Глаза польского рыцаря округлились, а руки принялись шарить по поясу, в поисках кинжала. Гюнтер сделал ещё шаг. И его меч начал плавно подниматься вверх. Кнышко выхватил кинжал и попятился. Куда там было с кинжалом против суровой мощи брата Гюнтера? А брат Гюнтер, казалось, только и ждал, когда противник окажется с оружием в руках! Потому что в тот же миг его меч сделал ложный выпад остриём в лицо поляка, а потом, когда Кнышко опять отпрянул, брат Гюнтер резко и ожесточённо рубанул сверху вниз.

— Дзинь… — тонко звякнула латная перчатка поляка, так и не разжавшись, не выпустив боевого кинжала. А из обрубка руки польского рыцаря потоком хлынула кровь.

— Ну, вот, — прокомментировал брат Гюнтер, — Ты хотел честного поединка? Теперь мы оба без одной руки! И это честно!!!

— Вот он чего добивался! — восхищённо стукнул меня по спине брат Томас, — А я гляжу: чего это он позволяет себя в лицо рукоятью меча лупить?! Чего это бой ведёт так, словно шутки шутит? А он сперва его подманивал! А потом наказал! А-га-га! Ловко!

Кнышко, между тем, отступал, стремительно бледнея и пытаясь ухватить себя за обрубок руки, но жёсткие пластины доспеха не позволяли этого сделать. Если он не хочет истечь кровью…

— Пощады! — выдохнул поляк.

Брат Гюнтер сделал ещё шаг, как раз на расстояние удара мечом. И его окровавленный полуторник опять начал медленно подниматься по дуге вверх.

— Пощады!! — закричал поляк.

Меч брата Гюнтера поднялся над головой. И пальцы крепче стиснули рукоять перед последним, страшным ударом.

— Пощады!!! — Кнышко рухнул на колени, — Пощады! Мы договорились биться не до смерти!!! Пощады!!!

— Тогда произнеси то, что ты должен произнести, — посоветовал брат Гюнтер.

— Я… я признаю себя побеждённым… — не вставая с колен, простонал поляк, — И я клянусь щитом святого Георгия Победоносца, покровителя рыцарства, что не позднее, чем через четыре дня я добровольно явлюсь в замок Мариенбург, чтобы сдаться в плен отважному рыцарю Гюнтеру фон Рамсдорфу, победившему меня в честной битве…

— Четыре дня? — вскинулся брат Гюнтер.

— Мне нужно отдать нужные распоряжения… Четыре дня…

— Я не тороплю тебя, — задумчиво кивнул брат Гюнтер, — По себе знаю, как плохо заживают подобные раны… Я готов дать тебе две недели! А то ещё придётся возиться с твоим лечением… А оно мне надо? Две недели!

— Хорошо, — уже совсем бледный, теряя последние силы, согласился Кнышко, — Не позднее двух недель… Клянусь…

И поляк рухнул на землю. И тут же к нему потянулись руки, отвинчивая крепления и сдирая доспехи, чтобы остановить кровь, чтобы оказать первую помощь. А брат Гюнтер выпрямился во весь гигантский рост и, не оглядываясь, гордо пошёл в крепость, сопровождаемый крестоносцами-зрителями.

Я опрометью бросился к лестнице со стены.

[1] … Авторы подчёркивают, что они никого не призывают к расовой дискриминации, или делению по национальному признаку. То, что происходит на страницах книги, никак не отражает авторской личной позиции. Авторы выступали и будут выступать за дружбу между народами!

[2] …фальшион… Любознательному читателю: фальшион — это одноручный меч односторонней заточки с расширяющейся частью от перекрестья (гарды) к концу меча. Почему-то такие мечи любят рисовать в руках пиратов. И, действительно, вид у них устрашающий.

Фальшион.

Стойка "Глупец" (Де Либери "Цветок битвы")

Один из приёмов боя — удар рукоятью (Де Либери "Цветок битвы")

Проблема в том, что, не рискуя, мы рискуем в сто раз больше.

Марк Аврелий.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 07.09.1410 года. Вечер-ночь.

Я опрометью бросился к лестнице со стены. И тут же меня больно перехватили за плечо.

— Не торопись! — негромко шепнул брат Томас, — Гюнтеру уже оказывают помощь! Видишь, доктор Штюке хлопочет? Значит, твоё присутствие там не нужно! А вот здесь ты необходим. Я сказал фон Плауэну, что у нас так и задумано было, вызвать поляков на провокацию — брат Томас кивнул на отряд крестоносцев, подъезжающий к воротам, человек в пятьдесят. Так что, продолжай, как начал! Сможешь?..

Ещё бы!

— Эй там! — заорал я со стены, — Получили? Так это ещё только начало! Сказал святой старец с Афона, что вы кровью умоетесь, значит так и будет! А кто кровью умоется, тот и виновен перед Господом! Готовьтесь, выкидыши недоделанные! Господь ещё скажет своё веское слово!!!

То, что началось за стеной, словами не описать. Это просто замечательно, что все крестоносцы успели войти в крепость после поединка и закрыли ворота. Вся толпа поляков, в едином порыве, так в эти самые ворота ломанулась, что дубовые створки закачались! Кого-то настолько мощно притиснули к воротам, что у бедняги хрупнуло в спине и он осел. Что не прибавило полякам добрых чувств. Впрочем, что они кричали, разобрать было совершенно невозможно. Все крики и матерная ругань слились в общий крик, напоминающий волчий вой. Когда волки чуют поживу и гонятся за добычей. В момент расхватали луки и арбалеты. Минимум, три десятка стрел устремились в мою сторону. Я благоразумно отступил подальше от края. Теперь меня было не достать, если стоять прямо под стеной. А никто и не собирался там отсиживаться! Бурной толпой поляки отбежали подальше и вновь пустили в меня болты и стрелы. Я вовремя сделал ещё два шага назад, выманивая поляков ещё дальше от стены. И успел заметить, как пристально наблюдает за моими манёврами фон Плауэн, стоя за одним из зубцов, совершенно невидимый врагу.

Поляки отбежали ещё дальше. Заскрипели механизмы арбалетов. Теперь мне отступать было некуда. Или падать плашмя на стену, укрываясь от града стрел, или бежать к ближайшему зубцу, который, как назло, был уже занят фон Плауэном. Я увидел, как поляки вскинули луки и арбалеты для общего залпа. Вз-з-з!!! — взметнулась туча стрел.

Ну, плашмя я не упал. Но быстро присел на колено, пытаясь спрятаться. И это почти удалось, разве что три болта пребольно ударили меня под рёбра… Как хорошо, что я в кирасе! Как хорошо, что брат Томас вообще отказывался меня без кирасы на стенку пускать! И вообще: жить — хорошо! Потому что, если бы я не присел, то и кираса не спасла бы! Нашпиговали бы стрелами так, что я на дикобраза стал бы похожим! Я осторожно приподнялся, чтобы выглянуть со стены: как там? Опять заряжают?

Нет, не заряжали. Воспользовавшись тем, что враги отбежали от ворот, стражники эти самые ворота распахнули настежь! И оттуда вырвался бронированный отряд, ощетинившийся копьями. Поляки бросились бежать. Они бежали со всех ног, бросая по пути оружие, что лично меня очень порадовало: теперь можно не опасаться вражеских стрел! Поляки бежали, но разве можно убежать пешему от конного? Крестоносцы догоняли беглецов и кололи, рубили, топтали конями…

— Господи, спаси! Господи сохрани!! — орали убегающие.

— С нами Бог!!! — не менее громко орали крестоносцы.

Конечно, часть поляков, пришедших посмотреть на поединок, состояла из всадников. Но оказать хоть какой-то отпор крестоносцам они не смогли бы, даже если бы успели организоваться, построиться и успеть вступить в схватку. Слишком неравны были силы. Поэтому они тоже улепётывали со всех конских копыт. Пожалуй, только некоторым из них и удалось спастись. Остальные остались кровавыми, неподвижными кляксами на земле. А крестоносная конница всё набирала и набирала разбег, умудряясь догонять отдельных беглецов и колоть и рубить их в спину…

Вот только серьёзных шансов у этого отряда не было. Два-три десятка пострадавших поляков — разве это серьёзная цель, если твой замок осадила целая вражеская армия? Как говорит фон Плауэн: «Косточки размять»… Тем более, что чуть не полк польской шляхты уже сидел на конях, и теперь спешно строился в боевые порядки. И, не совру, если поляков было вдесятеро против крестоносцев. А может, и ещё больше!.. И вся эта масса начала свой, ответный разгон. Быстрее, быстрее… Ещё быстрее! И вот уже кони мчатся во всю прыть! На стене протяжно заревела труба и крестоносный отряд тут же начал поворачивать. Поляки ещё подхлестнули коней, опасаясь, что добыча сбежит.