— Я рад, что ты вернешься домой.

«Я рад, что ты вернешься ко мне».

И сердце Наоми уже в который раз дрогнуло и рассыпалось на тысячу кусочков. Волна неконтролируемой и необъяснимой нежности захлестнула ее, и она вдруг увидела то, что не заметила в первые минуты их встречи: его запавшие от усталости глаза. Свежий шрам на левой щеке. Новые морщины, прорезавшие лоб. То, как часто он тер переносицу. Слой грязи на подоле его плаща.

Она моргнула раз, другой, избегая смотреть Такеши в глаза.

— Я тоже рада вернуться, — сказала Наоми, старательно разглядывая землю у себя под ногами.

— Я не приехал раньше потому, что не мог, — некоторое время спустя сказал Такеши, тщательно подбирая слова.

Он посмотрел на Наоми и увидел, как она вздрогнула.

— Я знаю, — мягко отозвалась она и сжала его локоть.

— Теперь в поместье безопасно, — после короткой паузы он заговорил вновь. — Я не приехал бы за вами, если бы вам что-то грозило, — добавил он, и Наоми рассеянно кивнула, не отпустив, впрочем, его руки.

***

Наоми зажмурилась и погрузилась в горячую воду с головой.

Они вернулись в поместье днем, и почти сразу же остались вдвоем с Хоши — вниманием Такеши завладел Мамору, чьи вести, очевидно, были крайне срочными, ведь он выехал им навстречу, как только дозорные сообщили, что господин возвращается. Проводив их взглядом, Наоми вошла в дом, и следом за ней кто-то из самураев нес на руках уснувшую в пути Хоши. Когда она убедилась, что дочь спала крепко, то поспешила сбежать в онсэн. Не хотела пока видеть ни Мисаки, ни Ханами, ни, тем более, всех остальных.

«Еще пару часов, — пообещала себе Наоми. — Пару часов, и госпожа Минамото вернется к своим обязанностям».

Позади послышались знакомые шаги, и Наоми поняла, что в онсэне не одна. Ей не было нужды оборачиваться, чтобы узнать — никто не посмел бы потревожить ее здесь, кроме мужа.

Наоми открыла глаза и чуть повернула голову в сторону, посмотрев вбок. Перед купанием она забрала волосы в высокую прическу, оголив шею, и Такеши рассматривал сейчас ее точеный профиль и струйки воды, стекавшие по распаренной, порозовевшей коже. Он видел, как долго Наоми задерживала под водой дыхание.

Обойдя онсэн, он опустился напротив Наоми прямо на дощатый пол как был — в официальном кимоно с тремя гербами, опоясанный катаной. Она поймала его взгляд и спросила.

— Все хорошо?

— Да, — Такеши кивнул и, наконец, отвел от нее задумчивый, внимательный взгляд. — Тебя потеряли слуги.

— Справлялись без меня полгода, — она весело фыркнула, — справятся и сегодня.

Кивнув, будто размышляя над чем-то, он поднялся и снял сперва верхнюю накидку хаори, затем кимоно, широкие штаны хакама и нижнюю рубаху нагадзюбан. Слои темной шелковой ткани падали на дощатый пол один за другим, а взгляд Наоми скользил по телу мужа.

Такеши погрузился в горячую воду с едва слышным всплеском. У Наоми никогда не получалось так тихо, хотя обе ее руки были на месте. От воды, клубясь, поднимался пар, и еще долго не рассеивался в свежем, прохладном воздухе, выделялся светлой дымкой в опустившихся на землю сумерках.

Традиционно в онсэне полагалось созерцать природу, со спокойствием на сердце размышлять о чем-то приятном, но так сложилось, что именно здесь они обсуждали все то важное, о чем не следовало говорить даже в поместье клана, одном из самых защищенных мест в стране.

— О чем ты договорился с Асакура? — спросила Наоми, потому что знала, что в письмах Такеши не рассказывал ей всего, справедливо опасаясь, что свиток может попасть не в те руки.

— Второй ребенок Хоши будет носить фамилию Минамото, — Такеши вдруг сощурился проницательно, а затем медленно двинулся к жене, едва касаясь ногами дна. — И клан Токугава отойдет Асакура полностью уже к концу весны.

Наоми не шелохнулась, молча наблюдая за ним. Он остановился в шаге от нее, и вода плескалась на уровне его груди, не касаясь плеч.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал он без тени улыбки. — Но это не так. Мы все принимаем решения и сталкиваемся с их последствиями. Я сделал так, как решил я. Не ты.

— Дело совсем плохо, если ты начал меня утешать, — Наоми улыбалась, но ее взгляд оставался серьезным.

— Это не утешение, — Такеши хмыкнул. — Это…

Он не договорил, потому что Наоми потянулась к нему, привстав на цыпочки в воде, закинула руки на плечи и поцеловала. Она больше не хотела говорить и слушать.

Сперва их поцелуй напоминал касание крыльев бабочки: едва ощутимое и очень легкое. В какой-то момент Такеши подхватил Наоми за талию здоровой рукой и шагнул вперед, пока она не уперлась спиной в деревянный борт онсэна.

— Такеши… — она прерывисто выдохнула, крепко переплела ноги за его спиной и сжала ладонями плечи.

Она скучала по нему все время в монастыре и по-настоящему осознала это только сейчас. Скучала все то время, пока отдалялась от него, пока оплакивала своих детей.

Он жадно целовал ее шею и выкручивал пальцами соски, и Наоми выгибалась ему навстречу, все сильнее впечатываясь спиной в бортик. Но она не чувствовала боли, только горячий-горячий комок, разраставшийся внизу живота.

Вздрогнув всем телом, Такеши слегка отстранился от нее и уперся лбом в ложбинку между грудей. Он тяжело, прерывисто дышал.

— Пока я еще могу остановиться… — невнятно пробормотал он, но Наоми поняла и улыбнулась улыбкой женщины, осознавшей свою власть.

— Не останавливайся, — велела она и шевельнула бедрами, прижимаясь ближе.

***

— Знаешь, я чувствую себя так, словно последних пяти лет не было, — сказала Наоми, разглядывая длинные тени, скользившие по потолку их спальни.

Изрядно продрогнув на прохладном ночном воздухе, они вернулись из онсэна в главный дом поместья глубокой ночью. Ощущая приятное покалывание во всем теле от полученного удовольствия, Наоми, раскинувшись, лежала, на футоне, и устроив голову на животе Такеши, пока он лениво, рассеянно водил ладонью по ее обнаженной груди.

— Словно я снова… жива, понимаешь? — продолжила она, не дождавшись ответа. Но он и не был ей нужен. — Как будто, когда я ждала второго ребенка, во мне что-то сломалось в один момент, а теперь вдруг починилось. Ну, после монастыря. Но мне все еще очень страшно. Я… я не переживу, если еще раз…

— Этого не будет, — Такеши перебил ее, понимая, куда она клонит. — Еще одного раза не будет.

— Как ты можешь знать? Ни одного раза не должно было быть… — она перевернулась на живот и оперлась на локти, чтобы поймать его взгляд.

— Рю-сама писал мне, прежде чем уехать из монастыря. Что ты делала и пила все, что он говорил, и твое тело… твой организм здоровы, — это была полуправда.

Рю-сама также писал ему, что кровь его жены больше не отравлена. Что спустя долгие недели она очистилась. Но эту правду он не откроет ей никогда. Он убил того, чьими руками травили его жену все эти долгие годы.

А очень скоро он убьет и того, кто это затеял.

Под пытками лекарь сознался сразу и во всем, не выдержав и пары минут. Жалкий, ничтожный человечишка. Конечно же, его нанял не сам Дайго-сан. О нет, Асакура был слишком умен, чтобы действовать напрямую, и потому убийца не смог на него указать. Он назвал всего лишь одно имя, и Такеши разузнал, что среди родни Дайго-сана был мужчина с таким именем. С именем и яркой приметой: четыре пальца на руке вместо пяти.

Именно о таком человеке рассказал Такеши бывший лекарь. И у него больше не было ни единого сомнения: единственным виновным во всем был старик Асакура. Он получил от отравлений выгоду. Только в его интересах было так изощренно издеваться над Наоми. Старик получил клан Токугава. Руками Такеши он избавился от мешавшего ему советника Хиаши-самы. Он в очередной раз обогатился и укрепил свое положение среди великих кланов.

Такеши был глупцом, и его жена кровью заплатила за его ошибки. Но, быть может, Боги, в которых он не верил, все же существовали. Ведь он еще мог все исправить. У него было время.