— Да, убийство имело место! — согласился Череп. — Но оно было совершено под давлением чрезвычайных обстоятельств. На заблудшего напали, он защищал свою жизнь и не мог знать, что в доме находятся люди, непричастные к нападению. Повторяю, он просто защищался!

— И поэтому начал палить по окнам всех соседних домов? — ядовито осведомился Таракан. — Разве он не знал, что в этих домах живут люди?

Поселок Крайна Роман запомнил на всю жизнь. Именно там его отделение попало в засаду, и трое из «изюбрей» были сразу же убиты, а еще двое ранены. Стрельба велась из окон верхних этажей, и огненные черточки пулеметных трасс врезались в землю перед самым носом Романа, успевшего быстрее своих несчастных товарищей распластаться за спасительным каменным ограждением. Уже через пару секунд он ответил из своего автомата по окнам, из которых велся огонь, и один из пулеметов захлебнулся. Потом кто-то из его отделения подавил и второй пулемет. Собственно, на этом инцидент был исчерпан, никаких «окон соседних домов» он не обстреливал.

— Это ложь! Я стрелял только по окну, из которого бил пулемет. И выпустил всего одну очередь!

Своей громкой репликой он перебил Таракана в зеленом камзоле и непроизвольно сжался, ожидая очередного удара плетью, но его не последовало. Значит, доставивший его сюда великан сказал правду — у него было право перебивать любого выступавшего своими репликами, не следовало только задавать никаких вопросов.

— Он прав! — сразу же поддержал его Череп, потрясая какой-то бумагой. — Здесь сказано, что была всего одна очередь!

— Две секунды — сорок восемь выстрелов. Он мог бы убить сорок восемь человек! — возразил Таракан, подскакивая на своем месте.

— Мог, но не убил! Мы обязаны учитывать только совершившиеся факты, и предположения нашего уважаемого обвинителя не что иное, как гнусная инсинуация! К тому же не следует забывать, что моего подзащитного самого подло убили выстрелом в спину — уже один только этот факт дает ему право на снисхождение!

— Хорошо! Перейдем ко второму пункту обвинения, к первому мы еще вернемся, когда полностью станет ясен моральный облик заблудшего! — прохрипел председатель, и Таракан тут же вкрадчиво осведомился:

— То есть, ваша честь, к прелюбодеянию? В конце концов, это наиболее интересный пункт. Многократно повторяемое преступление значительно усугубляет вину!

— Насчет многократности я возражаю! — заявил Череп. — Действительно, заблудший имел сексуальную связь с несколькими женщинами, но лишь одну из этих связей можно считать прелюбодеянием!

— Это с какой же стати? — спросил председатель.

— В большинстве случаев особы женского пола, с которыми сближался подсудимый, хоть и состояли в официальном браке формально, фактически в таковом состоянии не находились!

— Как это следует понимать?

— Их мужья погибли во время боевых действий или отбыли в неизвестном направлении, а женщина, как известно, не может долго пребывать в одиночестве, лишенная мужских ласк. Таким образом, мой подзащитный являлся жертвой, а не преступником, с трудом избегая притязаний с их стороны! И иногда, повторяю, лишь иногда, позволял им воспользоваться своей персоной! В конце концов, человек слаб и не может долго противостоять плотским желаниям, тем более столь активно подогреваемым противоположной стороной. Возьмем, к примеру, хоть эту историю с Алиной. — Череп нагнулся и что-то отчеркнул на листке бумаги своим тонким лишенным плоти пальцем. — Здесь она отмечена под номером тридцать вторым…

— Заткнись! — неожиданно для себя самого произнес Роман.

— Что ты сказал? — спросил растерявшийся Череп.

— Я сказал, заткнись! Эту историю я с вами обсуждать не собираюсь.

— Но тогда она автоматически попадет в разряд особо тяжких преступлений! Я стараюсь тебя защитить, несчастный, а ты хочешь мне помешать!

И сразу же вопреки его желанию на Романа нахлынули воспоминания настолько яркие, словно все это происходило с ним в данный момент и в данном месте, а не являлось следствием постороннего давления на его психику. Их первая настоящая ночь вдвоем… В городе им негде было уединиться, и это именно Алина предложила отправиться в туристический поход на пороги, закончившийся той памятной ночью в палатке… Помнится, его тогда поразило, что она не испытала никакой боли во время их первой близости, только наслаждение. Это заставило его усомниться в ее искренности, ведь она уверяла, что он ее первый мужчина, и почему-то это было для него очень важно. А затем, позже, наложило отпечаток недоверия ко всему, что их связало… И даже испачканные кровью простыни ни в чем его не убедили.

Слишком хорошо он знал к тому времени, на какие ухищрения могут пойти женщины, для того чтобы заставить мужчину поверить в их невинность и навсегда привязать к себе избранника. Они научились использовать секс и беременность в качестве орудий лова.

Правда, Алина казалась ему не такой, и позже Роман убедился в том, что был несправедлив к ней. Но это произошло уже намного позже той первой ночи. Когда все лучшее в их отношениях было безвозвратно испорчено взаимным недоверием.

— Ты заставил себя поверить в то, что она тебя обманывает! Ты хотел в это поверить, чтобы возвести между собой и этой женщиной определенную преграду, сохранить некую дистанцию, позволившую тебе впоследствии уйти от ответственности!

Чужой голос ворвался в его воспоминания, как раскаленная игла.

— Ну, она была слишком большой собственницей, она старалась подчинить меня, сделать своей рабочей лошадью… — пробормотал Роман, совершенно забыв, где находится.

— Но ведь это ты сделал ее своей игрушкой! Ты воспользовался ее доверчивостью и впоследствии бросил, заставив сделать аборт!

— И тем не менее это не было прелюбодеянием! — возразил Череп. — Эта женщина была абсолютно свободной, и мне непонятно, что мы здесь, собственно, обсуждаем!

— А обсуждаем мы на этот раз подстрекательство к убийству из гордыни.

— При чем здесь гордыня?! И о каком убийстве идет речь? Неужели о том эмбрионе, не успевшем еще как следует сформироваться?

— Именно о нем! У заблудшего были обширные планы на будущее, он не желал связывать себя никакой обузой, он собирался завоевывать мир, это ли не гордыня, величайший из всех смертных грехов?

Роман с тоской оглянулся, словно надеялся увидеть у себя за спиной путь к спасению, но там его не было. Только ухмылявшийся нехорошей улыбкой великан, стоявший на страже возле входных дверей, покивал ему головой, словно говоря: «Ну что, попался, братец? Тут уж ничего не поделаешь! Отвечать все равно придется, раз уж нагрешил!»

Значит, все это правда — все, что он считал поповскими бреднями? Рай, ад, десять заповедей и семь смертных грехов… Что там еще, кроме гордыни? Похоть, зависть, обжорство… Ну, в последнем его вряд ли можно обвинить. В разоренной войной империи люди голодали, какое уж там обжорство… И словно услышав его мысли, Череп сказал:

— Не предавался он чревоугодию!

— Но лишь потому, что не было к этому у него возможности! Он мечтал об обжорстве каждый день, поглощая свою скудную пайку! — возразил Зеленый.

— Все равно несовершенный грех не есть грех!

— Но разве не говорил святой Фома Аквинский, что грех, совершаемый в помыслах, еще более тяжек, чем грех, совершенный в действии!

— Аквинский нам не указ! Мало ли что он говорил!

— Странно все это! — неожиданно просипел председатель, разглядывая Романа так, словно только что его увидел. — Этот человек не должен был оказаться здесь, поскольку он не совершил полного набора преступлений. Нет в нем зависти, родителей он чтил. Верил, надеялся и даже иногда любил. Возьмите хоть ту историю с собакой, которую он спас от верной гибели в мыловаренной яме. То есть все три добродетели в нем имелись!

— И однако он здесь! — с нескрываемым торжеством перебил председателя Таракан, после чего сразу же поперхнулся под тяжелым начальственным взглядом.

— Вот и я о том же. Он здесь. И мы с вами обязаны установить, почему он здесь оказался. Однако сами мы не в состоянии выяснить все обстоятельства этого дела. В нем много неясного. Придется обратиться к экспертам!