Наоми поежилась и обхватила ладонями плечи. Ей хотелось спросить множество вещей, но она чувствовала исходившую от Масахиро неприязнь и не хотела говорить с ним больше, чем необходимо.

Впрочем, едва ли она получит ответы на свои вопросы, если вообще решится когда-либо их задать. Минамото не придется это по душе.

Масахиро сказал, что теперь именно ей придется вести все дела поместья. Не только устраивать редкие встречи гостей, но и следить за провизией, за состоянием казарм, за слугами и сотней других мелочей.

У Наоми голова шла кругом, когда она лишь думала об этом. Никто не учил ее, не показывал, как должно управлять поместьем, как справляться со всем.

Она безумно устала за едва начавшееся утро.

Масахиро будто нарочно провел ее по всей территории поместья, не обращая внимания на ее медленную, неловкую походку и редкие гримасы боли. Он обращался с Наоми будто бы почтительно и вежливо, но в то же время надменно и свысока. Словно считая себя вправе ей не подчиняться.

Масахиро не был одинок в своем поведении. Многие в поместье смотрели на нее с недоумением, не понимая, отчего они должны считать госпожой молодую, слабую девушку в кимоно, на котором даже не было вееров Минамото.

Наоми с трудом, но смогла сохранить лицо до самого конца их долгой прогулки. Масахиро покинул ее, лишь когда они вернулись к главному дому поместья, и она, наконец, осталась одна и скрылась в саду, где смогла дать волю эмоциям.

— Наоми-сан?

Яшамару застал ее врасплох, найдя сидящей на скамейке в дальней аллее. Он возвращался с тренировочной площадки, где следил за учебными поединками солдат, и никак не ожидал натолкнуться на невесту своего господина.

— Отчего вы здесь? — он подошел к ней, и Наоми поспешно повернула голову, нервно разглаживая подол светлого, еще девичьего кимоно.

— Утомилась после обхода поместья. Все хорошо, — немного сдавленно ответила она, упорно отводя взгляд.

— Отправить к вам Мисаки?

— Не нужно. Я хочу побыть одна.

Она вздохнула с облегчением, когда Яшамару ушел, и смахнула с лица слезы. Было бы куда хуже, если бы он увидел ее плачущей. Слезы — это слабость, и недостойно ее показывать. На нее станут лишь сильнее коситься, если пройдет слух о ее слезах.

Прикусив губу, Наоми медленно поднялась, чувствуя, как отзывается болью каждое движение. Она поправила гладкий шелк нового кимоно — мастерицы принесли его незадолго до завтрака — и нетвердой походкой направилась в сторону главного дома поместья.

Она была такой уставшей и погруженной в свои мысли, что не почувствовала пристального взгляда, что прожигал ей спину.

*****

Вечером они с Такеши вновь встретились в комнате для проведения трапез. Весь день Наоми занималась делами поместья и даже не задумывалась, что в это время делает ее будущий муж. Она не видела его с самого утра, когда он оставил ее наедине с этим ужасным человеком, с управляющим Масахиро, а сам ушел куда-то вместе с Яшамару-саном. Такеши и сейчас был погружен в какие-то свои дела: подле него на столе лежал раскрытый свиток, и он смотрел в него гораздо чаще, чем в свою пиалу с рисом или — тем более — на свою будущую жену.

Наоми было неуютно ужинать в молчании, но заговорить с ним первым она отчего-то опасалась.

— Масахиро показал тебе все, что следовало? — не отрываясь от чтения, спросил вдруг Такеши.

Она посмотрела не него подозрительно. Неужели слухи оказались правдивы, и представители клана Минамото и впрямь умели читать чужие мысли?

— Да, — помедлив, кивнула она. — Все прошло хорошо.

Он бросил в ее сторону быстрый взгляд. Вот как? Хорошо? Яшамару еще днем доложил ему, что застал молодую госпожу глубоко в саду, плачущей в одиночестве. Сказал, что она пыталась скрыть свое состояние, но весьма неумело.

Наоми тихонько вздохнула. Она не станет жаловаться мужу на его же управляющего. Справится сама. Как-нибудь. У нее есть гордость, в конце концов! И уж совершенно точно она не будет рассказывать ему, что в отцовском поместье мачеха не допускала ее ни до каких хозяйственных дел, и потому ей приходится учиться всему прямо сейчас.

Она отправила в рот небольшой кусочек риса. Есть рыбу она все еще боялась, даже несмотря на заверения Такеши, что их еду теперь пробует специальный человек. Наоми мучительно размышляла над тем, о чем же заговорить с человеком, который станет ей мужем всего лишь через две недели. Она решительно ничего не знала о нем: начиная от банальных вещей, таких как любимое блюдо или десерт, заканчивая гораздо более существенными: почему он убил своего старшего брата, почему видит это до сих пор в своих кошмарах, что произошло в клане Минамото пять лет назад?..

— Почему ты пригласил всего лишь двух человек на нашу свадебную церемонию? — Наоми решила, что лучше задать любой вопрос, чем не задать вовсе и потерять шанс вытянуть из будущего мужа хотя бы крупицы информации.

— Мы на пороге войны, — Такеши оторвался от чтения свитка и поглядел на свою жену. Его взгляд, по обыкновению, не выражал ничего. — Они — мои ближайшие союзники. Мне нужно переговорить с ними.

Наоми хватило ума оценить такую откровенность мужа. Он ведь мог ограничиться лишь первым замечанием и не уточнять, для чего он пригласил именно этих мужчин. Рана на боку напомнила о себе резкой вспышкой боли, когда Наоми неловко, слишком поспешно повернулась. Она прикусила губу, пережидая.

За две недели, что пройдут до свадебной церемонии, рана должна успеть затянуться. А за клятвами последует и брачная ночь… Смысл которой потерян, ведь Такеши уже взял ее девственность в том чайном домике в поместье Токугава. По правде, Наоми опасалась, что ее будущий муж захочет воспользоваться своими правами гораздо раньше. Но пока он ее не трогал…

Было бы странно, будь все иначе. Наоми усмехнулась в своих мыслях. У нее незажившая рана на боку — причиненная, между прочим, рукой Такеши. Пару дней назад ее пытались еще и отравить. Едва ли она представляла для Минамото какой-то интерес прямо сейчас…

Среди многочисленных свитков, к которым Такеши предоставил ей доступ, Наоми нашла один весьма занятный. Он не касался ни истории, ни описания великих кланов и их основателей. В нем рассказывалось о том, что должно происходить между мужем и женой за закрытыми дверями их спальни.

У Наоми алели уши и шея, стоило ей лишь вспомнить рисунки и наброски, что в изобилии были представлены в том свитке. Она спрятала его в комнате во встроенном шкафу, где висели ее новые кимоно, пошитые мастерицами в крайне сжатые сроки. Она понадеялась, что уж если Такеши взбредет в голову обыскать вещи своей жены, он не станет рыться в стопке оби и тонких нательных рубашек…

Автор свитка был, конечно, лишен всякой нравственности и благочестия, раз позволял себе описывать такие вещи. Однако же свиток все же оказался полезен для Наоми, хотя и читала она его украдкой и делала длинные перерывы между строками, пытаясь прийти в себя и собрать мысли воедино. Она не знала почти ничего о том, как устроены мужчины и женщины, не знала ни о чем, что они могут делать, оставшись наедине. Все свои самые поверхностные знания она почерпнула из наблюдений за животными в отцовском поместье: жеребцы крыли кобыл, и спустя положенный срок рождались жеребята.

Автор свитка, непристойный, порочный человек, говорил о таких вещах, которые Наоми никогда бы не смогла вообразить. Он рассказывал, как женщина может доставить мужчине удовольствие, и как то же самое для нее может сделать он. Что они могут касаться друг друга в самых сокровенных местах…

— Наоми! — громкий окрик мужа привел ее в чувства.

Она моргнула и перевела взгляд на Такеши. Он смотрел на нее с чувством, отдаленно напоминавшем беспокойство. Кажется, он звал ее по имени несколько раз прежде, чем она услышала.

— Ты в порядке? — нахмурившись, спросил он, рассматривая мертвенно-бледное лицо Наоми и алую шею и уши.

Это что, какой-то новый вид яда, который поражает сперва тело и лишь затем — голову?.. Отчего вся кровь его жены, казалось, прилила сейчас к ее шее и ушам?