— И много нас таких сюда попадает? — поинтересовалась я.

— Ко мне? Редко, очень редко, — покачала она головой.

Я сидела на кушетке и болтала ногами. Голова еще кружилась, но постепенно картинка восстанавливалась. Женщина закапала мне глаза.

— Это искусственная слеза. Видно роговица пересохла, — пояснила она, — Ты лучше не буянь. Вдруг бить будут.

— Здесь еще и бьют? — удивилась я.

— Не знаю, но вдруг будут, — пожала она плечами.

— А теперь попить мне можно? — спросила я.

— Сейчас спрошу.

Она ушла, а я осторожно попыталась встать на пол. Покачнулась, схватилась за штатив капельницы, села назад. Размытость пропала, стала разглядывать окружающую действительность. Белый кафель почти до потолка, побелка, старый каменный пол. Обычное больничное помещение, ничего особенного. Рядом еще пара таких «коек» и приборы для отслеживания состояния.

С левой стороны ширма. За ней слышно, как работает аппарат искусственного дыхания. Кто-то там лежит. Вошла медсестра со стаканом воды, налита одна четверть. Поймала мой взгляд.

— Так и не оправился болезный, — вздохнула она.

— Сколько уже лежит? — спросила я.

— Три месяца.

— Может, надо было отключить его уже давно?

— Не разрешают, — покачала она головой, — Ладно, давай приходи в себя быстрей, и тебя переведут в палату.

Она скрылась за ширмой и стала разговаривать с пациентом, вот только он ей ничего не отвечал. Проведя все нужные процедуры, женщина вышла из помещения. Я же попыталась дойти до ширмы, было любопытно кто там лежит. Заглянула. Весь опутанный трубками на кушетке лежал худенький паренек лет семнадцати. За него ровно дышал аппарат, а приборы показывали сердечный ритм и давление.

У меня снова закружилась голова, и я вернулась на свое койко-место. Значит, придется дальше прибывать в неведении и ждать того, кто все мне расскажет.

В этой палате меня кормили нормально, все было горячим и вкусным, и даже курник принесли и салат из помидоров и огурцов. Капельницу больше не ставили, но решили меня оставить здесь до завтрашнего утра. Медсестра принесла несколько газет и журналов, чтобы я не скучала.

Вечером приходил доктор пообщаться со мной, узнать о самочувствии. Прошел за ширму, посмотрел показатели у другого пациента, поохал, повздыхал и ушел. Мы остались вдвоем с пареньком. Равномерно работали приборы, я читала журналы. Перед сном к нам заскочила медсестра, пожелала спокойной ночи, сказала, что в случае чего я могу нажать на кнопку в стене.

Легла на спину на пол, и постаралась исключить звук работающих приборов, чтобы послушать, что происходит в больнице. Через несколько минут мне удалось настроиться. Советские бетонные здания очень хорошо проводят звуки и разные вибрации. Я слышала, как кто-то ходит на верхних этажах, как где-то пикает микроволновка и работает холодильник, чьи-то разговоры. Через несколько часов все затихло и замерло. Наверно, часть людей ушло, а часть легли спать. Стало совсем тихо.

Подкралась к пареньку, посмотрела на него, отодвинула веко, заглянула в безжизненный глаз, потыкала в него пальцем, и даже понюхала. Решила, что они на нем опыты ставят, стала отключать приборы и убирать всякие трубки. Жаль было парнишку, посчитала, что делаю доброе дело. Ведь он столько времени пролежал в коме, а это значит, что мозг уже не работает. Хотела, чтобы он отошел спокойно в мир иной. Однако, постаралась, как можно аккуратней вытащить трубку изо рта, чтобы сильно не ободрать горло и слизистую. Не знаю, почему-то посчитала, что так будет правильней.

Приборы быстро вырубила из розетки, так что ничего не запищало и не заверещало. Грудь парня еще два раза поднялась и опустилась, а затем совсем замерла. Я наклонилась послушать, бьется у него сердце или нет. В один момент почувствовала опасность и увернулась от стремительного броска руки, которая попыталась меня схватить за горло.

Парень открыл глаза. Он не дышал, но был каким-то образом жив. Он сел и внимательно посмотрел на меня. Парень был старше, чем мне показалось в первый раз, лет 25–28.

— И зачем ты это сделала? — поинтересовался он.

— Я думала, что твой мозг уже давно не активен, а поддерживать жизнь в теле не имеет смысла. Тем более еще немного и твое бы тело отправили на опыты. Почему ты живой, если ты не дышишь?

— Я по-другому дышу, — ответил он, — Надо уходить отсюда. Если они узнают, что я могу обходиться без их аппаратов, то нам будет худо.

— Везде камеры, — тоскливо сказала я.

— Да не вопрос, — усмехнулся он, — Меня, кстати, Ренат зовут.

— Марина, — слегка склонила я голову.

Ренат выдрал розетку и сунул в оголенные провода пальцы. Через мгновение все потухло.

— Идем, — сказал он.

— Они потом в записи увидят, как ты в провода руку суешь, — поморщилась я.

— Не увидят, у них оборудование, которое было в розетку включено, все сгорело, — хмыкнул он.

— Как? — удивилась я.

— Уметь надо, пошли уже. Хватит болтать, — спрыгнул он с койки.

— Дверь закрыта. Как мы выйдем?

— А вот так.

Парень прошел сквозь дверь, я не поверила своим глазам. Однако услышала звук удаляющихся шагов. Сиди теперь Марина в темной комнате, этот друг, который вовсе не друг, оставил тебя здесь. Но фокус с прохождением через дверь, очень примечательный. Вздохнула и направилась к своей койке. Посидела немного и собралась уже ложиться, но замок в двери щелкнул, и она распахнулась. Ренат вошел в темноту.

— Чего расселась, пошли быстрей, — позвал он.

Спрыгнула и пошлепала за ним. Передо мной мелькала голая задняя часть парня. Он был одет в тонкую больничную рубашку с завязками на спине, которые заканчивались где-то в районе талии.

— Надо поискать какую-то одежду, — тихо прошептала я.

— На первом этаже есть склад сестры хозяйки, думаю, там что-нибудь найдется для нас подходящее, — ответил он.

Дошли до какой-то двери. Он подобрал ключ из связки и открыл замок. Было темно, на стеллажах лежали стопки какого-то белья.

— Я так понимаю, ты тоже в темноте хорошо видишь? — спросил он.

— Так же, как и днем, — ответила я.

— Отлично. Поищи себе тапки. Обычной одежды здесь нет, только больничные костюмы, халаты, пижамы. Я переоденусь, и мы свалим отсюда. Сигналка и системы безопасности сгорели, народ спит, уйдем без проблем, никто и не заметит.

Он говорил, и искал нужный размер пижамы. Я рылась в коробке с обувью, нашла тапки с задниками. Бежать в носках по лесу было бы не комильфо. Ренат натянул больничный костюм, нацепил шлепки.

— Нет нормальной обуви, — вздохнул он, — Оружейка и склад у них в другом здании.

— У них есть еще одно здание? — удивилась я.

— Да, пошли.

Мы выскользнули из кабинета и дальше шли молча. Из коридора попали в тот самый огромный холл. Я направилась к двери, через которую мы с охранником заходили. Ренат поймал меня за руку и помотал головой. Потянул куда-то в другую сторону. Открыл маленькую дверь. Небольшой коридорчик. Лестница. Несколько ступенек. Снова дверь. Ключ в замке. Пахнуло прохладой, лесом. Где-то стрекотали цикады, звенели комары. Хорошо, вздохнула свежий воздух полной грудью, даже голова немного закружилась.

Мы вынырнули в прохладу ночи. Дошли до яркого фонаря. Ренат открыл маленькую дверцу в столбе и дернул за провода. Лампа замигала и погасла, как и остальное освещение территории больницы.

— Идем, — он направился к воротам, — Электричества нет, все и так откроется.

Спокойно открыл калитку и пропустил меня вперед. Я повернула в сторону леса.

— Не нужно, — мотнул он головой, — Пошли по дороге, у нас есть пара тройка часов до того момента, когда народ проснется и поймет, что у них проблемы с электричеством. Надеюсь, они не сразу нас хватятся.

— Наверно ты не знаешь, но все, же я спрошу тебя. В больницу не привозили других в последнюю неделю? — поинтересовалась я.