– Ничуть. Ты затмила собой даже экспонаты. Такую красоту нельзя держать без витрины.

Эльпис засмеялась, но Нике шутка совершенно не понравилась. Такие, как Пигмалион, умеют ценить красоту бабочки только в том случае, когда она нанизана на иглу и помещена в деревянную рамку под стекло.

– А уж как они обрадуются, услышав твой голос, – продолжил он хвальбу.

От этой фразы смутилась даже Эльпис.

– Услышат голос? Я буду петь сегодня?

– А ты думала, я просто так пригласил тебя в компании всей группы? Выставка чудесна. И Эльпиника станет лучшим украшением сегодня.

– Мы просто не… обсуждали этого. – Замялась Эльпис.

– Муза моя, всего одну песню из твоего альбома.

– Хорошо, я могу исполнить «Песню о китах», – Эльпис указала на статую. – Будет соответствовать выставке.

Ника затаила дыхание. Лицо Пигмалиона своим выражением не сулило им ничего хорошего.

– Нет, – сказал он достаточно мягко, но при этом безапелляционно. – Милая, посмотри вокруг. Здесь не зря собралось столько важных кириосов. Они пришли не просто хорошо провести время. Они хотят послушать главный голос Ойкумены. Поэтому ты споёшь сегодня «Песню о китобоях».

– Что? Нет! Я не стану петь её! – воскликнула Эльпис.

– Станешь, это часть твоего альбома. И это важная песня для всех нас, – настоял Пигмалион. – Группа уже предупреждена, они готовятся в подсобке. Иди к ним, выступление будет через полчаса.

Он взял Эльпис за предплечье и подтолкнул к дверям с надписью «ДЛЯ СОТРУДНИКОВ». Как только Ника попыталась последовать за Эльпис, Пигмалион мягко остановил её.

– Сегодня она справится одна.

– Я так не думаю, – Ника не собиралась отпускать подругу, но Пигмалион в прямом смысле загородил ей проход.

– Не лезь! – осадил он её, шепнув на ухо. – Иди, смотри выставку.

– Я нужна ей сейчас! – Ника не планировала так просто сдаваться.

– Я здесь решаю, когда ты нужна, а когда нет. – Пигмалион схватил её за предплечье и притянул к себе. – Если я говорю не лезть – ты не лезешь.

Его рука – клешня чудовища, сжала крепко, цепко, пальцы сдавили кожу, впились в мышцы так, что ей стало физически больно. Это был первый раз, когда Пигмалион позволил себе дотронуться до Ники. Первый и последний! Резким поворотом плеча она вырвалась из его тисков, но не осмелилась возразить словесно.

– Не смей мне перечить, – сказал он категорично. – Тогда останешься при своём.

Она, молча, развернулась и ушла в сторону сцены, ожидать выступления Эли.

***

Эльпис хотела заплакать, но гримёрша запретила. Ей подправили макияж, широкие красные стрелки на пол лица, ресницы до бровей с крошечными пёрышками на кончиках. Сегодня она была похожа на искру пламени, только вот в сердце теперь ощущала настоящую бурю.

– Двадцать минут до выхода, – крикнула Леда, суетящаяся в коридоре.

– Как пластырь, – утешающе шепнул ей Каллимах.

– Где Ника? – спросила у него Эльпис, на что музыкант лишь повёл плечом.

– Я видел, как она пыталась пройти, но уважаемый кириос не пустил, – отозвался Махаон.

– Чёрт! – Эльпис спрятала было лицо в руки, но гримёрша в последний момент одёрнула её.

– Не смей трогать лицо руками!

– Вы знали про это? – спросила Эльпис требовательно у группы.

– Конечно, Пигми лично приехал и рассказал всё в деталях, а потом мы подписали соглашение, – с иронией в голосе ответил Каллимах.

– Если тебе хотя бы сообщают в последний момент, то с нами обходятся, как с холопами, – съязвил Евр.

– Поверить не могу! – Эльпис вымученно стукнула кулаком по столику, так что тюбики с помадами резко попадали на бок. Карандаш для глаз укатился под стол.

– Эй! – возмутилась гримёрша, но её проблемы сейчас не волновали Эльпис.

Она взяла листок с текстом «Песни о китобоях» и ещё раз посмотрела на него с ужасом. В каждой строчке ей виделись волны вспененного от крови моря.

– Каллимах? – Позвала вдруг она. – Ника рассказала мне про Орифию. Я… хотела сказать, что мне жаль.

На лице музыканта возникла скорбная тень.

– Почему ты не рассказал никому?

– А что бы это изменило? Что ты можешь сделать, могущественная Эльпиника? Вернёшь её? Это невозможно.

– Я… – Эльпис вся сжалась внутри.

Орифия пропала в никуда. Либо сбежала сама, либо её похитили. Причем, не преступники, а правительство. Что им могло не понравиться? Что она пела антивоенные песни? Что однажды нарисовала граффити с именем Алкида на стене здания? Орифия, как и многие, была настроена против войны с Гипербореей, но, в отличие от остальных, не боялась высказывать свою позицию. «А что они мне сделают?» – говорила она.

Что теперь? Сделали они, или она сбежала сама? Примкнула к Сопротивлению в отменённых землях, уехала в погоне за Океанией? Или её посадили… Но ведь при любом раскладе, виновник один… И ради этого виновника она должна была сейчас переступить через свои принципы и исполнить заказную песню, за что потеряет уважение к себе.

Сколько ещё людей должно кануть в смуте? Сколькие умрут ради удовлетворения желаний горстки людей?

А она что могла сделать?

Эльпис нагнулась и подняла с пола карандаш для глаз. Красный, как кровь невинных. Она ещё раз посмотрела на текст «Песни о китобоях».

– Пятнадцать минут до выхода! – крикнула Леда.

– Что я могу сделать? – прошептала Эльпис самой себе.

Хотя бы что-то я могу. – Решила она уверенно.

***

Выступление началось без задержек. Когда под шум аплодисментов Эльпис вышла на сцену, Ника почувствовала, как у неё ёкнуло сердце. Что-то странное было в лице музы. Полчаса назад она была в ярости, как загнанный в клетку зверь, которому оставалось лишь безысходно метаться из угла в угол на потеху толпе. Теперь же её лицо выглядело на удивление спокойным и решительным. Что-то недоброе затаилось в её глазах, словно она была готова сигануть в бездну, стоя на самом краю крыши.

– Добрый вечер! – Сказала она, подойдя к микрофону. Ника сразу ощутила кожей разницу между собравшимися в зале кириосами и их обычной публикой. Если вторые ловили каждое слово и вздох Эльпиники, прощали ей любые ошибки, то эти смотрели на сцену, словно стоя на верхней ступеньке стремянки. Нет, они вообще не превозносили её, они превозносились над ней. – Я рада приветствовать вас всех сегодня. Чтобы этот вечер стал незабываемым, я спою для вас песню.

Ника направилась ближе к сцене. Кроме неё, никто не стремился подойти так близко, большинство гостей чопорно стояли в центре зала, с бокалами вина и внимательно следили за происходящим. Эльпис положила руки на микрофон, и что-то в её пальцах привлекло внимание Ники.

Что это?

Она подошла вплотную к сцене. Пламенная искра. Её руки были испачканы красной краской.

Музыканты заиграли мелодию «Песни о китобоях». Ника поймала взгляд Эльпис. Попыталась задать ей немой вопрос. В ответ на него Эли лишь решительно кивнула и вдруг запела в такт:

Жадные руки в горло вгрызались

И сеяли дурман.

Они удушали и насмехались,

Ставя хищный капкан.

Ложные мысли буйством цветочным

Засеяли поля,

Они прорастали и вытесняли

Мою веру в себя…

Нет! Только не это! Ника остолбенела. К горлу подкатила страшная тошнота. Она переписала текст песни! Выходка Эльпис вызвала в ней одновременно и восхищение, и страх. Что она задумала?

Они нагнетали нам час молчанья

И рвали все языки,

Но в час тишины я спою вам песню –

Эту песню войны.

Эльпис вошла в припев, полностью отдавшись захватившей её волне, закрыв глаза и мягко покачиваясь под музыку, словно огонёк свечи. В каждую строчку она вкладывала столько смысла и боли, что у Ники сковало горло.