Сам он вместе с Женькой сидел на качелях-балансире — достаточно больших и прочных для того, чтобы выдержать двух взрослых. На одной части вытянутой доски он, на другой — Женя. Качаться получается весьма условно — Женькиного веса совсем не хватает, чтобы перевесить Максима, так что опускается она только в процессе Максимова прыжка, так и не долетая амортизатором о землю. А Максим, наоборот, почти сразу пятками встречается с искусственной травой. Вот если бы посадить вместе с Женей ещё и Таню, тогда катание вышло бы вполне гармоничным.

Женя в очередной раз подлетела к земле, но очень быстро снова повисла «в безвременье», едва касаясь носочками кроссовок земли и держась обеими руками за качельную ручку. Кстати, удивительно, что сегодня она надела обувь на плоском ходу — обычно предпочитала шпильки. Да и брюки носила не часто.

Таню, видимо, всё-таки укачало — она резко выскочила из своего импровизированного кресла и, не успев сгруппироваться, шатнулась в сторону. Максим машинально напряг бицепсы, но нестись ловить её всё же не пришлось — к балансиру она подошла достаточно твёрдо. Скептически глянула на Максима, пытающегося изобразить покатушки с сестрой. И подошла ближе к её «рычагу».

Коротко глянув на Женьку, она схватилась ладонью за ручку, останавливая движение агрегата. Максим машинально встал стопами сильнее и почему-то почувствовал напряжение во всём теле, когда Таня, словно она гимнастка, высоко перекидывала ногу через перекладину и усаживалась впереди Женьки.

Ладонями она взялась за качели на манер ведьмы на метле. Даже ноги подогнула, скрестив лодыжки, похоже. И выжидающе вперилась в Макса.

Тот только сейчас обратил внимание, что та сторона стала основательно перевешивать, и больше не нужно самому держать качели.

Он оттолкнулся от земли, и качели плавно, почти сами по себе ушли в сторону девчонок. А у Максима от неожиданности немного подвело живот, когда качельное сиденье устремилось к своей высшей точке.

С той стороны Женя, наконец, смогла «принять удар на себя» и оттолкнулась, отчего Максим заскользил почти что по воздуху вниз.

С подобной расстановкой сил качаться оказалось куда проще и веселее.

***

Наверное, их с Женькой комната — единственное тихое пристанище в этом густонаселённом доме. Поэтому в последнее время Танька всё чаще обосновывалась там. Особенно по вечерам. Когда день почти что прожит. И всё остаётся так, как остаётся. Танька невольно поёжилась, упираясь спиной в ребристую стенку. И глядя, как в окне одинокая птица лениво машет крыльями, пролетая мимо.

Раздался аккуратный стук в дверь, вырвавший Таньку из неясных размышлений. И Женька, приоткрыв дверь, осторожно заглянула в комнату.

— С ума сошла? — возмутилась Танька, непонятно глядя на сестру. — Ты уже в собственную комнату стучишься?

Женька виновато улыбнулась, заходя внутрь и снова притворяя дверь.

— Я думала, ты может одна побыть хочешь… — объяснила она.

Танька отправила ей долгий взгляд. Нет, ни следа хоть небольшой иронии. Женька действительно готова была предоставить ей такую возможность.

С одной стороны — хорошо. С другой — Танька не была уверена, что эта возможность ей нужна. И что покладистость сестры её не раздражает, тоже не была.

— Я могу найти для этого возможность, — пространно отозвалась она.

Женька зашла и опустилась на собственную кровать — как раз напротив Танькиной.

— Ты сегодня здесь ночуешь? — как бы между делом поинтересовалась Танька.

Пару-тройку раз в неделю она оставалась у Макса. И родители, хоть лично с ним знакомы почему-то не были, не возражали. Да и на знакомстве не настаивали — всё-таки необычный семейный состав рождает некоторые социальные сложности.

— Ага, — кивнула Женька, но Танька не могла не заметить, как та напряглась. И, наверное, в знак сестринской солидарности решила напрячь её ещё больше. Чтобы дважды не вставать:

— Я, наверное, к вам с Максимом леплюсь, потому что у меня своей компании нет, — задумчиво, будто самой себе, произнесла Танька.

— Да ладно — нет… Допоздна с ними шастаешь, — возразила Женька, используя больше родительский сленг, чем собственный.

Танька поморщилась. Компания у неё, конечно, была. И она с ними шастала. Но всё равно упоминать об этом было как-то странно. Это как напоминать маленькому ребёнку, что он до сих пор иногда писается в постель. Да и компания это была по принципу лучше хоть какая, чем никакой.

— Какие-то они… Тупые. Нет, вроде, когда по отдельности, то ничего. Но вместе… Это стадо обезьян, честно…

Женька послала ей сочувственный взгляд.

— Я не против, что ты с нами гуляешь, — пожала она плечами. — Мне даже нравится.

«Ты-то — конечно», — чуть не вырвалось у Таньки. Но вместо этого она произнесла:

— Спасибо… Но ты ж там не одна…

Женька в свою очередь послала ей долгий и не очень понятный взгляд. Настолько, что той стало немного не по себе.

— Не я — тоже не против, — наконец, чётко отозвалась Женька. — И вообще, ты зря думаешь, что он такой покладистый, что не может возразить на то, что ему не нравится.

Женька торопливо скосила глаза в сторону, будто припоминая что-то.

— Если бы ты ему не нравилась, он бы дал тебе это понять. Так что перестань париться из-за всякой ерунды, — с деловитым видом подытожила Женька. И Танька благодарно улыбнулась в ответ.

— Ладно, спасибо, — произнесла она уже бодрее. — Но, если что, не строй из себя мать Терезу.

Женька совсем не по-женьски сощурилась на Таньку.

— Ты зря считаешь мать Терезу доброй — она была весьма корыстолюбивой и жестокой. Но я её строить не собираюсь, — с нарочито ангельским видом Женька откинулась на подушку и взяла с тумбочки свой телефон. И Танька видела, что она пытается скрыть улыбку, явно довольная своей репликой.

— Язва, — решила добавить сестре удовольствия Танька. Той почему-то нравилось, когда её считали хуже, чем она есть.

Танька вроде бы успокоилась — теперь был повод верить, что третьим лишним она не считается. Хотя ближе к ночи эта уверенность и начала рассеиваться. Будто спускающаяся на мир темнота не скрывает, а только обнажает тайные душевные помыслы.

Женька как обычно уснула раньше — спокойно сопела, отвернувшись к окну. Её фигура почему-то казалась Таньке маленькой, хотя и не ей говорить что-то о чужих размерах. Просто считывалась в ней какая-то беззащитность, прикрытая только лёгкой простыней — совсем раскрытой сестра спать не могла, а под одеялом было жарко.

Танька перекатилась на спину и, глядя в потолок, попробовала ото всего отключиться. Не вышло. Совсем.

Дурацкое сознание намертво зацепилось за одну Женькину фразу.

«Если бы ты ему не нравилась…»

Танька прокручивала её в голове с разными интонациями и даже разными голосами — не только Женькиным, но и маминым, папиным, Лериным… Да даже Славкиным и Вовкиным. В попытках найти в ней скрытый смысл.

И смысл находился.

«То есть… я ему… нравлюсь…?»

Танька с досадой перевалилась на бок. Ничего из этого не значит. И то, как поджимало сердце от того, что в душе рождалась надежда, Таньку злило. Хотелось надавать себе по щам.

Она всегда считала, что все эти сильные влюблённости — чушь собачья. И что если это парень сестры или кого-то столь же близкого, то симпатии к нему не может возникнуть просто по определению. Только из желания отомстить «подруге» или показать, что ты лучше неё.

Ничего такого у Таньки к сестре не было. И всё же её парень ей нравился…

И это ужас.

Танька с жалостью посмотрела на ничего не подозревающую Женьку. Спит себе и не знает, какие мысли терзают её бедную Таню…

Бедная Таня начала просчитывать варианты. Как бы переманить Максима на свою сторону.

И тут же разочарованно едва не стукнула саму себя. Она ощутила себя подлой. И мерзкой. Ещё и вдобавок сердце защемило от жалости.

Женя… Нет, она не будет мстить, ругаться и вообще выносить мозги. Даже, может, сама тихо растворится, как только что-то поймёт, уступая дорогу сестре — с неё станется. Даже ничего не расскажет родителям. И не напишет гневного поста в соцсетях. Просто будет перемалывать всё в себе. Не для великой жертвы, а просто потому, что Женя — такая. Изнутри. Всё понимающая беззлобная нимфа. Даже если иногда хочет казаться стервозной.