Когда Гаррет смеется, я быстро показываю ему средний палец.

—

Двадцать минут спустя начинается дождь, наполняя дом расслабляющим белым шумом, и папа с Гарретом оба засыпают в двух глубоких креслах в гостиной, смотря какой-то фильм о бейсболе, о котором я никогда не слышала, оставляя нас с мачехой наедине.

— Там действительно все рушится, — говорит она. — Хочешь чаю?

— Да, пожалуйста, — отвечаю я, садясь на один из табуретов, расставленных по всему острову.

Мгновение наблюдаю за ней, я пытаясь представить, как бы она отреагировала, если бы узнала, чем мы с Гарретом занимались до ее возвращения домой. Как он зарылся лицом у меня между ног, вылизывая мою киску, как настоящий эксперт, и если бы они пришли на пять минут раньше, то получили бы места в первом ряду и испытали один из лучших оргазмов в моей жизни. У меня там было всего два других рта, и ни один из них не был очень хорош в этом, так что мне пришлось симулировать свой оргазм. Но не в этот раз. Гаррет не оставил мне особого выбора; он заставил меня кончить так легко, что я задаюсь вопросом, проводит ли он свое свободное время, облизывая клиторы. Конечно, он работает в ночном клубе, так что я уверена, что у него большой опыт.

И хотя я уверена, что она не захотела бы знать обо всем этом, мне хотелось бы верить, что Лора была бы наиболее благосклонна к нашим отношениям — не то чтобы Гаррет когда-либо позволил бы им зайти так далеко. По его словам, мы просто играем, но я все еще не совсем уверена, почему. Он просто жаждет каких-то действий или внезапно находит меня неотразимой? В любом случае, я не собираюсь сглазить это и просто подыгрывать. По крайней мере, сейчас.

— Итак… — говорит она после того, как ставит чайник и поворачивается ко мне лицом, одаривая меня понимающим взглядом.

Я напрягаюсь на своем сиденье. В этом выражении ее лица есть все задатки мамы, которая знает все.

— Итак…? — Я чувствую, что сжимаюсь.

Боже, пожалуйста, не спрашивай меня о Гаррете. Я не могу сделать это сейчас.

— Что ты думаешь о Ризе?

— Ой. Риз. — Я заставляю себя улыбнуться.

Я действительно не хочу, чтобы она знала о том, каким придурком он оказался. Было бы почти невозможно заговорить об этом, не представив себя в роли эротической девушки в процессе, и я чертовски надеюсь, что он тоже не проболтается своим родителям.

— Он был очень милым. И очень красивый.

— Правда? Когда Марсия познакомила нас с ним на прошлой неделе, я подумала… этому мальчику нужно познакомиться с моей Мией.

Эту фальшивую улыбку становится все труднее удерживать.

— Твой брат не был слишком властным, не так ли? Я пыталась уговорить его уехать с нами, чтобы дать вам двоим немного побыть наедине, но иногда он такой чертовски упрямый. Он защищает тебя, и я думаю, это действительно мило, но теперь ты совсем взрослая. Гаррету, возможно, будет трудно с этим смириться.

Я бы сказала, что Гаррет прекрасно это принимает, но я не могу сказать этого вслух. Вместо этого я сохраняю эту невероятно натянутую улыбку и киваю.

— Мы с Гарретом довольно хорошо ладим на этой неделе, — говорю я, и это звучит достаточно невинно. Я имею в виду, что это правда.

— Да. Не думай, что я не заметила, — отвечает она, приподняв бровь.

Черт, что это должно означать?

— Я знаю, иногда он строг к тебе, но Гаррет именно такой. Это не оправдание, но я просто говорю тебе, что иногда поддразнивание и шутки — это то, как он проявляет привязанность.

Мое сердце согревается в груди. Если это правда, то Гаррет так часто дразнил меня за последние пятнадцать лет, что, должно быть, безумно в меня влюблен.

Чайник громко свистит, избавляя меня от необходимости отвечать на это заявление.

Когда она поворачивается обратно, наполняя наши кружки водой, я вижу задумчивый взгляд в ее глазах.

— Я рада, что он пришел, — тихо говорит она.

— Я тоже, на этот раз.

— Приятно видеть, что он так много улыбается. Иногда я беспокоюсь о нем.

Я делаю паузу, поднимая глаза к ее лицу.

— Беспокоиться о нем?

Ее челюсть сжимается, когда она размешивает мед в своем чае.

— У Гаррета… всегда были… высокие взлеты и низкие падения.

Когда я тянусь за своей кружкой, я перевариваю эти слова, пытаясь вписать их в образ человека, которого я знаю. Есть ли у Гаррета низкие показатели? Не думаю, что я когда-либо их видела.

— Могу я задать вопрос? — Говорю я осторожно.

Прежде чем продолжить, я поворачиваюсь, заглядываю за угол в гостиную и вижу, что он крепко спит.

— Да, милая. Конечно.

Затем я осторожно подхожу к этому вопросу. Почему я так нервничаю, когда спрашиваю об этом?

— Что ты имела в виду вчера, когда сказала, что было приятно снова видеть Гаррета бегущим?

Ее глаза на мгновение задерживаются на моем лице, прежде чем она испускает долгий вздох. Достав свой чайный пакетик, она накручивает его на ложку, прежде чем выбросить в мусорное ведро. Затем она подносит чашку к губам и дует на дымящуюся жидкость. Пока я терпеливо жду ее ответа.

— Я пытаюсь решить, сколько мне разрешено тебе говорить.

Я сглатываю комок в горле. Я знала, что есть еще кое-что, чего я не понимаю, и я умираю от желания узнать, но в то же время я в ужасе. Я не уверена, почему. Знание чего-то настолько личного о Гаррете ощущается как вторжение в его частную жизнь.

Наконец, она ставит чашку и садится на табурет напротив меня.

— Когда Гаррет был моложе, у него бывало такое… настроение. Мрачное настроение. Как будто кто-то щелкал выключателем, и яркий, счастливый огонек внутри него просто гас, а потом он исчезал на несколько дней, занимаясь Бог знает чем. Я так сильно беспокоилась о нем. Но потом он начал бегать, а когда поступил в колледж, все, казалось, наладилось.

— Затем, около десяти лет назад, он устроился на новую работу, и дела шли хорошо. Казалось, он процветал. И вдруг… выключатель света снова щелкнул.

— Что случилось? — Я перегибаюсь через стойку и шепчу так, чтобы он не услышал.

— Это был твой тринадцатый день рождения. Он не отвечал на мои звонки всю неделю, а потом появился дома в полном беспорядке. Мы немного поругались, а потом он ушел.

Безжизненное выражение ее глаз пугает. Как будто она заново переживает ночной кошмар. Я ловлю каждое ее слово, чувствуя, как разбивается мое сердце, и желая немедленно побежать в гостиную и свернуться калачиком в его объятиях, чтобы обнять его.

— Что случилось? — Шепчу я.

— Мы с твоим отцом пошли к нему домой.

Слезы наворачиваются у нее на глаза. И я жду, когда она закончит, но внезапно она качает головой и смахивает слезы.

— Я не хочу рассказывать тебе эту часть, Мия. Это не… не то, что я хочу, чтобы ты думала об Гаррете. Он бы этого не хотел.

Моя грудь вздымается, и я остаюсь с открытым ртом.

— Но с ним все в порядке… — говорю я, как будто зная, что он выжила что бы то не стало, достаточно.

— С ним было не все в порядке. Но сейчас это так.

Слезы щиплют мне глаза, и внезапно в груди становится так тяжело, что невозможно сделать вдох. Я не знаю, что именно она имеет в виду под “не был в порядке”, но совершенно ясно, что мы чуть не потеряли его. А я и понятия не имела.

— Почему я этого не помню?

— Тебе было всего тринадцать. Ты уехала на выходные к своей подруге, так что понятия не имела, и я не хотела тебя беспокоить.

— Но он мой…

— Именно, — говорит она, перебивая меня. — Сколько бы Гаррет не причинил адаза эти годы, он всегда заботился о тебе. Он хотел, чтобы ты видела в нем забавного, а иногда и надоедливого старшего брата и защищал тебя от темных вещей. Мне не следовало говорить тебе так много, но ты уже взрослая.

Я закрываю рот и откидываюсь назад, не в силах видеть эту версию Гаррета за тем, которого я знала. И мое сердце внезапно застигнуто врасплох. Почему я провела последние десять лет, так сильно ненавидя его, когда он всего лишь пытался защитить меня?