Никогда не забуду слов акушерки из Владимира (это тоже было на передаче «От всей души»).

— Кто сказал, что дети рождаются одинаковыми? Один громким криком извещает а своем приходе в этот мир: «Пошевеливайтесь, я пришел!» Второй будто отвергает твою помощь: «Не надо, я сам!» А третий плачет: «Не покидайте меня! Как мне трудно! Помогите мне!» Это младенцы такие разные, а взрослые…

Со многими интересными людьми встречалась я в передачах, и каждый раз встреча раскрывала мне новую индивидуальность.

Меня пригласили на День шахтера в Донецк. На стадионе состоялся праздничный концерт. Мой выход был около девяти вечера, уже стемнело, публика ждала развлечения, а я хотела рассказать о своей знакомой по передаче «От всей души» — Екатерине Ивановне Подорвановой. Во время войны она бросила клич: «Женщины, в забой!» Через месяц первая женская бригада навалоотбойщиц в Копейске стала выполнять план наравне с мужчинами. Призыв покатился по стране…

И вот я подхожу к микрофонам, установленным на поле стадиона. Не успела я поздравить зрителей с праздником, как услышала хохот, он волнами выплескивался из чаши стадиона, то затихая, то оглушая. Во время его отлива я успела задать вопрос: «Я сказала что-нибудь смешное?» В ответ новый взрыв хохота. Выручил осветитель, направив луч света на левый край поля. И тут я все поняла: по траве бежал маленький мальчик, прижимая к себе букет цветов, кажется, он был больше его самого. Малыш все время спотыкался и падал. Поднимется сам, поднимет цветы, еще проверит, не потерял ли цветочек, пробежит несколько шагов и снова лежит на траве. Каждое его падение сопровождал новый взрыв хохота. Я побежала ему навстречу, когда он еще и половины расстояния не преодолел. Взяла у него цветы, поцеловала и сказала: «Беги обратно!» Потом подошла к микрофону и произнесла только одну фразу: «По-моему, мне больше ничего говорить не надо». Так и закончилось мое выступление.

Было время, когда в газетах и журналах часто появлялись статьи о передачах «От всей души». Наш цикл называли открытием, документальным спектаклем, человеческим праздником. Тот факт, что с героями «От всей души» я знакомлюсь и впервые встречаюсь только на передаче, называли определяющим нашего успеха. Удивлялись тому, что контакты ведущей с «действующими лицами» устанавливаются молниеносно. Но кто бы знал, с каким трудом это каждый раз дается, какой риск! Если в тот момент, когда ты впервые на сцене встречаешься с человеком, не почувствуешь, что он собой представляет, эпизод провален, а с ним и вся передача.

Журналисты, работающие над документальным фильмом, могут предварительно сориентировать своего героя о характере будущих съемок, психологически подготовить его, сделать несколько дублей, чтобы отобрать лучший, наконец, воспользоваться скрытой камерой. Наша творческая группа лишена этого, зато у нас есть одно преимущество, дорогого стоящее: атмосфера сопереживания. Она может возникнуть в зрительном зале только при непосредственном восприятии событий. Ею и жива наша передача. Эту атмосферу нельзя отрепетировать, воспроизвести в дублях — тогда все мгновенно улетучится, растворится, исчезнет. Она хрупка и сильна одновременно. Сильна тем эмоциональным импульсом, который посылает в эфир. Критик В. Туликова писала, что телезрители передачи «От всей души», проходившей на Реутовской прядильной фабрике, испытали состояние катарсиса, очищения (журнал «Телевидение и радиовещание», 1974, № 7). Приношу извинения, что цитирую столь высокие отзывы в адрес нашей передачи. Постараюсь быть объективной и не ограничиваться только положительными оценками. Но о «счастливых минутах истинного сопереживания» говорили многие, говорили подробно. Можно сказать, был проведен не только анализ цикла, но и вскрыта его анатомия.

Постепенно о нас стали писать реже. Интерес прессы угасал, а меня обуревали сомнения и противоречия. Некоторые из них — плод собственных раздумий, другие — следствие дошедших до меня отзывов и, наконец, мои личные впечатления от просмотра видеозаписей.

Видеозапись дает возможность видеть себя со стороны. Даже не знаю, когда волнуюсь больше — во время записи или во время просмотра. Если скажу, что самый взыскательный и требовательный критик моей работы я сама, это будет правда и вместе с тем неправда.

Леонтьева по ту сторону экрана лишена возможности самоконтроля в той мере, как это может делать Леонтьева, находящаяся по эту, зрительскую, сторону. Но просто зрителем я быть не могу, так как субъективна, и субъективна во всем — как в критике ведущей, так и в защите ее от критики. Все недостатки я вижу, подмечаю, вероятно, куда острее, чем другие. Чувствую малейшую фальшь, пустые, холодные интонации, «спрятанные» за ремесло, вычисляю меру самоограничения в выборе внешних выразительных средств, не нахожу себе места, когда ее превышаю. Проверяю реакцию зрительного зала: ведь со сцены я не могу заглянуть в глаза зрителей, со сцены я не вижу, а только слышу, как реагирует зал, слышу смех, шум, аплодисменты, тишину… А тишина бывает разной — тишина сопричастности, тишина волнения, но есть и вежливая, холодная тишина равнодушия.

Со сцены легко обмануться. А вот крупные планы зрителей в зале, которые видишь на экране, не обманут. Хорошо, когда находишь подтверждение обратной связи с залом. Но если видишь, что ты ее слишком активно и энергично добиваешься? Тогда появляется чувство досады, а порой и неуверенность в себе. Тут-то и срабатывает защитная реакция, начинается диалог — Леонтьева против Леонтьевой. Я сомневаюсь, спорю, утверждаюсь в своей правоте, снова колеблюсь и снова обретаю веру.

Хочу предложить некий спор (или сражение) с моим вторым «я»: Леонтьева-критик против Леонтьевой-ведущей. Предупреждаю: чем придирчивее и требовательнее будет критик, тем энергичнее станет защищаться ведущая.

КРИТИК (просмотрев видеозапись передачи «От всей души»):

— Боже, как она двигается, как жестикулирует! Столько лет вести передачу… пора бы обратить внимание на внешний рисунок.

ВЕДУЩАЯ:

— В нашей передаче люди раскрываются в момент душевных откровений, а то и потрясений, когда их меньше всего заботит, как они выглядят, и на эту орбиту их выводит ведущая. Хороша бы я была, если бы в такие минуты стала заниматься собой! Думать о том, как я стою, как красиво сесть и как встать, в каком ракурсе покажет меня оператор, как повернуться к камере, как падает на меня свет… Нет, тогда у меня не получилось бы от всей души! (Да, забыла предупредить: со своим вторым «я» буду разговаривать на «вы», чтобы не возникло никакой фамильярности.)

КРИТИК:

— Не кажется ли вам, что вы повторяетесь в передачах, что всюду одинаковы? Ведь так можно и надоесть зрителю.

ВЕДУЩАЯ: — Для меня каждая передача — новая, потому что я встречаюсь, знакомлюсь с новыми людьми. И если мне есть что сказать людям о своем восприятии города, села, коллектива, человека, то опасность повториться, думаю, мне не грозит. А сама я остаюсь все той же. Я не играю разные роли, и даже одной роли не играю. Вообще я ничего не играю.

КРИТИК:

— И все-таки нельзя поставить знак равенства между Леонтьевой в жизни, в быту и Леонтьевой на сцене перед камерой.

ВЕДУЩАЯ:

— Вы правы, дистанция от аналогичной ситуации в жизни до предлагаемых обстоятельств на сцене перед телевизионной камерой предполагает профессиональные данные ведущей. Но в том, как я реагирую, как чувствую, проявляется мой характер, мои нравственные понятия. Именно это дает право говорить, что на передаче «От всей души» я не играю никакой роли.

КРИТИК:

— Но ведь вы работаете по заранее написанному сценарию!

ВЕДУЩАЯ:

— Совершенно верно. Но сценаристы, намечая эскизы к портретам наших героев, оставляют простор для реакции ведущей, тем более что ее реакция ответная. А как и в чем проявятся эмоции того или иного участника передачи — разве это можно предвидеть?