Он не повышал голос, не сбивался с ритма. Говорил вроде бы спокойно и тихо, но у Наоми бегали по телу муравьи, когда она его слушала. Хотелось закрыть уши руками и с позором выбежать из комнаты.

Когда Такеши повернулся к ней, она увидела в его взгляде злость. Он даже не пытался ее скрыть, не пытался как-то смягчить выражение своего лица.

— Как твои слуги будут меня уважать, если ты не уважаешь? Ты втоптал меня в грязь сегодня, когда занял сторону управляющего! — разозлившись и испугавшись, воскликнула она. — Ты даже не дал мне слово!

— А что ты сделала, чтобы показать мне, что тебе есть что сказать? — он посмотрел на нее с холодным прищуром. — Стояла там молча и хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба? Где был твой голос сегодня днем, Наоми? Почему я слышу эту истерику сейчас?

Наоми подавилась словами, которые собиралась сказать. Бессовестный, бесчувственный, безжалостный чурбан! Значит, ей не показалось. Значит, он действительно слышал ее тихие слова, но предпочел притвориться глухим.

— Ты сама втоптала себя в грязь. Позволила сделать это Масахиро, — продолжил говорить Такеши, и каждое его слово жалило словно удар хлыста. — Мои слуги не будут уважать тебя, если я буду заступаться за тебя каждый раз.

— А я и не прошу каждый! — огрызнулась Наоми, чувствуя отчаянное бессилие. — Но сегодня мог бы!

— И ты снова ничему не научилась бы, — непреклонно отозвался Такеши.

Нахмурившись, он отодвинулся от стола и скрестил руки на груди, пронзая Наоми взглядом.

— Как когда я велел высечь провинившихся служанку и самурая. Ты не извлекла никакого урока из той истории.

— Я тебе не воспитанница, а ты не мой наставник! — вскинулась Наоми, также скрестив руки на груди.

Ее губы подрагивали, и она боялась не совладать с собой и разреветься от обиды, непонимания и злости. Вот будет позор… еще один.

— Ошибаешься, девочка, ¬— Такеши покачал головой. — Я буду учить тебя, раз твой отец не справился. И наказывать, если придется.

— Да? — она задрала голову так, что заболела шея. Поджала губы в тонкую полоску — о да, она тоже умеет играть в эти игры. — Ну, попробуй.

Такеши едва заметно усмехнулся и дернул подбородком. Несколько секунд он смотрел на нее пристально, будто размышлял над чем-то. Потом поднялся на ноги и вышел из комнаты, и слуги бесшумно закрыли за ним дверь. Наоми проводила его удивленным, рассеянным взглядом и вздохнула. Она осталась одна.

В тот вечер Такеши не пришел вечером в спальню, хотя формально комната, в которой он велел поселиться Наоми, была его. И утром она завтракала в одиночестве. А после — в одиночестве ужинала. И вновь ночевала одна.

Злость сменялась отчаянием, страхом, обидой и снова злостью. У нее образовалось огромное количество свободного времени, чтобы обо всем хорошенько поразмыслить, ведь Масахиро воспринял слова Такеши не просто как дозволение пойти против распоряжений Наоми. Он посчитал, что господин вновь вверил ему дела поместья. Ему одному. Так незаметно Наоми оказалась отстранена не только от совместных трапез с мужем, но и от управления поместьем.

Все те часы, которые она провела, разбираясь с бумагами, были проведены впустую. Все ее усилия — напрасны. Она ничего не добилась. Крохи власти и уважения от слуг утекали из пальцев подобно песку, и она не могла их поймать. Она лишилась занятия, которую посвящала все свободные часы, и ничего не обрела взамен. Такеши не просто не говорил с ней; казалось, он забыл, что она существует. Слуги вежливо кланялись и улыбались при встрече, и только. Никто не обсуждал с ней хозяйственные дела; все они с радостью обращались к Масахиро, словно и не было тех дней, когда их вопросами занималась Наоми. Как быстро о ней позабыли!

Порой казалось, что даже тихая, бессловесная Мисаки смотрит на нее с немым укором. Конечно, девочка не смела ничего говорить; никто не смел. Но люди не могли не знать, что они с Такеши… поругались? Разошлись по разным спальням, даже не успев провести свадебную церемонию?..

Пытаясь упорядочить спутанные мысли, Наоми проводила за каллиграфией долгие часы. Но ломанные линии никак не желали превращаться в ровные иероглифы, и она лишь портила свиток за свитком. Что двигало ею? Зачем она надерзила Такеши? Не лучше бы было действительно направить все свои эмоции на управляющего и слуг?

Когда Такеши не вступился за нее и согласился с Масахиро, она почувствовала себя до крайности уязвимой. Она ведь рассчитывала на него… Но правда состояла в том, что прятаться за его спину вечно она не сможет. И уважать ее лишь потому, что Такеши Минамото — ее муж, также никто не будет. Если она хочет, чтобы ей подчинялись, она должна уметь постоять за себя сама.

Мог ли Такеши быть к ней снисходительнее? Мог. Мог ли заставить Масахиро подчиниться ее распоряжениям? Мог.

Когда обида застилала глаза, Наоми не задавалась вопросом, а почему же он этого не сделал? Ей казалось, он нарочно, намеренно над ней издевался, и смотрел с превосходством, словно желал поглумиться. Но, быть может, она ошибалась тогда. Неужели у Такеши Минамото нет больше дел, кроме как насмехаться над почти-уже-женой? Неужели он настолько мелочен и бесчестен?

Наоми закусила губу, прислушиваясь к шелесту капель за стеной. Дождь шел сплошной стеной с самого утра, отражая ее серое, тоскливое настроение. Отложив в сторону кисть и чистый, пока еще не испорченный свиток, она поднялась с татами и подошла к дверному проему, ведущему на деревянную веранду, что обхватывала весь главный дом по внешней стороне. Обняв себя за плечи руками, Наоми прислонилась виском к прохладному дереву и сквозь пелену дождя устремила свой взор на сад. Пахло свежестью и мокрой землей.

Кажется, ей стоит извиниться перед Такеши. Хотя бы за свою дерзость.

Она удивлялась сама себе. Кем была та обиженная девочка, которая говорила с Такеши пару дней назад? Наоми ее не узнавала. Полюбовавшись еще какое-то время дождем и собрав беспорядочные мысли воедино, она покинула комнату, направившись на поиски мужа. Ее любимое светло-серое кимоно с розовой вышивкой едва слышно шелестело в такт ее шагам.

Едва ли в такую погоду Такеши станет упражняться с самураями на улице, решила Наоми и, постучав, раздвинула двери в комнату, в которой он обычно разбирал бумаги или писал письма. Но внутри было пусто, лишь на низком столике в аккуратный ряд были расставлены принадлежности для каллиграфии и нетронутой горкой высились свитки.

Будет забавно, если окажется, что Такеши покинул поместье, и никто ей об этом не сказал. И она ничего не заметила сама. Интересно, где он ночевал все эти дни?..

Наоми направилась дальше по коридору, вглубь дома, прислушиваясь к окружавшей ее тишине. Казалось, все замерло вместе с природой, погрузившейся в меланхолию, которую принес с собой дождь. Ей до сих пор не встретился ни один слуга, хотя обычно они скользили по коридорам поместья невидимыми, тихими тенями, исполняя те или иные поручения.

Пройдя весь дом почти насквозь, Наоми оказалась в светлой даже в ливневых сумерках, очень просторной комнате без какой-либо мебели. Увидев нишу токонома, в которой располагался какэмоно — свиток с живописью или с каллиграфической надписью, а также букет цветов и курильница с благовониями, она поняла, что забрела в комнату, где проводили чайную церемонию. Прямо напротив Наоми на противоположной стене был также проем, ведущий на деревянную веранду. Снаружи раздавался какой-то шум, и, ведомая любопытством, она осторожно ступила на порог веранды, чтобы на замочить ноги.

Вопреки ее мыслям, не взирая на ливень стеной, Такеши тренировался снаружи вместе с Яшамару и еще несколькими самураями, имен которых она не знала. Обнаженный по пояс, держа в вытянутых руках две катаны, он сошелся с тремя своими воинами в невероятно красивом, захватывающем танце, который при других обстоятельствах мог стать смертельным. Капли воды разлетались во все стороны с его распущенных, коротких черных волос, когда он вертелся вокруг своей оси, отражая чужие атаки.