В Бруме жили аэльи, в основном люди. Жили, по мнению Аттэ, припеваючи, ни в чём не нуждаясь. Однако город никогда не спал, и ночью жизнь его была даже полноценней, нежели днём. Чем здесь занимались? Да в общем-то всем тем же, чем и везде: убивали (в основном обидчиков), насиловали (в основном обидчиц), ругались (в основном с друзьями по шабашу), били морды (в основном от нечего делать), жрали (что смогли догнать) и пили (что смогли добыть).

Аттэ не хотела сюда ехать. Она на дух не переваривала не то, что этого уродца Абрихта, а даже его шлюх. А он недолюбливал её, потому как на Аттэ его чары не работали по некоторым весьма понятным причинам. Когда она во сне словила астрального вестника от маэстро Шатурнэ, её уже тогда начало мутить. Никогда ни одно вмешательство в её порядки извне не проходили безболезненно и она уже предполагала, что будет.

Прослушав астрального вестника, она взмолилась, отказываясь верить, что ей придётся покинуть ставший родным Аббалор, встретиться с другими учениками маэстро и даже больше того — подчиниться остроухой твари. У маэстро Шатурнэ никогда не было совести…

Она попыталась сопротивляться воле, всё ещё находясь в мягкой кровати. В результате её вырвало прямо на подушки, а руки её мелко дрожали, но деваться было некуда и она отправилась в путь — вначале порталом, но тот закинул её вместе с Гаром и Дахом куда-то в лес и ещё день ей пришлось блуждать. Сейчас же она была уже на месте, но всё равно чувствовала себя как в чёртовом лесу, озираясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху.

Она болталась в кресле носилок, лежащих на мощных плечах Гара и Даха: двух мускулистых, больших, бесполых низших демонов. Впрочем таких же низших, вылупившихся из бесярни, как и она сама. И таких же бесполых, как она сама. Аттэ рассматривала выкрашенные белой краской длинные, уходящие в небо, тонкие рога Гара, идущего впереди, и каждый раз взгляд цеплялся за трещинку в краске. Её это порядком нервировало и она глубоко вздыхала.

Она отдавала себе отчёт, что нервировала её совсем не трещинка в краске, а вероятность встретить здесь тех, с кем она училась давным-давно. Твари (а по-другому их назвать нельзя), которые наступали ей на пятки. Ей, далеко не самой сильной, но и не самой слабой ученице Шатурнэ, которая дошла до конца в своём обучении, оставшись живой.

В Бруму они вошли в абсолютной тишине: драка кончилась, кого-то прирезали, скандал прекратился. Эта тишина, нарушаемая лишь цоканьем копыт демонов, напрягала больше, нежели понятные и знакомые крики. Начался подъём и демоны засопели, таща свою хозяйку и её поклажу. Копыта упирались в землю, оставляли глубокие следы на казалось бы до состояния камня спрессованной мостовой. У Даха ещё в лесу погнулась подкова, а в этом чёртовом месте пойди ещё найди кузнеца!

Раздался детский плач и Аттэ дрогнула, как перед смертельной опасностью. Ни Гар, ни Дах и ухом не повели, продолжая пыхтеть и обливаться потом, втаскивая свою хозяйку на самую вершину Брумы. Туда, куда отправил её учитель Шатурнэ.

Старого прохвоста она побаивалась, совершенно его не понимая и не имея понятия, на что он способен. Дейдру он убил просто взмахом руки, когда тот пытался оскалить зубки, а ведь Дейдра тоже был не так прост. Мысль о подчинении Шатурнэ вызывала негодование, хотя головой Аттэ понимала, что если бы она не подчинялась Шатурнэ, то подчинялась бы Ишиану напрямую, а что ожидать от их Верховного Лорда, она совершенно не имела понятия. По слухам даже императрица эльфов, наводящая страх своим присутствием на всю округу, боялась его животным страхом.

Таверна неумолимо приближалась.

Кто же ждёт её там? Все ли ученики Шатурнэ собрались там? И почему не под началом самого мастера, а в подчинении какой-то эльфьей швали? О, если все соберутся под одной крышей, такая взрывоопасная смесь не может не взорваться, в особенности если эльфийка начнёт совершать ошибки.

А эльфы мягкие, они совершают ошибки.

Поскрипывающий на ветру рунный фонарь со стёртой Эйяй освещал вход в трактир, который закрывала занавеска. Дверь, треснувшая чуть ли не до середины, с облупившейся краской, была приставлена у стены рядом. За занавеской шли разговоры. Аттэ различила незнакомый писклявый девичий голос и нежный разливистый голосок, который она узнала.

То была Эштихаль — самодовольная стерва. Вечно ходит со своим детским черепком, который поглаживает рукой в перстнях. Словно ворона ведётся на любую безделушку и подлизывается к каждой встречной паре яиц между ног.

Поговаривали, она так и осталась со своим Альфухтом, который всё время обучения строил из себя неизвестно кого, ни во что не беря Трэ. Последний в итоге прогнулся настолько, что, будучи наравне со всеми, стал слугой и Альфухта, и Эштихаль. Аттэ слышала только два голоса: неужели неразлучная троица разлучилась?

Аттэ соскочила на грязную мостовую, стоило Гару и Даху остановиться. Изобразив на лице улыбку помилее, Аттэ шагнула внутрь. Едкий кислый аромат дал в голову словно кувалдой после свежего ветерка улицы. Свет едва мерцал в полутёмном помещении. В свете свечей стояли четверо.

Маленькая девушка-низушек с кучеряшками, торчащими в разные стороны и в грязном переднике — трактирщица — заведя руки за спину, что-то усердно рассказывала, глядя на Эштихаль преданным взглядом. Суккуб Эштихаль, в кожаной куртке и короткой юбке, призванной привлекать и отвлекать демонов, размахивая длинным хвостом с напяленным на него бантом, рукой в перстнях гладила детский череп, висящий на шее — некоторые не меняются. Рядом с ней стоял могучий Альфухт с горами мышц на руках и откровенно скучал, завернувшись в большие перепончатые крылья словно во второй плащ. А где же бедолага Трэ? Аттэ его увидела не сразу: увешенный сумками и тюками, скрючившись и потея, он в уголке ждал окончания разговора.

Вся четвёрка прервалась, переводя взгляд на Аттэ.

«Чего ждёте? Что я запрыгаю перед вами на задних лапках?»

— Четверо из восьми уже собрались, не так ли? — вразвалочку Аттэ подошла к трактирщице. — Моё имя Аттэ и я надеюсь узнать, кто ещё прибыл в Бруму.

Внутри Аттэ что-то ёкнуло, она осмотрелась, пробежав взглядом по углам, но не заметила никакой опасности и попыталась успокоить бьющееся сердце, но не смогла.

С копной идущих локонами фиолетовых волос Эштихаль сложила руки на пышной груди, задирая острый подбородок:

— И что, не сможешь до утра потерпеть? Разорвёт?

Завёрнутый в крылья Альфухт, скучающий до этого, смерил Аттэ полным презрения взглядом.

— Вас же разрывает, — развела руками Аттэ, увидев на шее Эштихаль выпавший тёмно-фиолетовый волос и ещё один на плече кожаной куртки. Аттэ очень хотелось их убрать, но она лишь спрятала руки за спину. — Я вот и подумала, что нужно помочь, а то лишусь таких милых компаньонов, — промурлыкала Аттэ, оставаясь довольна своим ответом.

Эштихаль вновь погладила череп младенца, висящий на шее, отставила вбок ногу, демонстрируя гладкое и мускулистое бедро в разрезе юбки.

— Это недостойно нас спрашивать такие мелочные подробности, — фыркнула она и отвернулась, поворачиваясь к Альфухту. — Пойдём, милый, нам пора.

Она демонстративно отвернулась, махнув россыпью фиолетовых волос, взяла Альфухта под руку и вышла из таверны. Тощий и убогий Трэ, что томился в ожидании и только, наверное, и думал, куда бы прислониться, вздохнул и поплёлся следом.

Трактирщица стояла и хлопала глазами, глядя на всё откуда-то с уровня пола. Стоило им уйти, как она стала щебетать:

— Госпожа Аттэ, позвольте представиться? — Аттэ не успела рот открыть, чтоб ответить. — Зовут меня Марго, и это заведение — моя гордость и гордость господина Абрихта, пивнушка Марго, подаренная мне за мои немалые заслуги… — она зарделась, но продолжила. — Госпожа Аттэ, должно быть, прибыла сюда по поручению магистра магии Шатурнэ, и дабы свершить тут какое-то дело, кое меня, как вашу скромную работницу, не должно ни коим образом заботить и волновать. Однако я прошу заметить, — тараторила она без умолку так, что Аттэ почувствовала, что её начинает мутить, — что госпожа Темно…