— Это будет сёгун, избранный нами, — Такеши выделил голосом последнее слово. — И довольно разговоров об этом. Хватит уже того, что Како-сан болтает без умолку.

Прикусив язык, Наоми подавила всплеск раздражения. Еще не хватало сравнивать ее с этой Асакура! Ее недовольство было столь сильно, что она решила приберечь радость, которой хотела поделиться с Такеши.

Она расскажет ему о том, что ее лунные крови не приходят вот уже второй месяц, потом.

А через неделю по всей стране разошлись письма с именем нового сёгуна. Им стал Нарамаро Татибана.

*****

Несколько дней назад

— Я не могу, — глухо сказал Нарамаро.

Он стоял, повернувшись к Такеши спиной, и стучал пальцами по деревянной окантовке длинной ширмы, разделявшей просторную комнату на две части. В одной из них следовало заниматься делами, и там находился низкий столик с принадлежностями для каллиграфии, в отдельной деревянной шкатулке лежали свитки и исписанные листы бумаги. В другой же половине следовало отдыхать, и там на татами стоял поднос с бутылью саке, несколько чашек и легкие закуски в многочисленных пиалах.

Скрестив перед собой ноги*, Такеши сидел на дзабутоне, привалившись спиной к стене, и наблюдал за перемещениями Нарамаро по комнате. Рядом с ним стояла почти нетронутая чашка саке.

Вокруг царил полумрак, который разрезали неяркие всполохи огня в масляных лампах тодаи*. Раздвижные окна сёдзи* сейчас были закрыты, и плотная бумага васи* не пропускала внутрь наружный свет. Впрочем, по расчетам Такеши уже давно наступил вечер, хотя этот разговор с Нарамаро они начали вскоре после полудня.

Он намеренно приехал в поместье друга за несколько дней до свадьбы, рассчитывая успеть все обсудить до церемонии. Но вот уже два дня как завершилось торжество, и идут праздничные трапезы, а между ними еще нет договоренности.

— Сёгуном должен быть ты, — Нарамаро повернулся к нему — хмурое лицо, плотно сжатые губы, сведенные на переносице брови.

Они обсуждали это не раз, и не два, и не три. Они говорили столько, что в скором времени Такеши ожидал появления мозолей на языке. Больше всего ему хотелось закатить глаза, но он сдержался.

— Калека, который возглавляет самую большую армию в стране? Мы станем посмешищем в глазах других кланов. А они должны нас бояться.

— Такеши, ты же знаешь, мои амбиции никогда не простирались так далеко. К чему обманывать друг друга? — Нарамаро провел ладонью по лицу, словно пытался избавиться от навалившейся за последние дни усталости. — Я всегда знал, какое место хочу занимать в нашем альянсе, и не стремился к чему-то бОльшему.

— Мы все в итоге получили совсем не то, к чему стремились, — Такеши перевел взгляд на задвинутые сёдзи, остро желая вдохнуть свежего воздуха.

Он поднялся и, подойдя к окну, раздвинул деревянную раму. Вечерняя прохлада ворвалась в комнату, заполнив ее всю — от татами до невысокого потолка. В масляных лампах затрепетал огонь, несколько свитков, подхваченные порывами ветра, заскользили по полу. Такеши сделал глубокий вдох и запрокинул голову: десятки звезд рассыпались по черному, без единого облака небу. До него доносился стук дзори по деревянному полу — самураи охраняли дом главы поместья, слышались в отдалении разговоры.

— Я чувствую себя… знаешь, будто я беру что-то, что по праву принадлежит не мне. Будто беру чужое. Будто беру что-то твое, — вздохнув, Нарамаро развел руками. Он улыбался глупости своих же мыслей, и от этого становился похожим на безусого мальчишку.

— Напрасно ты так думаешь, — не обернувшись, отозвался Такеши. — Сёгунат никогда мне не принадлежал. Отец… он принадлежал ему.

— Может, и напрасно. Но избавиться от этой мысли не могу, — Татибана пожал плечами. — Знаешь, засела вот здесь, — он указательным пальцем постучал по лбу, — и никуда не уходит.

Такеши хмыкнул, полуобернувшись.

— Забудь об этом, — сказал он. — Мы никогда не делили на мое-твое-чужое. Пока мы являемся союзниками и друзьями, — его губы тронула быстрая улыбка, — то у нас общие интересы и цель. Сейчас мы должны основать сёгунат и не допустить к нему Дайго-сана. Все остальное — кто станет сёгуном, как именно, под чьим родовым именем будет установлен сёгунат — совсем неважно.

Договорив, он резко выдохнул. Он хотел бы вместе с воздухом выплеснуть из себя все накопившееся раздражение, всю усталость и нежелание вести долгие, изматывающие беседы, которые он вел попеременно то с Нарамаро, то с Хиаши Фудзивара, то с Асакура. Но он не мог и остро об этом жалел.

Забавно. Он мог днями преследовать противника, почти не останавливаясь, мог биться часами, мог обходиться без сна долгое время или спать минутными урывками. И если он уставал, то всегда побеждал свою усталость. А сейчас он познал, что усталость от разговоров во стократ хуже усталости от схватки, и с нею он совладать не может.

Такеши представлял, что сказал бы, вздумай какой-нибудь глупец пожаловаться на усталость от разговоров ему. Представлял и усмехался.

— Будь жив Фухито… — высказал Нарамаро вслух то, что давно крутилось в мыслях у обоих.

— Да, — коротко кивнул Такеши.

Будь жив Фухито, сёгуном стал бы он. Даже не лишись Такеши руки, сёгуном стал бы Фухито, потому что никто не подходил лучше него.

— Но он мертв. И у нас нет выбора: или ты, или Дайго-сан.

Минамото обернулся к Нарамаро. Тот стоял напротив, скрестив на груди руки, и смотрел на него так, как смотрел на своих учителей в десять лет, когда те заставляли его делать то, что ему не нравилось. При всей усталости и раздражении, которые испытывал Такеши почти постоянно с того момента, как они прибыли в поместье, он не мог по-настоящему злиться на Нарамаро. Он его не понимал и не принимал, но не злился.

Они ведь действительно никогда даже не предполагали, что однажды все так повернется. Когда они только заключали альянс, то со временем рассчитывали влиять на Императора через Кенджи-саму или Хиаши-саму. Но отца Такеши убили, и после сэппуку Фухито фигура его отца, пусть и главы Фудзивара, лишилась прежних влияния и веса. За кланом больше не стоял сильный мужчина, способный повести самураев в бой. Много воды утечет, пока подрастет его наследница, пока ей найдут достойного мужа…

И так случилось, что потери от войны меньше всего затронули самураев Татибана. Под началом Нарамаро выросло войско, которому не нашлось бы в стране равных по численности; в его руках сосредоточилась большая власть, и этим шансом следовало воспользоваться.

— Я сейчас решаю не только за себя, но и за своих детей, и за детей моих детей, — заговорил Нарамаро. — За многие поколения, что будут после.

— Предок нашего Императора однажды тоже принял такое решение, — отозвался Такеши. Оставив открытым окно, он вернулся к подносу и сел на прежнее место. Он пригубил саке и подцепил палочками несколько кусочков сырой рыбы.

— И как мы видим сейчас, оно оказалось не слишком удачным, — Татибана хмыкнул, растрепал на затылке светлые волосы и опустился на татами напротив Такеши. — Титул сёгуна будет передаваться по наследству, и мне придется жить в столице.

— Или основать новую*.

— Мне нужны будут советники, — Татибана наградил Такеши выразительным взглядом. — Те, кому я смогу по-настоящему доверять.

— Я не последую за тобой в столицу, друг, — тот качнул головой. — Я нужен дома. Я нужен своему клану.

— Иного я не ожидал, — Нарамаро вздохнул. — Но решил попытать удачу.

— У тебя всегда будет моя катана для войны и мой разум для советов, но жить я буду в поместье, — Такеши едва заметно улыбнулся. — У тебя есть родичи. Примирись с ними. — Сейчас нам нужна любая поддержка, которую мы можем получить, — Такеши пожал плечами.

Нарамаро лишь искоса посмотрел на него в ответ.

— Когда мы разошлем вести о том, что ты стал сёгуном… нет, даже не так! — Такеши оборвал сам себя. — Когда мы встретимся с Императором, чтобы заставить его принять наши условия — нужно, чтобы за нами стояло как можно больше кланов.