- У Всеслава дела и обязательства, мы не можем долго отсутствовать в Полоцке.

- Я понимаю, понимаю, но… вы же ещё навестите нас?

- А почему бы и вам не выбраться к нам как-нибудь? – они посмотрели друг на друга.

- Не знаю, получится ли. Разве я бы был против? Но пока что в Киеве меня удерживает многое.

- Охотно верю, великий князь. Я и сама вижу, как опасно вам отлучаться.

- О чём ты? – нахмурился он.

- Вы… о, это снова мои подозрения! Я слишком переживаю за вас.

- Поделись своими подозрениями. Я их благосклонно выслушаю, Нейола.

- Вы так слепо доверяете всем, у вас такое доброе сердце, вмещающее в себя истинное великодушие великого князя, каким не был, пожалуй, даже сам Ярослав.

- А кому же, по-твоему, я не должен доверять? – прищурился Изяслав.

- Я уже говорила вам, что за княгиней Анастасией столько людей из Византии… а вы даже не смотрите переписки!

- Но это же письмо личное…

- Разве у правителей есть что-то личное? – пересилив себя, она жарко сжала руку Изяслава тонкими пальцами. Он вспыхнул внутри, приободрённый её смелостью. Она не побоялась публично коснуться его! – Вам ли не знать, что каждый жест и шаг правителя – это судьба его владений и правления. За каждым кажущимся безобидным словом в письмах Анастасии может крыться умысел её отца или патриарха.

- Но не думаешь же ты, что она будет злоумышлять против меня, а, значит, и против своего мужа?

- Большой вопрос, без его ли участия она будет это делать? – Видя, как ярость зарождается в Изяславе, Нейола поспешила закачать головой, позволив себе ещё большую фамильярность, чтобы заставить его спутаться после намёков на нечестность младшего брата: - Прости, прости! Забудь! Я всё ерунду думаю, потому что уезжаю и беспокоюсь о тебе… О! Простите, я забыла о почтительности…

Присела скорее она в поклоне.

- Брось это! – милостиво махнул Изяслав. – Поднимись. Я не сержусь. Но красивой женщине не пристало забивать свою голову подобными страхами. Управление, власть, защита – дело мужчин.

- Конечно, великий князь.

- Изяслав Ярославич! – вмешался к ним третьим Всеслав, чем обязал тех отойти друг от друга подальше, прекратив любые соприкосновения. – Позвольте забрать мою супругу, нам собираться в путь-дорогу.

- Разумеется. Я уже сказал ей, что буду рад вашему возвращению, и повторяю это тебе, племянник! Киев теперь всегда открыт для тебя, не забывай о нас, своих родичах!

- Не забуду, дядя! Никогда не забуду, - с улыбкой поклонился он и они с Нейолой отошли. Она прошипела под нос, сузив глаза:

- Я изведу весь их род!

- Что стряслось?

- Ничего нового. Я просто всё так же их ненавижу.

- Надеюсь, ты не надумала навести порчи и проклятья, которыми любишь баловаться?

- А почему бы нет?

Всеслав дёрнул её за руку, остановив и посмотрев в глаза:

- Потому что проклятье передаётся по крови, сестра! А мы с ними, как бы то ни хотелось отрицать, крови той же самой, а издыхать от своих собственных чар, дорогая, не лучший способ проститься с жизнью и ещё худший для осуществления мести.

Нейола высвободила руку и, недовольная тем, что её планам пока не придётся разгуляться, степенно взошла на крыльцо. Впереди ещё очень много дел, требующих большей тонкости и ловкости.

    Чернигов

После отбытия Святослава с Перенегом и двумя дюжинами дружинников, Киликия пыталась приспособиться к роли хозяйки. У неё всегда это выходило как-то по-простому, словно она была владетельницей харчевни, а не княжества. Боярыни, из лукавых и злоязычных, подмечали в ней эту простоту, указывающую на неблагородное происхождение и недостойность, люди же из челяди и близких к семье, напротив, любили княгиню за отсутствие заносчивости, высокомерия и требований соблюдения церемониала. Слугам она не указывала, а просила, нарочитым не диктовала, а советовалась, гостей дружелюбно привечала, а не торжественно держала на расстоянии. Из-за привезённой с Волыни бабки Малевы, полуязыческой знахарки, которая Иисуса звала Громовержцем, а четырёх евангелистов принимала за покровителей сторон света, на неё тоже обращали загадочные и неодобрительные взгляды. Не обращается ли она сама к старым богам? Не является ли на самом деле колдуньей или оборотнем, приворожившим доброго князя? Но ещё на Волыни, когда Киликия поняла, что для многих она решительно всё делает не так, как надо, она отучила себя смотреть на людское мнение и слушала лишь Святослава да их приближённых, проверенных годами службы. Даже если завистников всегда было больше – добрых душ тоже хватало.

Пока продолжалось лето, Лика не могла себя лишить удовольствия ходить по утрам на реку. Правда, здесь у неё была в этом компания: и бабка Малева, и старшая дочь Алова, пятнадцатилетняя летняя Альвхильд, две челядинки – Лиза и Софья, одна ещё девица, а другая, приехавшая с княжеской семьёй с Волыни, замужняя; и боярыня Мария, жена черниговского боярина Ильи Севого (7). Брали с собой и Вышеславу, радующуюся купаниям не меньше, чем её мать. Все вместе они ходили на Стрижень, подальше от впадения её в Десну, туда, где имелись по берегу ивовые заросли, кустарники дикой малины, отцветшей черёмухи, за которыми можно укрыться. Алов и Скагул останавливались неподалёку, на том расстоянии, чтоб ничего не было им видно, и сторожили плескающихся женщин. Когда те заканчивали, с весельем и смехом выбирались из воды, сложив выстиранное бельё и одежду в большие плетёные корзины. Киликия и в этом отличалась от знатных женщин: своё личное предпочитала стирать сама. Ей виделось в своих нижних рубашках и домашних платьях интимное, чего не должны касаться посторонние руки. Девушкою, живя в Константинополе, она имела личную служанку, под присмотром которой росла, которой доверяла и которая всё для неё делала, но та, приехав с ней в холодные края русичей, четыре года назад разболелась и умерла. С тех пор Лика предпочитала обходиться по возможности сама, изредка привлекая кого-то в помощь.

Вернувшись через Водные ворота в город, Киликия увидела бегущих навстречу Глеба и Романа. За ними следовало двое сыновей Алова, мальчишек постарше, которые и дружили, и присматривали за княжичами.

- Мама, там гости! Гости приехали! – едва побежав до неё, уже выдал новость Глеб. Княгиня перехватила поудобнее на руках Вышу.

- Какие ещё гости?

- Из Киева, - сказал Рома, но старший брат его поправил:

- Едут из Киева, по пути к себе. Полоцкие князь с княгиней.

Сердце Киликии пропустило удар. Сначала ей показалось, что она ослышалась, но поняв, что нет, она захотела разслышать эту весть.

- Полоцкие…- тихо проговорила она. – Всеслав с супругой?

- Да, - подтвердил один из сыновей Алова. Лика повернулась к их отцу:

- Что бы ему тут делать?

- Не знаю, княгиня. Не слыхал, чтобы со Святославом Ярославичем у них дела были.

- Какие почётные гости! – сказала боярыня Мария. – До вас князей давно не бывало, а тут уже второй за месяц!

- Лиза… - Киликия судорожно соображала, что может быть нужно Всеславу, но ещё лихорадочнее думала о том, как ей вести себя, стоит ли его приглашать в дом, в котором нет хозяина? То есть, была только хозяйка. Но она же, в самом деле, не одинокая жена, проводившая мужа на охоту или в поход против врага. Она княгиня, и не имеет права не принять другого князя, не вызвав тем ссору, не развязав оскорблением усобицы. – Лиза, беги к тиуну, скажи, чтобы распорядился накрывать праздничные столы.

- Хорошо, княгиня, - приподняв край подола, припустила девушка к теремам.

- Правда ли, - поинтересовалась Мария, - говорят, что он язычник?

- Да, - рассеянно кивнул Киликия, - да… и немного отличается в повадках и внешности, как и его люди. Ты думаешь, нам не стоит принимать его из-за этого здесь? Я не знаю ещё, как относятся жители Чернигова к тем… к тем, кто не принял христианства.