В зал бывших бойцов вводили по очереди, места у них были в разных рядах.

Итак, вызываю на сцену членов гвардейского экипажа бронекатера «Бессмертный», прошедшего Волгу, Азовское и Черное моря, Дунай и Вислу. Словно прозвучала морская команда: «Свистать всех наверх!» Идут гвардии старшина Виктор Васильев, старшина первой статьи Яков Григоренко, командир отделения мотористов Сергей Гилев, бессменный радист, комсорг и помощник командира Тимофей Литвин. Поднимаются пулеметчики Петр Козенков и Владимир Корнильцев, особо отличившиеся во время тарана десантного корабля.

Старые бойцы стоят на сцене молча, не только радости, но даже удивления неожиданной встречей не выражают их лица. Наверное, иначе и быть не могло — приглашали их в гости к живому, а приехали они к памяти о живом. Но ведь наша передача не может быть некрологом, она о жизни!

Последним на сцену поднялся сигнальщик, гвардии старшина второй статьи Николай Шилин. На одной из боевых операций Николай, стоя на мостике «Бессмертного», увидел большое скопление сил противника и доложил Прокусу.

— Немедленно передать командиру бригады!

Через минуту сигнальщик принял приказ с берега: «Честь вам, что обнаружили, вам и уничтожить врага!»

Смотрела я на него и думала: был бы жив Прокус, просигналил бы сейчас Шилин и от имени «Бессмертного» поздравил бы своего капитана.

Но уже звучит прощальная морская песня. Стою у правой кулисы. Сейчас я произнесу традиционные финальные слова: «Вот и подходит к концу наша передача». Сама думаю: как же быть? Не получилась передача.

Солист поет последний куплет, и вдруг помощник режиссера буквально затаскивает меня за кулису и вручает мне долгожданную телеграмму: «Одному из кораблей Балтийского флота присвоено имя ГЕОРГИЯ ПРОКУСА».

Бурей оваций взорвался зал, братание на сцене. Как мы были счастливы!

Бороздит теперь морские просторы «Георгий Прокус». И не покидает всех нас, работавших над передачей, чувство гордости, что телевидение от всей души отдало эфир «пароходу и человеку» Георгию Прокусу.

В песне «Старинные часы» есть такие слова: «Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь». Формально возразить нечего — попробуй останови его! Но осмыслить можно только остановившееся мгновение, а если этого не случится, человек будет бессилен перед вечностью.

Вспоминаю звездный час человечества, когда его первый посланец сделал первый виток на космической орбите. Гагарин в космосе! Телевидение в этот день вело много прямых репортажей, в одном из них — с Центральной телефонной станции — я принимала участие.

Вряд ли смогу добавить хотя бы штрих к тому, что знают люди о Юрии Алексеевиче Гагарине. Бессильна передать и то, что творилось в эти сто восемь гагаринских минут на Центральной телефонной станции. (Тогда она находилась на Зубовской площади.) В огромном зале шестьдесят — семьдесят телефонисток, и все они жестами, взглядами поздравляли друг друга.

Соединяли они моментально и виртуозно: Париж! Лондон! Киев! Алма-Ата! Вашингтон! Прага! Тбилиси! Варшава! Ташкент! Хельсинки… На разных языках произносилось только одно имя — Гагарин.

Не знаю, перекрыт ли рекорд по количеству телефонных соединений 12 апреля 1961 года. Думаю, вряд ли. Но в каком измерении можно вычислить, насколько потеплел политический климат на планете после полета Юрия Алексеевича Гагарина!

Благодарю телевизионную судьбу уже за одно то, что мы, дикторы, одними из первых на земле увидели Гагарина сразу после полета. Юрий Алексеевич приехал к нам в студию. Помню первое свое впечатление: какого же он маленького роста! Но лицо такое родное… И это чувство родства осталось на всю жизнь!

Передача длилась три часа. Не забуду, как прекрасно пел Иван Семенович Козловский вместе с Полем Робсоном.

У зари-то, у зореньки много ясных звезд,

А у темной-то ноченьки их не перечтешь…

Горят звездочки ясные, пламенно горят.

Моему-то сердцу бедному что-то говорят.

Потом была встреча на Красной площади. Вместе с Юрием Фокиным мы вели репортаж о митинге, посвященном первому космическому полету. Тысячи улыбающихся Гагариных плыли на транспарантах по Красной площади, а сам он стоял на трибуне Мавзолея, такой же улыбающийся и простой, с такими же добрыми глазами. Только улыбка и глаза и простота были живые.

Такой многолюдной Красную площадь я помню в День Победы — 9 мая 1945 года.

Но вот закончился митинг, а площадь все кипела, бурлила радостью…

…Репортаж о похоронах Юрия Алексеевича Гагарина мы вели с Ю. Фокиным из студии на Шаболовке. Курить в ней строго запрещено. За все годы не помню случая, чтобы этот порядок нарушался. Но блюститель порядка — пожарный сам принес мне пепельницу. Наверное, он понимал, как трудно было преодолеть горестное волнение, собраться, обрести форму, чтобы начать этот репортаж…

У меня осталось две фотографии. На одной я протягиваю Юрию Алексеевичу коробку с пленкой и пожимаю ему руку. На другой он в скафандре. И внизу автограф: «Дорогой Валюше. Ю. Гагарин».

1954 год… Случайно узнаю, что на телевидении объявлен конкурс на замещение вакансий дикторов. Отчего бы не попробовать? Не было ни сомнений, ни колебаний. Чем объяснялось такое бесстрашие — самонадеянностью или уверенностью в своих силах? Пожалуй, ни тем, ни другим. Скорее всего невежеством. Я не только не представляла, что это за профессия, но до того дня, как переступила порог Шаболовки, не видела ни одной телевизионной передачи.

Видеозаписи не было. По четвергам телевидение не работало, у эфира был выходной день. Пятидесятые годы можно было бы назвать детством телевидения. Я вспоминаю их без всякого снисхождения. Разве детство может вызывать такое чувство? Ведь это целый мир, в который не так-то легко проникнуть. Однако все же можно попытаться, если тобой не будет владеть чувство превосходства.

У каждого есть дорогие для него воспоминания детства — первой поездки с родителями в цирк или первой новогодней елки, а может быть, пирогов с румяной корочкой, которые пекла бабушка. Мне, например, из детства, не раннего, а скорее времени прощания с детством, запомнилось мое первое публичное выступление. Я стою на сцене ленинградского Дома кооперации на Каменноостровском проспекте. Последний тур городского смотра. На мне матроска, плиссированная юбка. Читаю Маяковского — отрывок из поэмы «Владимир Ильич Ленин».

Ощущение безудержной радости помню до сих пор. Меня слушали, я это поняла, потому что услышала тишину. Тишину не глухую, не мертвую, а живую. Ту, выше которой для тебя, стоящей на сцене, не может быть ничего. Не знаю, как я читала, ведь девочке вообще трудно читать Маяковского. Помню лишь, что я из своего ленинградского детства видела семнадцатый год. И сегодня мысленно благодарю тех зрителей за внимание, доброту, чуткость — за тишину! Через несколько дней я потеряла в трамвае именной позолоченный жетон, удостоверявший, что Валя Леонтьева получила первую премию на городском смотре художественной самодеятельности в 1935 году. Папа хотел получить дубликат, но из этого ничего не вышло.

Когда я пришла на конкурс дикторов телевидения, там работали всего двое: Ольга Чепурова и Нина Кондратова.

Конкурсантов было человек семьдесят, одни девушки. Настала моя очередь. Оператор Владимир Киракосов усадил меня и предупредил, что я должна смотреть в объектив телевизионной камеры. Меня попросили прочесть либретто «Лебединого озера». Балет я уже тогда любила, и невольно получилось так, что я скорее рассказала содержание, нежели прочла либретто. Вышло так, что я как бы общалась с теми, от кого теперь зависела моя судьба.

Общение! Альфа и омега дикторской профессии. Тогда я об этом и не подозревала. Но добрые внимательные глаза Володи Киракосова, стоявшего за камерой, располагали к простой, доверительной, неофициальной интонации. Сейчас студия, в которой я познакомилась с этим удивительным человеком, носит его имя.