Помню, шла передача из Вольска. Одной из ее героинь была Александра Алексеевна Мыльцева, первая женщина-обжигала. Так, во всяком случае, эта профессия называлась раньше. Даже для мужчин это труд тяжелый — машинист вращающихся печей. Я знала, что в феврале сорок третьего она сопровождала эшелон с хозяйственной утварью в Сталинград. Но когда я попросила Александру Алексеевну рассказать об этом, она стала вспоминать свою жизнь с детства: как нянчила ребенка, как была прачкой, как впервые пришла на завод. А зал ждал ее ответа на мой вопрос, но она его не слышала.
Впрочем, я не права — слышала, но не приняла его конкретный смысл, вероятно, хотела рассказать, почему ей завод оказал такую честь. Первый эшелон, который вез в Сталинград не снаряды, а кастрюли, был для сталинградцев первой ласточкой грядущего мира… И о своей причастности, пусть скромной, к первым мирным радостям восстававшего из руин города, причастности, которую она заслужила всей своей трудовой биографией, Александра Алексеевна и хотела рассказать.
Но у телевизионной передачи свои неумолимые законы внутренней динамики, темпа. И здесь все зависело от ведущей: как сберечь внимание зрителей, настроить их на волну восприятия эмоционального состояния героине, которого поначалу никто из нас не понял, проявить такт и внимание к человеку, приглашенному на сцену, удержать ритм передачи и, наконец, найти новое решение эпизода. А вы говорите — запланированные эмоции!
КРИТИК:
— Да, вы, как шахматист, должны проигрывать на много ходов вперед возможную реакцию героя в заданной вами, точнее, сценаристом драматургии. Взялся за гуж…
ВЕДУЩАЯ:
— Не говори, что не дюж! Но бывает и так, что жизнь опрокидывает сценарные ходы и творит свой произвол. Вела я передачу из Любани. Рассказываю о Николае Степановиче Титове, водителе автомашины. В сельской местности маршруты короткие, но у Николая Степановича их столько, что километраж он наезжает, как таксист в большом городе. Узнала я такую интересную подробность: шоферские права ему были выданы 40 лет назад. Бывали случаи, когда приходилось Титову в ГАИ паспорт показывать — не верили, что это его права. С ними он ездил на войне — возил старшего лейтенанта. На фронте они, можно сказать, породнились — вместе ездили на передовую линию глубокой артиллерийской разведки, вместе попадали под бомбежки, вместе пересекли границу Германии, словом, воевали…
Согласно сценарию я должна была попросить Николая Степановича показать его права, и этот документ стал бы началом моего рассказа о нескончаемом шоферском пути Титова. Отчетливо представляла себе эту картонную книжечку, знала, какая она потрепанная, какого формата, знала, что чернила давно выцвели и, кроме даты выдачи, разобрать в правах ничего нельзя. Но перед началом передачи я почему-то стала волноваться: «А вдруг Николай Степанович не возьмет права с собой? Наденет выходной костюм, а они останутся в рабочей куртке!»
Товарищи, готовившие встречу, заверили меня, что права у него всегда с собой. Оказалось, волновалась я не зря. «А у меня их нет», — улыбаясь, сказал герой. «Тогда, может быть, вы скажете, когда они были выданы», — прошу я Титова. Улыбка не сходит с его лица: «В прошлом месяце». Оказалось, что Титов наконец получил новые права.
Я показала ему фотографию старшего лейтенанта, фотографию военного времени. Николай Степанович долго в нее вглядывался: «Первый раз в жизни вижу этого человека». — «Конечно, фотография пожелтела, расплылись черты лица, — начала я. — Но четыре с лишним года фронтовой солдатской дружбы!»
— «Нет, не знаю его!» — «Ну что же, — сказала я, — хоть вы и не узнаете этого человека по фотографии, но появись он здесь, на сцене, вы бы кинулись к нему навстречу!» Из-за кулис появился старший лейтенант, и встреча состоялась!
…Вот и приходится думать не только об эмоциях наших героев, но и о том, какую контрситуацию любой из них может продиктовать нам на передаче.
КРИТИК:
— Традиционно один из сюжетов передачи бывает посвящен встрече людей после долгой разлуки, чаще всего потерявших друг друга на войне. Не означает ли это, что действие в таком эпизоде развивается согласно заданной сценаристами драматургии?
ВЕДУЩАЯ:
— И да и нет. Мы, естественно, планируем радость узнавания, но проявляться она может у каждого человека по-разному. Ведь ни одна встреча не бывает похожей на другую. В передаче, которую мы вели с Белгородчины, я рассказывала о женщинах села Солдатского. В сорок третьем линия обороны проходила через это село, за сутки оно несколько раз переходило из рук в руки. Четырнадцать девушек добровольцами ушли на фронт, попали они в 309-ю стрелковую дивизию, в 436-ю полевую хлебопекарню. Пекли по восемь тонн хлеба в сутки под бомбежками, артобстрелами.
И вот пять уже немолодых женщин я пригласила на сцену. Ксению Федоровну Наседкину спросила: «За что вы, пекарь, получили орден на войне?» Ксения Федоровна рассказала, как однажды разбомбили пекарню, как собрали они бочки по крестьянским дворам. «Ныряли в эти бочки, ноги кверху, а тесто месили. К утру выпекли четыре тонны. Эх, — махнула рукой Ксения Федоровна. — Мало». Сорок лет спустя она сожалела, что не смогла в тот день досыта накормить солдат.
Пригласили мы на передачу и женщину из села Бобрава, тоже пекаря той же 436й полевой пекарни. Все эти годы она не виделась с Ксенией Федоровной. И вот она уже поднимается на сцену, оттесняет меня, скороговоркой шепчет: «Потом, потом…» — и эпизод рассыпается. Вот и попробуй собери его!
КРИТИК:
— Уже четырнадцать лет вы ведете передачу «От всей души». В чем вы видите резервы своего нравственного опыта?
ВЕДУЩАЯ:
— В литературе, в искусстве, в активной гражданской позиции. А сама встреча с героями передачи! Для меня это всегда настоящая школа воспитания чувств. Как говорил поэт: «Душа обязана трудиться».
КРИТИК:
— Иногда вам, как ведущей, не хватает самоконтроля. Вы вдруг встаете на котурны и ходите словно по краю пропасти — вот-вот разрушится правда документа, правда портрета, которую вы исповедуете.
ВЕДУЩАЯ:
— Вам со стороны виднее. Если вы чувствуете, что я становлюсь на котурны, это означает только одно — мне не удается найти контакт со зрительным залом, вероятно, это происходит от желания расшевелить его.
КРИТИК:
— Но эта ложная приподнятость, декламационная манера никак не располагает героев передачи к общению с вами.
ВЕДУЩАЯ:
— Есть за мной такой грех.
КРИТИК:
— Наконец-то я вас в чем-то убедил.
ВЕДУЩАЯ:
— Не торопитесь праздновать победу, она ведь пиррова. Мы оба страдаем от этого.
КРИТИК:
— Вот поэтому я так откровенен с вами. И еще одна опасность вас подстерегает
— заслонить собой героя.
ВЕДУЩАЯ:
— Я человек эмоциональный. Иногда ловлю себя на том, что мне не удается отойти на второй план.
КРИТИК:
— Хорошо, что вы это понимаете.
ВЕДУЩАЯ:
— Только, пожалуйста, без обобщений. Сейчас я вас опровергну. Вот что писал рецензент передачи «От всей души», проходившей в Иванове, Б. Максимов («Открытия памяти», газета «Рабочий край» от 22.11.80): «…Правда, этот доверительный тон выглядит несколько… однообразным. И в результате гости передачи с их «особинкой» порой выглядят колоритнее, нежели ведущая. Так произошло и в некоторых эпизодах ивановского выпуска». От себя могу только добавить — очень жаль, если лишь в некоторых, и хорошо, что не только в этой передаче!
КРИТИК:
— Да, не ведая того, автор заметки дал оценку, которая, по сути, выше любого комплимента.
ВЕДУЩАЯ:
— Она меня очень порадовала. А вы говорите, что я не справляюсь со своей служебной ролью.
КРИТИК:
— Зачем же крайности, речь идет об эмоциональных «плюсах», иногда я вижу, как они вам мешают.
ВЕДУЩАЯ:
— Не скрою, бывает нелегко подавить внутреннее волнение. Никто не знает, каких усилий мне иногда стоит, чтобы не заплакать.
КРИТИК:
— До сих пор не научиться «перекрывать шлюзы» своих эмоций! Не кажется ли вам, что профессионализм заключается в сплаве мастерства ведения передачи с простой человеческой сопричастностью к ее героям.
