ВЕДУЩАЯ:

— Посудите сами. В передаче «От всей души», которую мы вели с Балтийского завода, был сюжет, связанный с блокадой. Я тоже ленинградка. В блокаду работала, дежурила, голодала, теряла, хоронила, жила… Как я могла скрыть свою ленинградскую блокадную «прописку», свое отношение к землякам, пережившим то же, что и я? Не поймите меня превратно, я ни в коей мере не претендовала на повышенное внимание к своей персоне, но этим примером хочу проиллюстрировать мысль о том, что мера сопричастности, сопереживания в разных передачах, разных эпизодах не может быть стабильной, раз и навсегда ее не вычислишь, и зависит она от многих обстоятельств, в том числе и от эмоциональной памяти ведущей.

Тогда, на передаче с Балтийского, я рассказывала о встрече Нового, 1942, года в Ленинграде. Так хотелось рассказать, как я его встречала! В декабре нас еще было четверо, только бабушку похоронили. Мама работала в госпитале, папа в типографии, мы с сестрой — сандружинницы. Меня (да и не только меня!) преследовало тогда какое-то двойственное чувство: радость от того, что мы вместе, мы живы, и тяжелое предчувствие близких неминуемых потерь. (Очень скоро после Нового года умер отец.)

Но 31 декабря 1941 года был праздник, как у всех ленинградцев, у кого осталось хоть немного сил. Убрали комнату, постарались как-то приодеться, даже печку истопили — еще была мебель и книги на растопку. Приготовили угощение — лепешки из картофельной муки и морскую капусту (в начале блокады она еще продавалась в аптеках, сухая, в пакетиках). А когда пробило двенадцать, все четверо, как по команде, выложили на стол засохшие кусочки хлеба. Вот это был пир! Целую неделю втайне друг от друга мы отрезали по кусочку от своих крохотных 125-граммовых пайков — готовили новогодний сюрприз.

До сих пор помню нечеловеческое искушение взять и проглотить то, что откладывала, но что-то останавливало, что-то было сильнее голода. И каждый из нас считал, что он один способен на такую жертву, даже чуть-чуть упивался сознанием этого. Оказалось, что все мы проявили тепло и внимание друг к другу. Это был праздник…

Наверное, факт моей биографии — жизнь в блокадном Ленинграде — «просвечивал» во время передачи с Балтийского завода. Но как могло быть иначе? Ведь нельзя ведущую «От всей души» лишать души и сердца!

КРИТИК:

— Никто и не посягает на это. Но, наверное, слышали, как вас упрекают в том, что вы выжимаете слезы у зрителей?

ВЕДУЩАЯ:

— Обидно это слышать. Действительно, люди часто плачут на нашей передаче. Я видела не раз, как плакали ее герои, видела слезы в зрительном зале и знаю из писем, что телезрители тоже не могут сдержать слез. Но ведь это слезы радости! Я, например, не знаю, как их можно выжать, равно как не знаю, как искусственно принести радость человеку, имитировать ее. Выжимать слезы — значит быть неискренним с человеком, злоупотреблять его доверием, фальшивить с ним. Можете упрекать в чем угодно, только не в отсутствии искренности!

КРИТИК:

— Я хотел бы заметить, что плачут не только от радости. Плачут, вспоминая гибель близких, боевых товарищей, плачут, вспоминая трагические события своей жизни. Вы же провоцируете такие ситуации, которые предполагают слезы.

ВЕДУЩАЯ:

— Слово «спровоцированная» несет в себе негативное содержание. Сошлюсь на энциклопедический словарь. Провокация — это не что иное, как подстрекательство к действиям, которые повлекут за собой тяжелые последствия. Сколько уже передач провели, а ничего подобного ни разу не случилось.

КРИТИК:

— Говоря о спровоцированной ситуации, я имел в виду то душевное потрясение от неожиданной встречи, которое выставляется на всеобщее обозрение.

ВЕДУЩАЯ:

— Полагаю, что мы не провоцируем ситуацию, а, зная некоторые страницы человеческих судеб, даем импульс их естественному и, убеждена, желаемому развитию. Попросту говоря, наша передача помогает людям найти друг друга.

КРИТИК:

— Но ведь воспоминания о трагических эпизодах войны идут рядом с радостью.

ВЕДУЩАЯ:

— Война есть война. На одной из наших передач встретились В. М. Головцев и Эржебет Турански — это их запечатлел скульптор в бронзовых фигурах знаменитого памятника на горе Геллерт в Будапеште. Думаю, никто не поставит под сомнение, во имя чего была организована эта встреча.

У каждого человека есть свой архив, у некоторых он хранится в памяти. В нем вехи биографии, дорогие сердцу воспоминания о близких людях, объективные свидетельства пережитого, запечатленная молодость — и во всем отражается время и эпоха. Иногда перебирает человек свой архив, и вдруг утраченные памятью подробности становятся такими живыми, что появляется улыбка на лице. Как с размытой годами фотографии встают люди, а за ними их биографии, и жизнь товарищей невольно соотносится с жизнью его поколения.

Архив отнюдь не холодные свидетельства прошлого, документы этого архива словно натягивают струны между разными годами человеческой жизни, и они звучат под смычком воспоминаний.

В передаче из Тимановки мы познакомились с женщиной удивительной судьбы — Ефросиньей Ивановной Нагорянской. Даже многим односельчанам открылись неизвестные страницы ее жизни. Есть в Тимановке школа, зовут ее школой Нагорянской. Все к этому привыкли. Сколько выпусков тимановцев она насчитывает, но мало кто задавался вопросом, почему школу так называют.

В 1931 году Ефросинья Ивановна получила за ударный труд большую денежную премию (сам Калинин вручал) и отдала ее на строительство школы. Своего дома в то время у Нагорянских не было, ее семья снимала угол, хотя Ефросинья Ивановна была первым председателем сельсовета. В первый год войны погибли двое ее сыновей. Когда фашисты были на подступах к селу, младший, пятнадцатилетний, сын ушел в партизанский отряд и в лесу зарыл нагорянский архив. Ефросинью Ивановну трижды водили на расстрел, и трижды ее отбивали партизаны. Сын не вернулся…

Тридцать лет она искала архив, который зарыл ее мальчик. Из колхоза бульдозер прислали, а сколько земли она перекопала лопатой, но так и не нашла ничего. «Словно себя потеряла», — говорила Ефросинья Ивановна.

Наши сценаристы разыскали в государственном архиве документы и сделали с них фотокопии. Со сцены клуба в Тимановке я передала их в зал. На одной фотографии делегаты VII съезда Советов. Е. И. Нагорянская снята рядом с

Семеном Михайловичем Буденным. А пока снимок шел по рядам, я прочла выступление Ефросиньи Ивановны на II съезде колхозников-ударников: «Давайте нам культурный коровник на сто голов, динамо-машину, говорящее кино». Вот и оказывается, что это был не личный архив, а всей Тимановки! На другой фотографии сняты Надежда Константиновна Крупская и член ВЦИК Ефросинья Ивановна Нагорянская.

Каково было потерять все эти документы и какое счастье обрести их заново! Слезы были, но ведь не ради того, чтобы выжать слезы, был найден архив!

КРИТИК:

— Существует модель передачи «От всей души», ее модификации прослеживаются во всех выпусках. Не думаете ли вы, что это приводит к определенному однообразию?

ВЕДУЩАЯ:

— К однообразию? Нет. А вот к единообразию — с этим определением я бы согласилась.

КРИТИК:

— Неожиданные встречи в передаче «От всей души» стали традиционными. А ведь неожиданность и традиция — антиподы, исключающие друг друга. Не подрываете ли вы тем самым драматургию таких эпизодов?

ВЕДУЩАЯ:

— Если говорить о самом факте встречи, то возразить трудно, новизна первых выпусков, конечно, утрачена. Но полагаю, что встречи не теряют в своем содержании. Да и поиск человека, с которым авторы хотели бы свести нашего героя, часто бывает трудным и далеко не всегда приносит запрограммированные результаты, а иногда их просто невозможно предугадать.

Однажды передача «От всей души» (была посвящена строителям) искала однополчанина одного из героев. На сцену вышло восемь человек — однофамильцев того, кто нам был нужен. Имена у всех тоже были одинаковые — Иваны Гречишкины, солдаты Великой Отечественной войны, все из Тульской области.