- А какие у тебя отношения с ней?

- Никаких. Я с ней не знакома достаточно.

- Отчего ты так сокрушаешься из-за этого?

Девушка покачала головой и положила свою ладонь в его:

- Наш брак изначально задумывался как династический союз. Мы должны были скрепить дружбу наших государств, что мы и сделали. Но если я потеряю какое-либо влияние в Византии, то какая от меня здесь будет польза?

- Настенька! Не говори глупостей! – сжал её руку он. – Чем бы ни задумывался наш брак, он обернулся нежными чувствами между нами. Я никогда не скажу тебе ничего, что принизит тебя. Да и, если бы ты слышала Изяслава, то поняла, что он не сторонник присутствия женщин в решении важных дел.

- Ваш батюшка считал иначе.

- При моей матери – попробовал бы он считать иначе! – посмеялся Всеволод с неясной для других досадой. – Она очень многое сделала для того, чтобы он сохранил власть и стал тем, кем стал.

Всеволод не кстати задумался над другими слухами, существовавшими при Новгородском и Киевском дворах. О его матери, чьим любимцем он был. Шведская принцесса Ингигерда была просватана за норвежского конунга, но незадолго до свадьбы отец «перепродал» её претенденту на великое Киевское княжение Ярославу, овдовевшему в междоусобной войне с братьями – польский король забрал в плен первую его жену и детей, где они и погибли (5). Конечно же, сорокалетнему вдовцу она бы предпочла молодого Олафа, но разве политика спрашивает о любви? Благодаря этому браку скандинавские земли стали поддерживать Ярослава, стаи варягов приплывали биться на его стороне, и он утвердился на престоле. Ингигерда была столь умна, что вела переговоры во время борьбы с Брячиславом Полоцким и помогла прекратить распри. А потом, когда её бывший жених, Олаф, вынужденно бежал из своей Норвегии, он нашёл приют именно у несбывшейся невесты в Новгороде. В народе раньше болтали, что Ингигерда «сблизилась» с ним там, а спустя девять месяцев родился Всеволод (6). И хотя подобные подозрения уже никто не смел упоминать, Всеволод хотел бы забыть их, да не мог. Как иначе было объяснить, что мать любила его больше других своих детей? Олаф погиб в битве при Стикластадире, пытаясь отвоевать свои владения у взбунтовавшейся знати, в том же году, в каком родился Всеволод. Сравнивать и искать сходство было не с кем.

- Я бы хотела, - вернула его в настоящее Анастасия, - сделать для тебя многое, всё возможное.

- Ты делаешь, ангел мой. А на великокняжеский престол, в отличие от отца, я не мечу.

Византийская принцесса вздохнула, пытаясь отогнать от себя кружащие увещевания святых отцов, что именно её муж больше всех достоен быть каганом, поскольку, в отличие от одного старшего брата – трезвенник, а от другого – умён и добродетелен. Святослав в глазах священников был храбрым, но недальновидным полководцем, а не правителем, к тому же, нарушавшим каноны и традиции своим попустительством жене и заигрыванием с язычниками. Никто особого усердия в вере от Святослава не видел, да и на Волыни не стремился он искоренять остававшиеся в людях суеверия. Но Анастасия любила Киликию, поэтому не могла беспрекословно потакать греческим советникам, хотя в остальном им всецело доверяла. Могла ли она знать, что вовсе они не такого дурного мнения о Святославе, а настроены против только лишь потому, что он никогда не поддастся их влиянию, не поступится интересами своей вотчины ради провизантийской политики, не вступит ни в какие интриги и сговоры. С этой точки зрения проще было бы давить на Гертруду – набожную жену старшего Ярославича – но она, выросшая в Польше, держалась больше за немецких священников и посланников Папы, чем за церковь Византийской империи и патриарха.

- Я скажу Изу, что ничего важного на этот раз нам не написали, - поднялся Всеволод, поцеловав в щёку жену.

- Могу ли я написать ответ и отправить с этими кораблями?

- Они пробудут тут ещё два-три месяца. У тебя есть время продумать каждое слово… уверен, по ту сторону Феодора не замедлит проконтролировать переписку. Константинопольские закулисные игры и подлости давно известны, это не Киев, где брат уважает брата и доверяет ему всецело.

Анастасия понимающе кивнула. В когда-то казавшемся диковатым Киеве действительно было куда спокойнее. Потому и отправил её сюда отец. Подальше от интриг, предательств, ядов, незаконных захватов власти, ударов в спину. Ей хотелось верить, что если уж там невозможно жить по-другому, то хотя бы тут никогда не уподобятся константинопольским придворным.

Она положила руку на живот и поднялась. Ей нужно было найти врача, приехавшего с ней из Византии, того грека, что не смог помочь Вячеславу. Он должен был подтвердить её состояние, о котором Анастасия заподозревала, хотя не хотелось ей этого так быстро раскрывать, ведь тогда по божеским законам им с Всеволодом придётся разъехаться в разные покои почти что на год. Но и скрывать такое малодушно – грешно и не к добру. Светлая и радостная новость обрадует всех.

Девушка спустилась во двор, чтобы отправиться к тем домам, где жили приближённые и служащие князьям люди, но увидела врача раньше. Тот был не один. Он стоял возле Нейолы и издалека было видно, как он зол и недоволен. Анастасия торопливо подошла к ним, услышал при приближении:

-… ведьма! Тебе нельзя заниматься лекарством! Ты губишь души диавольским колдовством! Твоё зелейничество суть злые чары, в которых тебе помогают бесы!..

Нейола спокойно и равнодушно взирала на врачевателя. Уголок её рта подрагивал в презрительной усмешке, а чуть приподнятые брови выражали скорее жалость, чем возмущение. Анастасия поспешила вмешаться:

- Прошу вас, прекратите этот спор.

- Я не спорила, - бросила на неё чёрный взгляд полоцкая княгиня. – На меня накинулись с обвинениями.

- И вполне справедливыми! – не унимался мужчина. – Но начал не я! Знаю я, что ты наговаривала против меня, потому великий князь теперь со мной не очень-то любезен.

- Он не очень любезен с вами, потому что вы продемонстрировали свою непригодность.

- Да как ты!.. Ведьма!

- Прошу вас, - повторила Анастасия, обращаясь уже только к Нейоле, - не говорите так о добром человеке, он много раз облегчал боли и болезни покойного Ярослава Владимировича, - она перекрестилась. Усмешка стала ярче на лице полочанки.

- Не говорить так о добром человеке? Ты заступаешься за него? А ему можно называть меня ведьмой? – Жена Всеволода растерялась, поняв, что не к месту приняла взяла кого-то под защиту. Нейола догадливо улыбнулась: - Ты и сама считаешь меня таковой, правда? Чародейкой и колдуньей?

- Княгиня, я только знаю, что вы не приняли христианства…

- И что же? Теперь я могу высасывать души и заставлять кого-то сохнуть и чахнуть?

- Нет, я не думаю, что можете…

- Но, может быть, зря? – взгляду некуда было быть темнее, но он сделался страшным. Анастасия хотела бы отвернуться, но не могла. Глаза Нейолы сияли неразгаданным блеском. – Раз я ведьма, то не хотите ли убедиться в том, на что я способна? – Черноволосая и черноокая княгиня втянула в себя воздух и, замерев, прошлась пытливым взором по греческой царевне. Той захотелось сжаться. От этого взгляда пронзила холодная дрожь. С дерева рядом вспорхнула ворона, громко прокричав своё «кар, кар!». Будто от её крыльев, просквозил сухой ветер, пошевеливший тени на земле. – Иногда нужно вовремя понимать, на чью сторону становиться. Иначе можно горько пожалеть о своём выборе.

- Нечестивица смеет угрожать! – закрестился врач. – Изяслав Ярославич должен понять, наконец, что ты есть такое!

- Кто-то упомянул меня? – появился великий князь из-за их спин. Все, кроме Нейолы, низко поклонились. Но её гордая осанка не смутила кагана, а, напротив, восхитила. Анастасия посмотрела на гостью – уж не пожалуется ли она сейчас на недружелюбное обращение с ней? Но нет, она с улыбкой сказала:

- Мы как раз говорили, что я должна с вами попрощаться перед отъездом.

- Я бы и не позволил уехать без слов, - Изяслав кивнул небрежно грекам, разрешая им удалиться и, взяв под локоть полоцкую княгиню, медленно пошёл с ней в сторону Софийских ворот, ведущих к боярским дворам и Брячиславову двору. – Ты так быстро уезжаешь…