим боярыням. – Нам всем любопытно будет послушать. – Всего их тут сидело семеро, не считая прислуги, заходившей и выходившей туда-сюда, и четверых княжеских детей. Старший, Глеб, где-то носился с друзьями, обретёнными здесь, и более давними товарищами, сыновьями Алова.

- Что о нём рассказывать? – вздохнула Киликия. – Я его несколько лет не видела, может быть, он сильно изменился.

- А какой он был, когда ты его видела?

- Какой… Стены там всюду каменные. И дороги выложены камнями, от чего улицы кажутся светлыми-светлыми. Там всегда тепло, а летом – очень жарко. И деревья там другие, и еда на торге такая, какую тут не найти…

- А что там едят? – всё сильнее загорались глаза женщин-слушательниц, которые и вообразить себе не могли, как именно может быть «по-другому». Они никогда не покидали пределов Чернигова. В эту слякотную и влажную пору приятно было попредставлять себе заморские края, где всё красочнее, богаче и лучше.

- Разное… Фруктов много весь год. Не только сушёных, а почти всегда свежих. Финики, персики, цитроны…

- Цитроны? Что это?

- Как бы объяснить… Они желтые, размером с яблоко, только кожура у них плотная, а внутри сочная, кисловатая мякоть.

- На что они похожи по вкусу[1]?

- Не знаю, Мария. Я ничего подобного тут не видела. На зелёные яблоки? Только они твёрдые, а цитрон – мягкий внутри. И пахнет немного мелиссой, что ли… Ешь, и лицо само сжимается, но если его добавить куда, то угощенье чудное. Орехи в Царьграде сладкие, а вина кислые – не такие, как здешние мёды.

- Должно быть, там невероятно! – пролепетала одна из боярских дочерей. – А дожди там часто идут?

- Не так, как здесь, - княгиня опять бросила взгляд на двор, - сейчас там ещё тепло и солнечно.

- Хорошо там… - сделала вывод спрашивавшая.

- Только замуж ты там вряд ли бы вышла, - хитро покосилась на неё Киликия.

- Почему?

- Мужчины ромейские[2] избалованы и изнежены, они бездеятельны и ленивы. Они не хотят быть торговцами, считая это для себя низким, и отдают этим заниматься армянам и иудеям, они не хотят быть воинами, и нанимают для охраны своей собственной земли варягов, русинов, болгар, печенегов, даже эфиопов.

- Эфиопов? Кто это?

Киликия представила, что ей придётся объяснять о людях с тёмной кожей, каких тут никогда не встречали. И потянется ряд новых вопросов:

- Просто ещё одни иноземцы.

- Почему греки такие ленивые? – хмыкнула одна из боярынь. – Господь даровал им богатство, плодородие и вечное тепло! А они это не ценят?

- В том-то и дело, они привыкли жить слишком хорошо, у них долго не было нужды что-то делать, и они отвыкли от трудов праведных, - Лика погладила по голове сидевшего у её ног Давыда, игравшегося вырезанной из дерева лошадкой, - некоторые ромеи ради праздной и сытой жизни готовы лишиться своих мужских удов[3], стать евнухами и оказаться во дворце с высоким саном. Мужество там не в почёте…

Боярыня, которая была матерью любопытной девицы на выданье, перекрестилась на образа в углу и посмотрела на княгиню так, будто та сделала что-то святотатственное:

- О таком при незамужних говорить не нужно!

- А что такого я сказала? Неужели она не знает разницы между собою и мужчинами?

- Это она после свадьбы узнавать должна! – упрямо возразила сердобольная в воспитании мать. Киликия разозлилась. Почему девушек нужно держать в полном неведении? Чтобы они боялись? Стыдились? Ничего не понимали? Какая глупость! Но негодованию её не позволил вырваться вбежавший в светлицу Глеб:

- Мама, мама! Тятя едет!

Всё вмиг улетучилось из головы княгини, и она поднялась, протягивая руку за верхним платком:

- Как? Где? Откуда?

- Перенег прискакал вперёд вестовым! С Любеча едут!

- Присмотрите за детьми, - бросила Киликия и, наспех покрываясь, поспешила к главному крыльцу. Жаль, что женские комнаты не выходили на ту сторону! «Едет, он возвращается!» - счастливо забилось женское сердце, не ждавшее в такую погоду известий, и через минуту она уже стояла на ступенях, вглядываясь вдаль, где виднелись всадники. Проводившие её взглядами женщины переглянулись между собой и, приглушенно, как бы без умысла, друг между другом заметили, что не пристало носиться мужу навстречу, тот сам должен решать, когда прийти к жене или позвать её. «Гречанка, - подытожила та, что возмутилась словам о мужских удах, - всё у них с ног на голову!»