- Вышата тебя не отпустит же в Новгород всё равно.

- Мне твоё слово важно, ты мне позволь, а батюшка – пусть что хочет делает! Не примет обратно – так тому и быть! Отпустишь?

Вздохнув, князь протянул ему руку:

- Как могу я запретить тебе? Отпускаю, Ян, только уж ты постарайся вернуться!

- Постараюсь! – посветлело лицо того, преисполненное радужных надежд. – Благодарю тебя, Ростя, жизнь мне возвращаешь! Токмо, пока меня не будет, не ввязывайся ни во что! Порея меньше слушай. А я как обвенчаюсь – сразу назад!

Два дня спустя Вышата Остромирович грозно ругался и кричал в княжьих хоромах, стуча кулаком по столу, ведь не только Шимон Офрикович увёл под три тысячи варягов, которых хотелось присвоить под свою десницу, но и старший сын его, на которого он возлагал большие надежды, уехал купно[5] со Святославом Ярославичем, собираясь без родительского благословения и одобрения вступить в брак.

Примечания:

[1] В летописях говорится, что Ярослав Мудрый до самой смерти своего брата Мстислава, с которым поделили Русь по Днепру, остерегался жить в Киеве и оставался в Новгороде, да и все дела Ярослава до тех пор проходили на севере (основание города Юрьев, например). Мстислав умер где-то в 1034-1036 гг., т.е. все дети, кроме разве что младшего Игоря (с ним спорный вопрос) родились в Новгороде

[2] Новгород делился рекой на две части – Софийскую (где кремль) и Торговую - купеческую

[3] У славян река Смородина в сказаниях отделяла мир живых от мира мёртвых

[4] В отличие от братьев – выдуманный мной персонаж

[5] вместе

Святослав в пути проникся симпатией к юному остромирову внуку, он узнавал в нём себя самого, такого, каким был несколько лет назад, разве что Ян был более учтив, спокоен и культурен. В его годы Святослав в Царьграде вёл себя дикарём, и разбойничьи варяжские нравы жили в той среде, где он вращался тогда. Это сейчас, возмужавший и степенный, он сделался более вдумчивым и мудрым, но не всегда был таким. За костром, во время одного из ночлегов, князь разговорился с сыном Вышаты, сделал вид, что не знал о причине, толкавшей того ехать в Новгород. Ян поделился своей сердечной тоской, и Святослав ответил ему той же искренностью, поведал, что когда он сам женился – каган Ярослав был дюже недоволен, бранил сына совсем не по-христиански и обещал изгнать вон, ведь в его планах было проводить удачные династические браки всех своих детей, и тем укреплять свою власть и покой границ. А тут какая-то дочь торгаша! Да, его княгиня была того же происхождения, что и девушка, которую любил Ян. Услышав это, молодой человек ещё более приободрился. Если уж князь сумел заключить такой неравный брак, то что взять с него, воеводского отпрыска?

В дне езды от Новгорода встреченные путники сказали, что в град приехал сам великий князь. Святослав нимало удивился, поглядев на Перенега:

- Чего это Изу вздумалось?

- Да кто его, кагана, может прозреть? Что желает, то и делает, - пожал тот плечами.

Внутри Святослава засвербела нехорошая мысль, что старший брат не доверяет ему, поэтому отправился в Верхние земли, чтобы убедиться в порядке и отсутствии сговора. Неужто он думал, что против него с новгородцами объединится и пойдёт на Киев? Оставшуюся дорогу Святослав пребывал в раздумьях. Он готов был делать всё ради сохранения их братской дружбы, сплочённости, чтобы исполнять завещание отца, но другие? Будет ли Изяслав так же стоек и твёрд в установленном?

По движению с востока, сначала они прискакали к Княжьему двору[1], но там стояла тишина, охраняемая десятком челядинов и столькими же гридями, и даже с другого берега Волхва не доносилось никаких звуков: поруганные Владимиром Крестителем идолы, выброшенные с Перыни[2], прекратили туда ход людей. Всё выглядело несколько позабытым, так что и лесного зверя неподалёку можно было услышать, как он рыскает в папоротнике и ныряет в кусты. Под скрип сосен, покачивающихся на ветру, постукивал дробно дятел. Князь вспомнил детские годы, узнавал эти места, эти запахи полуночные, озёрные, не такие, как у Днепра: там пахло простором и солнцем, а здесь – уединённостью, смолой и хвоей, как пахли свежие варяжские струги, доходившие до Царьграда.

- Значит, он остановился не здесь, - понял Святослав насчёт брата и, надавив на бока коня под собой, тронулся дальше, ведя с собой небольшую дружину и не отстающего Яна Вышатича. Посёлок неподалёку поредел, все старались перебраться поближе к торговым путям, не только потому, что там бойче шли жизнь и заработок, но и потому, что разбойники держались подальше от мест, где располагалась дружина.

Новгород встретил их шумными улицами и не менее заполненной людом рекой: по Волхву сновали лодки и судёнышки, от одного причала к другому. Не все умещались на мосту[3] и не каждый хотел попасть в столпотворение, вечно на нём творившееся. Ещё издали над крепостными бревенчатыми стенами детинца виднелись купола храма Святой Софии, воздвигнутой здесь не так давно – брат Владимир Ярославович и занимался строительством, да умер, едва тот успели закончить. Святослав спешился, взяв коня под узду, и его примеру последовали все его спутники.

- Ты со мной, Ян Вышатич, али по своему умыслу?

- А ты великого князя искать будешь?

- Сначала могилу братову посещу, а потом – к твоему деду. Уверен, Изяслав там.

- Не хочу деду на глаза показываться.

- Боишься, что посрамит и отругает?

- Не боюсь – не желаю этого. А если он силой надумает меня удержать от венчания?

- Я за тебя вступлюсь, не страшись!

- Благодарю, Святослав Ярославич, но прежде, всё же, повидаться с нею хочу… - и лицо Яна повернулось к рядам в стороне, где говорливо и неумолчно шёл торг, расхваливание товаров, лилась иноземная речь. Немало виднелось свеев и немцев[4]. Рынок жужжал, как улей, и мог жалить высокими ценами, но товар, который искал Ян, был для него бесценен, и скупости не позволял.

- Тогда встретимся позже! – кивнул ему Святослав и, по доскам моста, ведя коня, пошагал к воротам под проездной Богородицкой башней. Новгородцы держали себя с достоинством, никто, завидев родовитого мужа, дорогу уступать не спешил, до земли не кланялся. Большинство горожан относилось к боярству, тому самому, что когда-то призвало первого князя для наведения порядка. И до сих пор это боярство считало, что в любой момент может попросить этих князей убраться восвояси. Норовистый тут жил народ, бодливый.

Отдав Перенегу повод коня, Святослав попросил оповестить в посаднических теремах, что он приехал, а сам, перекрестившись, вошёл в Святую Софию. Под высокими сводами раздавался гул, вызванный любым шорохом, даже мягких кожаных сапог. Каменные стены украшались святыми ликами, мрачно-умилёнными, выстрадавшими и сострадающими. Подозвав какого-то служку, Святослав спросил, где похоронен князь Владимир Ярославич? Тот, сообразив, что перед ним кто-то из братьев покойного, поспешил отвести его в предел с надгробием. Молча встав перед ним, черниговский князь рассуждал, а что бы было, не умри Владимир раньше отца? Он бы приехал в Киев, стал каганом, не позволил бы убрать Ростислава, и тот остался бы старшим наследником. Святослава бы оставили на Волыни, а вот Изяславу бы достался Чернигов или Переяславль. «Может, поспешили мы, грешные, с решением своим? – размышлял теперь Ярославич. – Может, не стоило трогать братанича? Надо было к нему сперва мне приехать в Новгород, поговорить, убедить, чтоб не входил в рознь с родичами. Или уже не послушался бы он? Поддался бы уговорам и влиянию Вышаты и Порея? Теперь не угадать, как бы всё обернулось, прими мы иное решение!». Святослав опустился на одно колено и тронул могилу старшего брата:

- Прости нас, если обидели твоего сына. Прости меня. Клянусь, что если первым на нас руку не поднимет, ценой своей жизни буду его защищать!

Изяслав и Остромир со своими ближними стояли на гульбище[5]. Перенег успел доложить о появлении Святослава и, отведя коней в конюшни, вернулся к своему князю. Тот не увидел боярина Коснячки – и то хорошо, значит, не стал через дочь незаменимым советником. Да и какие советы от него? Узколоб и жаден. Зато тут как тут высился, расправив самоуверенно плечи, Богдан, вуй Мстислава, и сам он, новгородский юный князь.