Не вызывала сомнения древность основания Валамского братства. Его история уходила своими корнями в далекие тысячелетия прошлого. С тех пор изменилось даже его название. Но сам монастырь, основанный в незапамятные времена новгородцами, уцелел. Он много раз отражал нападения шведов. И со временем превратился в мощный военный опорный центр, хотя и сохранял свою полную независимость от федерального правительства.

Во времена Большой войны слава этого монастыря, воспитавшего в своих стенах великих воинов, засияла с новой силой. С годами его стены все плотнее окутывались покровом тайны и легенд. В одной из них говорилось, например, о том, что монахи Валама нашли месторождение волшебного камня шунгита, принесенного метеоритом с далекой звезды.

С помощью этого камня они творили могучую волшбу, не позволившую врагам, ни во время войны, ни в последовавшие за ней смутные времена, проникнуть за его стены.

В волшебных свойствах шунгита Танаев имел возможность убедиться совсем недавно. И хорошо запомнил, на что этот камень способен.

В монастыре существовала школа воинов, в которую принимали всех желающих, сумевших пройти испытание и выдержать суровый экзамен.

Испытания проводились каждый год, попасть в школу Валама считалось почетным, и юноши из окрестных селений и уцелевших городов стекались в монастырь, чтобы испытать свою судьбу. Обучение длилось не один год — но никто не знал, куда затем девались все те юноши, что прошли полный курс обучения. Они таинственно исчезали, не оставляя после себя никаких следов, даже в легендах.

Резкий толчок, едва не сломавший одну из лыж катамарана, вывел Танаева из задумчивости.

Становилось слишком темно, и дальнейшее движение было слишком опасно. Под ровным снежным покровом местами скрывались высокие ледяные нагромождения. Налетев в темноте на одну из этих ледяных глыб, они могли лишиться своего судна.

Посовещавшись, решили остановиться на ночлег.

Погоня им больше не угрожала. До Валама оставалась пара сотен миль, и уже завтра они должны были увидеть его древние стены.

После полуночи ветер немного стих, тучи разошлись, и в просветах время от времени выглядывала бледная, ущербная луна.

Ночевать решили внутри катамарана, не разбивая наружного лагеря. В трюме было достаточно места для трех спальных мешков. Тонкий корпус лодки не был способен сохранить тепло, зато неплохо защищал от ветра.

Первым выпало дежурить Альтеру, но где-то далеко за полночь, когда сон был особенно крепким, он растолкал Танаева, и тот долго недоуменно таращился на часы, до начала его смены оставалось еще часа два.

— Есть связь с монастырем... — хриплым шепотом произнес Альтер, оглядываясь, словно доверял Танаеву немыслимую тайну.

— Почему ты не разбудил меня раньше? Что они говорят?

— Они ждут нас и до прибытия отказываются вести какие бы то ни было переговоры.

— Так вызови их еще раз! Я хочу поговорить с настоятелем.

В ответ Альтер лишь отрицательно и печально покачал головой.

— Я не могу этого сделать. Они заблокировали мой канал. Они мне не верят, как не поверил и мэр Петроводска. Я не знаю, что нас ждет в Валаме. Вполне возможно, то самое «очищение», о котором говорил Платонов.

Танаев окончательно проснулся, долго вопросительно смотрел на Альтера, ожидая продолжения, но тот упорно молчал.

— Может, все же пояснишь, что это такое? Что собой представляет это самое «очищение»?

— Тех, кто контактировал с модорами, сжигают на костре — при малейшем подозрении на психомонтаж.

Может, это и покажется вам жестоким, но именно это правило позволило монастырю столько лет уберегать нашу общину от проникновения модорских посредников.

Они увидели стены монастыря и его древние башни задолго до того, как приблизились к нему на расстояние полета стрелы. Солнце, словно решив вознаградить их за долгий и трудный путь, прорвало пелену облаков и покрыло красноватыми отблесками невысокие кряжистые башни монастыря, сложенные из серого, плохо обработанного камня.

— Хорошая примета! — воскликнул Годвин, приветствуя появление солнца приподнятыми и сведенными вместе ладонями. Древний жест, сохранившийся в течение долгих веков и пришедший из языческих обрядов идолопоклонников. Танаев промолчал, не желая показывать свое истинное настроение. Тревожное предчувствие не покидало его с той самой минуты, как монах рассказал об обряде очищения.

Сам же Альтер, повернувшись к Танаеву, пробормотал так, чтобы его не слышал Годвин:

— Кровавый цвет солнца не предвещает нам ничего хорошего.

— «Иди навстречу своей судьбе, если не можешь ее изменить», — так говорил один из моих учителей, много веков назад, — ответил Танаев. Альтер долго молчал, потом усмехнулся, глядя на солнце:

— Пусть Бог даст вам силы принять достойно вашу судьбу, какой бы печальной и несправедливой она вам ни казалась.

— Ты говоришь так, словно тебя самого наша общая судьба не касается.

— Мою судьбу определяет община, — и каково бы ни было ее решение, я приму его с радостью. Вам, лишенным веры, сделать это будет намного труднее.

За последние несколько часов в поведении и настроении Альтера произошла резкая перемена. Танаеву это не нравилось. Он пытался понять причину, но, кроме того, что Альтер знает о том, что их ждет за стенами монастыря, гораздо больше, чем говорит, — ничего не приходило в голову.

За время долгого совместного пути по ледяной пустыне, с того самого момента, как он спас монаха от страшной смерти, его отношение к этому человеку менялось несколько раз, и до сих пор он оставался для Танаева загадкой.

— Я не могу согласиться с тем, что Валамское братство, каким бы могущественным и уважаемым оно ни было, имеет право решать нашу судьбу.

— Наше мнение не так уж много значит, когда приходится сталкиваться с внешними силами, намного превосходящими наши собственные.

Танаев ничего не ответил на это, лишь еще больше нахмурился и подумал, что никто не в состоянии определить подлинное соотношение противоборствующих сил до тех пор, пока они не столкнутся.

Он помнил немало случаев, когда в совершенно безнадежных ситуациях верх одерживали те, кто казался уже обреченным... А что касается его самого, то он до сих пор не в состоянии определить все свои возможности. Знал только, что глубоко в его груди тлеет искорка того неугасимого огня, который пылал внутри огненного меча, разрушающего все преграды. — Меча Прометея...

Вспомнив об этом, он расправил плечи и загнал глубоко внутрь неуместную сейчас тревогу, весьма смахивающую на страх. Что-то уж слишком он стал похож на обычного человека. Негоже ему, выстоявшему в поединке с самим Хорстом, бояться монашеской общины, хоть она и распространила свое влияние на весь север этой огромной страны, послала своих эмиссаров в самые отдаленные земли и на протяжении столетий сумела выстоять против нашествия Модора. Ее уважать надо, а не бояться.

С этими людьми он обязательно найдет общий язык, раз уж у них один и тот же враг.

Вскоре они приблизились к воротам монастыря. Его высокие стены, обросшие мхом и позеленевшие от времени, казалось, впитали в себя столетия, пронесшиеся над ними.

В бойницах небольших башен, охранявших ворота, не было заметно стражников, но как только путники приблизились вплотную к воротам, подъемный мост, поддерживаемый мощными стальными цепями, с грохотом опустился, открывая им путь через ров, лишенный бесполезной в такой мороз воды, но зато снабженный отвесными крутыми стенами и острыми кольями, торчавшими с его дна.

Возможно, опустившиеся при их приближении ворота были хорошим знаком, а может быть, совсем напротив. Сомнений не оставляло лишь то обстоятельство, что их здесь ждали.

Но каждый раз, когда неведомая опасность поджидала его за воротами, отмечавшими очередной поворот в судьбе, Танаев испытывал знакомый холодок и хорошо знал его причину.

Его тренированное сознание и обостренные ментальные способности ощущали присутствие разлитой вокруг огромной силы, способной скрутить окружающее пространство и вывернуть его наизнанку.