— Скажи, какие мы нежные! Голова у него кружится!

— Пусть доктор Штюке меня посмотрит! — чуть не взмолился я.

— Но я так и не рассказал про Орден и поляков!

— В другой раз! Пожалуйста…

— Ты и в самом деле побледнел… Ладно, иди. Расскажу в другой раз.

Мне и в самом деле необходимо было побыть одному. Мне пришла в голову такая идея, что кажется, я могу закончить эту польскую осаду! И даже, с преимуществом крестоносцев! Только это надо очень тщательно обдумать!

Я выглянул из-под навеса, несколько минут стоял под струями дождя, глядя в небо, затянутое тучами, а потом побрёл в своё жилище — ту самую комнату, которую доктор Штюке выделил под мертвецкую.

[1] …оно там висит… Любознательному читателю: в наше время, спустя почти семьсот лет, ведро всё ещё висит на той самой колокольне! Хотя, конечно, это уже не оригинальное ведро, но его точная копия. А если кто-то думает, что это единичный факт, этакая кривая ухмылка матушки-Истории, то авторы могут указать на «Войну из-за свиньи», которая чуть было не разразилась в 1859 году между США и Великобританией. Началось с того, что один из фермеров пристрелил чужую свинью, подрывавшую его грядки, а в разгар противостояния было задействовано 400 американских солдат с 14 пушками, которым противостояли 5 кораблей британского флота с экипажем в 2 000 человек… Чудом, буквально чудом, война не началась.

[2] …полностью исцелились… Любознательному читателю: эта легенда имеет неожиданное продолжение. Долгое время волшебное озеро славилось своими лечебными свойствами, помогая даже безнадёжным больным, пока одна дама не пожелала вылечить его водой свою больную собачку. Как только собачку сунули в воду, озеро мгновенно потеряло все свои удивительные свойства… Во всяком случае, так гласит легенда.

Наш век успел довольно много,

Он мир прозрением потряс:

Мы — зря надеялись на Бога,

А Бог — напрасно верил в нас.

Игорь Губерман.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 31.08.1410 — 07.09.1410 года.

С этого дня я только и думал, что о плане спасения и связанном с этим риске. Где бы я ни был, чем бы ни занимался, пришедшая в голову идея никак не выходила из головы. Вот, сейчас Катерина рассказывала о папессе Иоанне — весьма занимательная история, кстати! — а я думал о своём.

— В городе Майнце, в Германии, в самом сердце тевтонских земель, родилась девочка, которую назвали Агнессой, — рассказывала Катерина, — и с раннего детства она отличалась высокой набожностью и необыкновенной рассудительностью. Говорят, её в колыбельке ангел в лоб поцеловал… Врут, наверное! Потому что конец у этой истории не очень хорош.

— Да-да… — рассеянно отвечал я, думая о своём.

— К десяти годам она научилась читать и писать, постигла Священное писание и преуспела в других науках. Да так, что окружающие дивились и даже пугались. В двенадцать она познакомилась с одним благочестивым монахом из монастыря Фульде, который собирался в святое паломничество на гору Афон. И юная Агнесса на коленях молила монаха, чтобы тот взял её с собой. Но монах отговаривался тем, что неприлично ему будет путешествовать в сопровождении девушки. Тогда Агнесса переоделась в мужское платье и вновь упала на колени перед монахом. И тот не выдержал напора её мольбы. Так девочка покинула родные края и отправилась странствовать…

— Да-да…

— После долгих скитаний по святым местам, девушка попала в Рим. И никто не заподозрил в стройном юноше ничего подозрительного! Наоборот, многие прониклись к нему искренним уважением. В Риме, один из тех священников, с которыми познакомилась Агнесса во время путешествий, предложил ей место нотариуса в курии, то есть, при дворе папы римского. И девушка согласилась. И так показала своё рвение, старательность и благочестие, что в скором времени была рукоположена в кардиналы! И многократно участвовала в советах, собираемых римским папой, поражая окружающих мудрыми суждениями, рассудительностью и кротостью. Не удивительно, что после смерти папы, её кандидатуру выдвинули, в числе прочих, как претендента на Святой престол.

— Да-да… — бормотал я, поглядывая на небо.

— И вот, подавляющим большинством голосов, её избрали папой! Как заведено, при вступлении на папский трон, она избрала новое имя — Иоанн Восьмой. И на этом высочайшем посту она пользовалась величайшим уважением, к ней приезжали за советом короли, герцоги и прочие вельможи, а её решения считались окончательными. Говорят, она предотвратила одним своим словом две крупнейшие войны! А ещё она ввела в Церковный календарь четыре трёхдневных поста во славу Божью. По три дня весной, летом, осенью и зимой. Но случилось так, что её узнал тот самый монах, с которым она впервые отправилась к святым местам…

— Да-да…

— Сам он был достаточно благочестив, но… как оказалось, не воздержан в питие… И однажды, будучи под хмелем, он случайно выдал тайну папессы одному из кардиналов. А вот кардинал оказался не так благочестив, как следовало бы! И он, угрожая папессе разоблачением, воспользовался её беспомощностью и обесчестил самого папу римского! Ох, Господи! Да пребудет над нами воля Твоя!

— Да-да…

— Однажды, во время одной из процессий от собора святого Петра к Латеранскому дворцу, бедная папесса родила, где-то между Колизеем и базиликой святого Климента… Бедняжка умерла при родах. А её сын выжил, и даже, говорят, стал епископом Остии!

С тех пор Церковью были введены три строгих правила. Первое: никогда тевтонцу не стать больше папой римским! Второе: при избрании нового папы, претендент должен сперва сесть на специальное кресло с прорезью в сидении и особый человек, заглянув под кресло и увидев… ну ты понимаешь?.. должен громко возвестить: «Это мужчина!». И третье: с тех пор папы римские никогда не ходят той самой дорогой. Никогда![1]

Как тебе эта история?

— Да-да…

— Что «да-да»?!

— А? Я говорю, любопытная история. Но к нашему рубину не имеет отношения.

— Да что ты заладил: «рубин, рубин…». Других дел нету? Тьфу на тебя, прости Господи!

— Для меня нет других дел, — серьёзно ответил я, — Пока я это дело не выполню, других дел у меня нет и быть не может. Всё остальное, это только расчистка пути к рубину.

— Ну и ладно! Ну и иди, пути свои чистить! У меня свои дела есть!

— Ага… До завтра…

— До завтра. Постой! Фон Плауэн… молчит?

— Молчит, — признался я, — Но у нас в Греции, в моё время, была такая пословица: «Если волк спокойно ходит рядом с овечкой — не обольщайся! Он просто нагуливает аппетит…».

— Угу… ну, ладно, до завтра…

Едва я вышел из часовни, как увидел потрясающую картину. Нет, правда! Брат Томас куда-то бежал, сломя голову! Выглядело это, словно кто-то вырезал из деревяшек нескладного человечка, привязал к ручкам-ножкам ниточки, и невпопад дёргал за эти ниточки, заставляя человечка совершать немыслимые движения. Вот так дёргался и брат Томас, хотя умудрялся довольно быстро бежать на своих длинных нескладных ногах, размахивая длинными, нескладными руками. Я тут же побежал следом. Если что-то случилось, я должен знать это первым! Брат Томас сердито отмахнулся, но я проигнорировал. Может, я в жестах плохо разбираюсь? А, кстати! Отличная идея!

Вот так, задыхаясь от напряжения, мы бегом пробежали все ворота и переходы от Нижнего замка аж к Верхнему, промчались длинными коридорами и, запыхавшись, вбежали в просторную комнату.

За столом сидел бледный от гнева фон Плауэн и что-то негромко диктовал писарю. Кроме них в комнате сидело ещё двое. Я остановился у дверей, вытирая пот, а брат Томас сделал несколько шагов дальше. Фон Плауэн нарочито медленно повернул голову и обозрел нас двоих надменным и презрительным взглядом.