— Доброе утро, — сказала она тихо, потому что молчать было еще страшнее, и получила в ответ сдержанный кивок.

Слуги принесли еду: рис и острые закуски, рыбу и тонкие лепешки и — отдельно ей — мисосиру.

— Итадакимас, — произнес Минамото, принимаясь за еду.

Больше они не говорили: Наоми вяло ковыряла палочками пресный рис, чувствуя, что не сможет съесть ни зернышка, и со стыдом смотрела на свои ободранные, трясущиеся руки. Изредка она бросала на Такеши быстрый, косой взгляд. Этим утром ей впервые представился шанс хорошенько рассмотреть своего?.. Она не знала, кем ей теперь приходится Минамото, не знала, как его называть.

— Ты не ешь, — бесстрастно заметил Такеши, прервав ее размышления.

— Я хотела бы… хотела бы договорить, — невпопад сказала Наоми, набравшись смелости. — Вчерашний разговор… — она никак не могла произнести вслух слова, что вертелись на языке.

Минамото перевел на нее насмешливо-внимательный взгляд и смотрел так долгую минуту, ожидая продолжения. Но Наоми молчала, будто онемев, и Такеши первому надоела эта до крайности нелепая ситуация.

— Свадебную церемонию проведут, как только ты перестанешь шататься при каждом шаге, — сказал он, и она вздрогнула, вскинув на него воспаленный взгляд.

«Я все-таки стану его женой».

Наоми убрала под стол руки и сжала кулаки до хруста суставов. Она не понимала, она просто ничего не понимала!

— Если ты изначально собирался жениться на мне, — спросила она, тщательно обдумывая каждое слово, — то зачем… к чему были все эти сложности?

— Сложностью оказался лишь твой необдуманный вызов. И его было трудно предвидеть.

— Любая девушка защищала бы свою честь, — пробормотала Наоми и удивилась, услышав короткий смешок Минамото. Он смотрел на нее сейчас с почти отеческим участием.

— Я мог тебя убить, — сказал он мягко.

Только вот мягкости в нем не было ни капли.

— Твоя оторванность от мира сыграла с тобой злую шутку. Наложницы не равны рабыням, Наоми. Их никогда не делают женами, но детей от них признают наравне с законными, и они также наследуют отцу. У Императора есть наложница, и он ставит ее выше жены. Откуда в тебе столько глупостей?

В первое мгновение Наоми захотелось провалиться под землю. Она была смущена так, что алели даже кончики ушей. Но после продолжительного молчания, хорошенько обдумав все, она упрямо мотнула головой.

— Все равно. Даже если бы я знала это, не согласилась бы стать твоей наложницей.

Такеши усмехнулся.

— Твое согласие никому не требовалось. Дочери благородных семей становятся женами тех, на кого указывают их отцы. Ты не крестьянка, чтобы выходить за первого встречного по любви, — отчитал он ее насмешливо.

— Это когда у отцов есть хоть немного власти и почтения, — вполголоса пробормотала Наоми и поежилась.

— Я не бью женщин, — сказал вдруг Минамото. — Но я не потерплю от тебя непослушания. Ослушаешься меня — и будешь наказана.

Она вскинула на него дерзкий, непокорный взгляд. Но ничего не сказала. О, она многое могла бы ему сказать! Начать, например, с того, чтобы посчитать, сколько раз за всю жизнь она слышала прежде угрозу про наказание? Счет шел на сотни! А может, и на тысячи. Ее отец и палкой не смог «выбить из нее дерзость», как он сам говорил. И если Такеши не врет, и в клане Минамото действительно не бьют женщин, то что еще он сможет с не сделать? Что-то, чего она еще не испытывала прежде?..

Наоми встретилась с ним взглядом и поняла, что Такеши пристально смотрит на нее уже какое-то время. Быть может, все ее мысли были написаны у нее на лице. Потому и усмехался ее будущий муж.

— Не нужно проверять, — спокойным, отстраненным голосом сказал Минамото.

И было в его интонациях нечто такое, отчего Наоми почувствовала, как внутренности скрутились в тугой клубок. Почувствовала тяжесть внизу живота. Она устыдилась мгновенно и опустила голову вниз, уставившись в свою пиалу с рисом.

Тем временем Такеши, обдумав что-то, решительно отложил в сторону палочки, поднявшись из-за стола, и Наоми с трудом заставила себя не вздрогнуть и не втянуть голову в плечи.

— Идем, — только и сказал Минамото.

Игнорируя удивленные взгляды слуг, он привел ее в кабинет, где они говорили минувшим вечером, подошел к одному из встроенных в стену шкафов и принялся доставать увесистые свитки. Когда они перестали умещаться в его руках, Такеши вернулся к замершей в растерянности Наоми и передал ей всю горку.

— Поговорим, как прочитаешь, — сказал он и скрылся за дверьми.

Больше в тот день Наоми его не видела. Как и на следующий.

Впрочем, нельзя сказать, что она видела многих людей за те два дня — лишь лекаря и Мисаки, которая приносила ей еду.

Такеши возвращался в спальню глубокой ночью, а уходил задолго до того, как просыпалась Наоми, а она сама не спешила выходить, с головой погрузившись в изучение свитков.

Отец постоянно ограничивал ее, не позволяя читать многие трактаты, и никогда не обсуждал с ней ни политику, ни историю, ни нынешнюю ситуацию в стране. Наоми рвалась к этим знаниям, и ее пытливый ум нуждался в информации, но очень редко на ее долю выпадали хоть какие-то сведения — чаще всего обрывочные и основанные на слухах.

Поэтому сейчас, дорвавшись, наконец, до столь желанных знаний, Наоми потеряла и счет времени, и ощущение реальности происходящего вокруг нее.

С жадностью она изучала историю Минамото, положение клана, его союзников и заклятых, давних врагов. Она читала рассказы о недавней войне за сёгунат, которая оборвалась несколько лет назад, когда старший наследник клана Минамото вырезал свою семью. Она узнавала о традициях Императорского двора, о том, как передается власть, о женах и наложницах, о наследниках и правах детей, рожденных вне законного брака.

От постоянного соприкосновения с чернилами кончики ее пальцев приобрели серый оттенок, а глаза начали болеть и слезиться от непрестанного чтения, но Наоми едва обращала внимания на такие мелочи.

Она опомнилась, лишь отложив в сторону последний свиток, и еще долго лежала, разглядывая потолок, чувствуя, как голова кипит от совершенно новых знаний. Она думала о том, что прочитанные свитки — лишь малая часть тех, что хранятся у Минамото в поместье, и о том, сколь много ей предстоит еще постичь.

Из оцепенения ее вывела Мисаки, вошедшая с подносом еды. Девочка улыбнулась, оглядев разбросанные вокруг футона свитки и свою госпожу, бездумно разглядывавшую потолок. И ее улыбка стала еще шире, когда Наоми села и подняла на нее сияющий взгляд. Мисаки с удивлением поняла, что когда госпожа вот так смотрит, то ссадины на ее лице становятся совсем незаметными, равно как и круги под глазами, и нездоровый цвет кожи, вызванный воспалением раны.

— Такеши-сама объявил сегодня, что вашу свадебную церемонию проведут через две недели, — сказала она, опуская поднос перед Наоми.

Та замерла с протянутой к палочкам рукой и протяжно выдохнула.

— Так скоро… Но с моей раной все еще совсем не в порядке…

— Через два месяца должен состояться традиционный весенний прием во дворце Императора. Может быть, Такеши-сама хочет успеть к нему, — осторожно произнесла Мисаки, думая, не будет ли это слишком большой дерзостью с ее стороны — вот так рассуждать о планах господина.

— Ах, да, — Наоми неожиданно улыбнулась, подцепив палочками кусочек рыбы. — Я ведь читала.

Она поела еще немного риса и отодвинула в сторону тарелки, игнорируя взгляд Мисаки.

— Я совсем не голодна, — сказала она, оправдываясь, и девочка, не осмеливаясь делать замечания, лишь укоризненно качнула головой и унесла поднос с едва тронутой едой.

Наоми опустилась обратно на футон, чувствуя странное опустошение. Без чтения было так… непривычно? Это заставило ее улыбнуться: она не читала большую часть своей жизни, а теперь, после двух дней, начала тосковать.

Она приложила ладошку к раненому боку, легонько поглаживая его поверх кимоно. Боль отступала медленно, неохотно, остро вспыхивая при малейшем резком движении. Она будила Наоми во сне, когда та, забывшись, ворочалась, и мешала ей днем, когда даже для умывания ей приходилось звать Мисаки.