– Ищи!
На месте, где лежала овчарка, были ещё следы. Она завалила в снег кого-то. Пыталась удержать, может, убить. Получилось ли у неё? Крови так много… Пёс обнюхал взрытый след. Опять подцепил носом золотую нитку. Нет, овчарка метила не в неё. Она побежала дальше. Пёс пошёл вперёд. Его чёрный нос сходил с ума от того, как сильно он старался.
Новые следы других собак, опять «злыднинские», они преследовали их. Ту, что обронила варежку – «золотая девочка», ту, что чуть не лишилась горла от клыков текучей суки. Два сильных мускулистых кобеля. Неслись во весь опор, следы их лап располагались далеко друг от друга. Почти летели, едва отталкиваясь от снега. Вдруг, смогли нагнать? Кого-то точно схватили, пёс добрался до следующей точки. Здесь лежал человек. Не «злыдня», а «сырой». Таких пёс тоже встречал в городе. От них всегда пахло странно – плесенью и затхлой водой, а ещё воском. Человек, нагнав его, оглядел тело. Пёс поднял голову, вопросительно взглянув на мужчину. Тот дышал тяжело, очень сильно волновался. Его сердце заметно участило бой до того, как он увидел труп, но сейчас, вроде перестало так греметь. Нет, это вовсе не «золотая девочка», она точно пошла дальше. Запах сырости от мёртвого тела сбивал самоеда с толку. Пришлось отойти, чтобы опять перехватить нитку в спутанном клубке событий. Она сошла с пути, не иначе. Куда-то спряталась. Пёс поводил головой из стороны в сторону, ему пришлось вывалить наружу горячий язык, чтобы чувствительное нёбо могло уловить золотой след девочки.
Она не пошла дальше. Куда? Тут пёс понял. Он с опаской подошёл поближе к железному чудовищу. Возле чудовища лежали ещё два мёртвых брата. Но на сей раз кобели, поэтому самоед лишь презрительно рявкнул, продолжив нюхать воздух, старался не отвлекаться на них. И кажется, нашёл… Конечно! Густой чёрный смрад монстра сбивал его с толку. А она была храброй, эта золотая. Нырнула прямо под брюхо задремавшему зверю. Вот только самоед видел, что стало с тем водолазом. Монстр разорвал его пополам, а заднюю часть тела проволок за собой ещё около полукилометра. Пёс прижал уши и заскулил. Вроде, чудовище стояло неподвижно, но мало ли, что могло прийти ему в голову. Оно тоже жило в Белизне и убивало без разбору всех, кто вставал у него на пути.
Человек не уставал повторять свой приказ, превращая его для пса в настоящий завет. Самоед не мог перестать искать, эта идея стала одержимостью. Преодолев страх, он залез под живот чудовища. Здесь золотая нить задержалась, оставив более густой след. Он видел отпечатки её ботинок на снегу. Совсем маленьких по сравнению со «злыднями». Куда дальше она пошла? Из-под живота монстра можно было разглядеть полую часть платформы. Пёс поспешил пролезть туда побыстрее, желание поскорее удалиться от чёрного чудовища не оставляло его. Зато под платформой было много всего интересного. Огромные размашистые пятна гниющего мусора, в которых копошились крысы и вороны. Мозг пса сходил с ума от многообразия ароматов, особенно сейчас, когда он так старался нюхать изо всех сил.
Человек нагнал его и тут. Только пёс отвлёкся, силясь порвать один из мусорных пакетов, как тот опять начал говорить ему «ищи». Пёс устал. Очень устал. Он бы с радостью остался здесь, но как же золотой след? Нить терялась в этом безумном сосредоточии ароматов еды и событий. Она казалась псу неправильной. След как будто вёл куда-то вниз, под кучу коробок. Но даже самоед, пусть он и не считал себя особо умным, понимал, что «золотая девочка» там бы не поместилась. Ладно… раз человек хотел от него, чтобы он нашёл, он найдёт. Облизнувшись и проглотив слюну, которая выделялась так неистово в этом раю ароматов, самоед подошёл к коробкам и стал вскапывать снег рядом с ними. Человек подполз к нему, в полный рост человек бы здесь не встал. Он сдвинул коробки в сторону и тут удивился даже пёс. Под ними открылся туннель.
– Вперёд! Ищи!
Пёс заскулил. Он не любил туннели, они вызывали в нём панику. Самоед вырос в Белизне, в бесконечной снежной пустыне. Он не мыслил своей жизни без широкого северного неба над головой. От смятения пёс даже оскалил клыки, из туннеля отчётливо пахло смертью. Неужели человек настолько глуп, что не почуял запаха? Самоед посмотрел на человека внимательно. Нет, он, наверняка, знал смерть и знал очень хорошо. Это считывалось в человеке.
Золотая нить, несомненно, вела туда. Но где псу набраться смелости, чтобы заступить на территорию смерти? Оказаться замкнутым, отрезанным от привычной Белизны, пёс отчётливо понимал, что обратно он уже не выберется.
А человек всё продолжал зазывать его туда. Человек искал девочку. Такого же ребёнка, которого загрыз он сам годы назад. Нет, Белизна точно повредила разум человека. На севере такое случалось со всеми – и с животными, и с людьми.
Самоед хотел опять огрызнуться, но тогда человек заговорил с псом. Да, он и раньше говорил ему слова, но в основном только команды, а здесь стал рассказывать что-то. И пёс слушал его. Слушал очень внимательно, напрягая тугой мозг, изо всех своих собачьих сил пытался понять слова. Но напрасно. Он слишком давно не слушал людей. Он забыл смысл их языка, забыл значения звуков, которые они издавали. Пёс всё равно слушал, насторожив уши, слушал до тех пор, пока не заболела голова и тогда он зевнул. Из всего сказанного он понял лишь одно слово, произнесённое с болью в голосе, с надломом. Человек сказал псу «вина». И да, пёс действительно был виноват. Ровно столько же, как и человек. У них была одна общая вина на двоих, которую они должны были исправить.
Пёс глубоко наполнил воздухом лёгкие в тот миг, когда шагнул в туннель. Хоть так, хоть на несколько секунд, он попытался заглушить страшный запах этого лаза, от которого становилась дыбом шерсть на загривке. А потом он погрузился в него с головой.
Человек пошёл следом за псом, но если пёс шёл привычным ему способом на четвереньках, лишь иногда прижимая уши к голове, да и то больше от страха, нежели от неудобства, то человеку пришлось ползти следом за псом, с трудом протискиваясь в узкий лаз. Пёс слышал, как тот кряхтел сзади, как елозила его нога, на которую он не мог опираться, как он постоянно подтягивал её за собой.
Пёс шёл долго и ещё дольше за ним следом полз человек. Самоеду даже приходилось иногда дожидаться его, он останавливался и ждал. Дороги назад не было. Даже если бы захотелось повернуть назад, он не смог бы пролезть мимо человека, туннель был слишком узким для двоих. В черноте этого лаза даже пёс был слеп. Не хватало не только света, но и воздуха, поэтому он выкатил широкий язык из пасти, и его дыхание стало частым-частым, а на губах скапливалась пенная слюна. Но пёс шёл вперёд. Несмотря на страх, который подкрадывался всё ближе с каждым новым его шагом, он продолжал идти.
Пёс не имел представления о человеческом времени, а в пустоте без неба, не мог ориентироваться ни по солнцу, ни по звёздам. Когда он служил человеку в прошлом, он знал об этой скользкой субстанции гораздо больше. Люди подчинялись времени, они ели и спали по часам. Пёс уже забыл и эту премудрость тоже, хотя раньше мог догадаться, что уже пришло время кормёжки, или что человек должен вот-вот проснуться. Последние же годы жизни самоеда были слишком хаотичными, лишёнными правил, поэтому он совершенно не знал, сколько они с его новым человеком провели времени в туннеле. Пёс только почуял, что откуда-то спереди идёт поток воздуха, и от этого псу стало немного легче дышать. Они вышли в помещение, пропахшее сыростью, где самоед сумел, наконец, оглядеться. Человек выглядел усталым, по его лбу ручьями стекал пахучий пот, смешанный с солоноватой кровью от ссадин, покрывавших его лицо. Он не сразу заговорил и не сразу смог продолжить поиски, но самоед терпеливо подождал его, теперь путь самоеда зависел от решений человека. Он нашёл что-то, и в его руке загорелся огонёк свечи, так что пёс тоже смог видеть его. Человек заговорил с ним снова.
– Ищи, – в конце концов, – сказал он свою непреложную заповедь. Опять показал варежку, но пёс и без того чуял золотой след. Он сосредоточил на нём всё своё естество, всю собачью натуру положил на этот поиск. Самоед гавкнул, ободряя человека, и тот вновь пошёл за ним.
