— А других мест точно нет? — уточнил Георгий, — там ведь есть еще много возвышенностей. Сразу после Шпицбергена плато Ермак, потом хребет Менделеева.

— Там слишком глубоко для лодок типа Огайо. Над плато Ермак глубины около километра, а над хребтом Менделеева — полтора. Но, теоретически, могут случайно, и наткнуться на какую-либо горушку. Точных карт арктического бассейна пока нет. Про хребет Ломоносова, например, было известно, что там нет возвышенностей, отстоящих от поверхности более чем на 900 метров, а наши подводники нашли и даже засаду там организовали. Но, в данном случае, шансы мизерные. Кстати, насчет Буранов, может быть, Вы нас проконсультируете?

— Охотно. Ни достать, ни даже засечь АПЛ, находящуюся под ледяным щитом, имеющим толщину в несколько метров, Буран, разумеется, не сможет. Но зато, он может помочь услышать ее. Мне сейчас пришла в голову некая сумасшедшая идея. Вам должно понравиться.

Георгий кратко пояснил высшим офицерам свое предложение, и те признали, что оно является достаточно сумасшедшим, чтобы сработать очень даже реально. А потом, быстро согласовав взаимные действия, они начали отдавать вполне конкретные распоряжения, вызвавшие на том конце телефонного провода некое сомнение в том, что они пребывают в здравом рассудке. Но, приказ — есть приказ. Распоряжения, обрастая дополнительной конкретикой, покатились дальше. Механизм завертелся и начал набирать обороты.

Элвин Уилмор мыслил в аналогичном ключе. Спрятаться в северной части архипелага Шпицберген было очень соблазнительно. Но опасно. Тесновато, да и фарватеров между островами он не знал. Но, главное было не в этом. Средняя толщина паковых льдов составляла около трех метров. Только вот в районе Шпицбергена об этом можно было забыть. Там лед торосился, льдины периодически ломались, налезали одна на другую, смерзались в гребни, которые уходили в глубину на 20–40 метров. И, при этом, ледяные поля двигались со скоростью несколько километров в час. Если такой гребень зацепит лодку, лежащую на небольшой глубине, он просто размажет ее по ближайшей отмели.

Не хотел кэптэн подобного развития событий. Простор он любил значительно больше. Теннесси шла на Север, с каждой минутой приближаясь к хребту Гаккеля. То, что его лодка сможет пристроиться только на единственной вершине этого хребта, Элвина не смущало. Лед и 400 метров воды надежно прикроют его сверху. А чужую лодку он сможет засечь за десятки миль. И, гарантированно потопит своими торпедами с малой дистанции. Глубины вокруг большие, ни один прочный корпус погружения в них не выдержит.

А потом, отлежавшись, можно будет и в Баренцево море наведаться. Элвин очень хорошо представлял, что произойдет, если хоть одна из боеголовок его ракет взорвется в Кольском заливе. Мурманск, Североморск и еще десяток мелких городков просто смоет. Все корабли выбросит на берег. Следующими целями Элвин выбрал Архангельск и Северодвинск. Ракет у него много. На всех хватит. А выпускать он их может через каждые 15 секунд. Даже из-под воды. Достаточно просто подвсплыть до 30 метров. О дальнейшем Элвин пока не задумывался.

За кормой бешено вращался огромный винт. Теннесси удалялась от архипелага Шпицберген со скоростью в 25 узлов. Прямо по курсу была гора Ленинского комсомола. До нее еще оставалось несколько сотен миль, но разве это расстояние для атомохода, который может, не всплывая на поверхность обогнуть Земной шар.

Примаковский оперативно связался с норвежскими властями и договорился о краткосрочном, заходе на Шпицберген русских противолодочных кораблей, и посадке в аэропорту Свальбард военных транспортных самолетов. Транспортники, взлетевшие с третьего Североморска, доставили на Западный Шпицберген ящики с оборудованием и заодно, пользуясь оказией, груз свежих фруктов для русской колонии в Баренцбурге. Эсминцы изменили курс и, уже через несколько часов начали швартовку в порту Лонгийр. Там на них перегрузили оборудование, доставленное транспортными бортами, и эсминцы ушли к кромке паковых льдов. На каждом из них имелось по два противолодочных вертолета Ка-27 ПЛ. В этот раз вертолетам пришлось выполнять, мягко говоря, несвойственную для них задачу.

Пилот вертолета выбирал на ледяном поле место для посадки, и осторожно садился. Штурман спускался на лед и, отойдя на пару десятков метров в сторону, рисовал краской полуметровый круг. После этого он связывался по радио с пилотом Бурана ТМ, накручивающим восьмерки над линией Кармана, и передавал ему свои координаты. Бортстрелок космоплана ловил цветное пятнышко в прицел и с помощью лазера проделывал на его месте аккуратную дырку. Штурман опять покидал вертолет и спускал на тросе через проделанное отверстие два сверхвысокочувствительных акустических датчика. Один на 400 метров, а второй на 100. Потом он устанавливал на льду радиопередатчик, аккумулятор и компактный прибор управления, подключал вводы от датчиков и снова возвращался в кабину вертолета. Ка-27 взлетал, выбирал новое место, и операция повторялась.

За сутки (в высоких широтах в конце мая уже начался полярный день) сетью акустических датчиков сверхвысокой чувствительности было покрыто несколько тысяч квадратных километров в районе архипелага Шпицберген и широкая полоса льдов, дрейфующих над горой Ленинского комсомола. Буран ТМ, временно работающий ретранслятором, передавал всю информацию от датчиков в Москву, где она обрабатывалась, передавалась операторам и выводилась на экраны операционного зала.

Тайфуны получили приказ сместиться поближе к потенциально-вероятным местам возможного обнаружения Теннесси и, отыскав полынью, выпустить радиобуй или всплыть под антенну.

Потянулись долгие часы ожидания. Датчики фиксировали треск льда, прохождение косяков рыб, игры тюленей, но ничего даже отдаленно похожего на американскую АПЛ, пока обнаружить не могли.

Воскресным утром 27 мая Теннесси, наконец, попалась в расставленные сети. Датчики засекли подход лодки к горе Ленинского Комсомола и маневрирование. Потом шумы смолкли. Теннесси легла на грунт и затихарилась.

— Кто у нас ближе к месту обнаружения Теннесси? — спросил Ванников у Шкиперца еще с порога операционного зала.

— Северсталь. Остальные дежурят ближе к Шпицбергену.

— Передайте Самойленко приказ начинать. Только пусть будет максимально осторожен. Все действия — на его усмотрение. Но, понапрасну не рисковать.

Шкиперец позвонил командующему Северным флотом и передал распоряжение Ванникова, добавив кое-что от себя. Через пару минут антенна Северстали поймала сжатый пакет шифрованной информации.

Получив расшифрованный приказ, Самойленко немного подумал и вызвал всех офицеров в кают-компанию.

Первым делом он довел информацию о том, что Теннесси пристроилась на горе Ленинского комсомола. Глубина 420 метров, расстояние от Северстали 260 миль. Приказ командования — действовать на наше усмотрение, но зря не рисковать. Потом предложил организовать мозговой штурм.

— Спецбоеприпасы использовать нельзя? — уточнил один из офицеров.

— Разумеется, нет, — ответил Самойленко. — Если бы было можно, я вас не стал бы собирать. Это было бы совсем просто. Лодка на запредельной глубине лежит — один хороший толчок и прочный корпус лопнет. Думайте, как обычными средствами с ней разделаться.

— Сонар они будут использовать, или просто слушают в пассивном режиме? — спросил командир БЧ-2.

— Что же они совсем идиоты, трубить о себе на сотни миль? Все наверняка в пассивный режим переведено. Но, нас все равно миль за 50 услышат.

— А если просто дрейфовать в их сторону, отключив все что можно? — озвучил свою мысль старший лейтенант Смирнов.

— Молодец Дима, соображаешь, — одобрил идею Самойленко. — Курс сможешь рассчитать, так чтоб нас течением прямо на них вынесло? — уточнил он у командира БЧ-1.

— А то! — улыбнулся штурман. — Левой ногой.