— Н-да, сударыня! — крякнул брат Марциан, покачивая головой, — Как вы нас всех… уели! Прямо, не знаю, что сказать…

— А что сказать? — удивилась Катерина, — Просто принести извинения Андреасу…

— Что?!

— А как вы хотели? Вы безмерно обидели честного человека. Вам следует извиниться. Как рыцарю, конечно, вам будет неприятно, и даже… обидно! Но, как монах, вы должны понимать, что это необходимо сделать. Согласно законов Божьих… И, вот ещё что! Если я сейчас же не услышу слов извинения, я ни шагу отсюда с вами не сделаю! Пешком пойду к папе римскому, одна, но не с вами, в карете!

Брат Марциан глубоко вздохнул и взглянул на хмурое, осеннее небо.

— Прости меня Андреас, — глухо произнёс он, — Я был не прав. Но я не знал всего, что знаю теперь. Прости.

— Как можно! — всполошился я, — Вы не должны этого делать! У вас было право подозревать каждого, включая и меня!

— Нет, — отрезал Марциан, — Сестра Катерина права, а я не прав! Я прошу прощения у тебя, а также у всех в нашем отряде. Наверное, я показал себя неважным руководителем. У хорошего командира не должно быть любимчиков и изгоев. А я допустил подобное. Увы! Я постараюсь не допускать подобного в дальнейшем. А теперь: что мы стоим?! Солнце уже за полдень перевалило! По коням! Вперёд, нас ждут ещё многие трудности! Марш-марш!

[1] …«N» равно четырнадцать…. Любознательному читателю: разумеется, порядковый номер буквы Катерина высчитывает по латинскому алфавиту! Никак не по русскому!

[2] …сотру хлебным мякишем… Любознательному читателю: привычная всем резинка для стирания следов карандаша на бумаге, появилась примерно в XVII веке, много позже путешествия Колумба. Да, ещё в XVI веке, в 1751 году, путешественник и математик Шарль Кондамин привёз в Европу любопытное вещество, получаемое индейцами из «плачущего дерева», а само вещество они называли «слезами дерева» («као-чу»), но практического применения этому веществу найдено не было. А вот хлебным мякишем, в качестве стиралки, пользовались везде и повсеместно! А, судя по рассказу О’Генри «Чёрствые булки», опубликованному в 1924 году, ещё и довольно долго. Отсылаем любознательного читателя к этому замечательному произведению замечательного автора!

[3] …ждать пришлось недолго… Любознательному читателю: мы уже говорили об отношении ко времени в Средневековье и в наши дни. Повторяться не будем. Заметим только, что полчаса — это чуть ли не самая мелкая единица времени в ту эпоху. Которая следует сразу за четвертью часами. Меньше этого времени — ну, разве что в самых экстренных обстоятельствах! Миг, мгновение, а потом можно мерить время уже промежутком в четверть часа!

…Да будут прокляты эти интересы цивилизации, и даже самая

цивилизация, если для сохранения её, необходимо сдирать с людей кожу.

Фёдор Достоевский.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, Новая Марка, Барлинек, 30.09.1410 года.

— Это ты мощно! — восторженно шепнул мне Андреас, когда я возвращалась в карету, — Это было круто! Какая ты, оказывается… боевая!

— А то! — задрала я нос, — Не то, что некоторые… песчаные гадюки!..

А на самом деле настроение было преотвратным. Я знаю, когда меня посещают подобные вспышки напористой дерзости и вздорности характера. И это значит, что надо срочно что-то предпринимать! До трактира бы успеть доехать!

Тьфу! Как назло! Карета замедлила ход и остановилась.

— Ну, что там?! — нервно пробурчала я.

Эльке живо высунулась в окошко.

— Стоим перед мостом! — бодро отрапортовала она, — Крестоносцы ругаются с мытарем![1]

— Что там ещё? — ёкнуло сердце, когда я заметил, что наше посольство замешкалось перед въездом на мост, — Неужели и возле моста была засада? Шарик! Вперёд! На помощь!

Помощь не понадобилась. Но картинка перед глазами открылась… красочная! Брат Марциан богохульствовал!

— Ах ты… крыса из преисподней! — орал раскрасневшийся брат Марциан на щуплого мужика, намертво ухватившего верёвку от подъёмного бревна, перегородившего въезд на мост, — Ты что?! Не видишь крестоносцев?! Угли из пекла тебе в глотку!!! Ты не знаешь, что мы монашествующий Орден?! Чтоб тебя черти на том свете на раскалённые крючья подвесили! Ты не знаешь, что священники и монахи проездных сборов не платят?! Да чтоб тебя голым задом на горячую сковороду черти посадили! И чтобы ты видел, как падают капли прохладной воды, но до тебя не долетают!!! А тебя прямо в брюхо: видами, вилами!! И кишки на эти вилы наматывают: помнишь, мол, как ты господ крестоносцев обидел?! Вот тебе, ещё и горячих угольков за шиворот!

— А я говорю, никак не могу никого пущать без денег!!! — отчаянно верещал мужик, опасливо кося глазом на окруживших его воинов, — Меня господин барон Фридхолд вчерась на этот мост посадить изволили! Старый-то сборщик, Михель, Богу душу отдал, вот меня и посадили! И наказали строго-настрого: никого без денег не пущать! Иначе, де, господин Фридхолд изволит из моей кожи ремней нарезать! А я побожился, что буду службу справно нести! Мне, может, самому моя кожа нужна! Не пущу! Хоть тех чертей сюда зовите! Не пущу!!!

— Что?! — совсем озверел Марциан, — Ты, пёс шелудивый, намекаешь, что крестоносный рыцарь с чертями знается?!

— И ничего я не намякивал!!! — совсем сжался мужик, — А только, без денег не пущу! Никого не пущу! Ежели меня барон Фридхолд истерзать изволит, кто моих детишков кормить будет? Не пущу!!

— Подожди, брат Марциан! — придержал руку нашего предводителя, потянувшуюся к рукояти, Ульрих, — Не дело это, благородным мечом простолюдина рубить! Даже секирой, и то урон чести будет… А давай-ка мы в палку гвоздей набьём! И той палкой по наглой роже?! Три гвоздя довольно будет?

— Только побыстрее! — попросил Марциан, — Иначе не сдержусь! Этот… эта ослиная блевотина, она меня из себя выводит! Чтоб ему его поганый язык на адовых кострах испекли и его же заставили сожрать! Чтоб ему в задницу раскалённых гвоздей набили, да заставили по горячим углям на заднице прыгать! Чтоб ему…

— Подождите! — подъехал я ближе, — Мне кажется, всё решается проще… Эй, ты! Сколько мы должны за проезд?..

— По три пфеннига за лошадь и по одному за человека! — живо отреагировал мужик.

— Ага… — я оглянулся, — Значит… девятнадцать лошадей[2]… да пятнадцать человек…

— Шестнадцать! — живо перебил мужик, — Вон у вас, в телеге лежит! Что же я, не вижу, что ли?!

— Он же мёртвый!

— Хошь и мёртвый человек, а всё одно, человек! Надо платить!

— Ах ты, дрянь грязнорылая!.. — скрипнул зубами Марциан.

— Пусть шестнадцать! — быстро согласился я, чтобы не дать возобновиться ругани, — Та-а-ак, это сколько же выходит?.. Семьдесят три пфеннига?! Это же… Шесть грошенов и пфенниг! Однако!!! Понятно теперь, почему заморские товары по цене золота идут и почему брат Марциан так взбеленился! Ну, так и быть! Вот тебе… а впрочем… нет! Вот тебе золотой дукат! Держи, держи… Подожди, брат Марциан! Не мешай! Держи эту монету, мужик! Да запомни: как будешь собранные деньги своему барону отдавать, так не забудь сказать, что эту монету ты стребовал с крестоносцев. И на обратном пути господа крестоносцы желают эту же монету обратно получить. А если не получат, то они заедут в гости к господину… как ты его назвал? Барон Фридхолд? Вот и заедут к барону Фридхолду в гости! Так сказать, побеседовать на тему заповедей Божьих и смертных грехов… в частности, о жадности и скаредности… Запомнил?! В точности запомнил?! Тогда открывай проезд!

Проезжая по мосту, Ульрих фыркал в усы, Вилфрид открыто хохотал, даже Марциан усмехался. А что я такого сделал?.. Сказал, чтобы отдали обратно монету?.. И что?..

— Ты, правда, дурак? — поинтересовалась я, разглядывая наивное лицо парня, — Или так ловко прикидываешься? Если прикидываешься, то у тебя хорошо получается! Да этого… как его, кстати зовут? этого мытаря его господин так плетьми располосует, что боюсь, придётся нового сборщика на мост подыскивать. Понятно, что мужик сам дурак, не расспросил в точности, кого можно пускать без денег, кого нельзя, но чтобы ТАК его проучить… ну, не знаю! Это постараться надо! Ну, дали бы в морду, ну, пару зубов выбили бы… думаю, брат Марциан больше и не стал бы яриться. Он отходчивый. И мытарю наука. А твоими стараниями, если тот мужик выживет, он навеки от крестоносцев шарахаться будет! Эх, ты!