Кто-то захлопал в ладоши, к нему инерционно присоединились жиденькие аплодисменты, которые, правда, тут же сменились удивлёнными возгласами: «Вы?».

В углу стоял пенсионер. Он тоже перестал хлопать.

— Ну, здравствуйте снова, девочки.

— Здравствуйте, — сказали нестройным хором Нимфы и Ласточки.

Скромный пенсионер, он же директор лагеря Спартак Петрович, оказался под множеством взглядов и еще такой уверенный в себе секунду назад, теперь, кажется, почувствовал себя неловко.

— Знаете, — не понятно к кому он обращался, ко всему отряду или только к вожатым, — я последние два часа был незримо в этой комнате. — Директор даже начал мямлить. — Извините меня все, пожалуйста. — Эти его слова, произнесённые с искренностью доброго человека, потушили едва не вспыхнувший огонь негодования. Но все стали оглядываться.

— Нет! — Неловко взмахнул руками директор. — Никаких камер. Хоть я и Доктор Зло, а подглядывать за девочками всегда считал постыдным. Просто, как самый главный здесь, могу включить коммуникатор любого вожатого и слушать. Что я и делал после поступления «SOS» от ваших несравненных Маргариты и Светланы.

Лица последних остались невозмутимыми: сигнал о помощи мог отправить кто угодно, только не эти стильные нордические девушки с поджатыми губами.

— Да, Лазутчица (Ангелла?), это произошло после твоего громкого появления. Я как раз на откровения поспел и сразу понял: мы в шаге от цели или в шаге от пропасти. И надо немедленно решать: остановиться или смело доделать начатое. Так получилось, хотя и совсем нами не предполагалось, что выберем путь мы все здесь присутствующие вместе. Хоть большинству и кажется, что я несу напыщенную околесицу, или всё это отличный розыгрыш…

— Чтобы было интересней. — Мрачно сказали Маргарита и Светлана отработанным унисоном.

— Да, именно, — продолжил директор, — мы вас не будем переубеждать. Но сейчас я хочу вам сообщить точку зрения, отличающуюся от прозвучавшей, чтобы завтра на свежую голову, где за ночь всё должно будет более-менее уложиться, мы снова вместе собрались и решили, как будет развиваться эта история.

Итак, Лазутчица рассказала, что под прикрытием детского лагеря и под моим чутким руководством здесь готовится апокалипсис. Врата разверзнуться и орды неслыханных чудищ хлынут в наш мир. Трудно поверить, не правда ли? Но может быть вам будет легче поверить в другое.

Этот лагерь действительно стал местом, где готовится событие глобального масштаба. Да, мы здесь, кстати, всё население лагеря, способствуем размытию границ между нашим миром и… Раем. Вы все благополучные дети, из хороших, и как минимум, в меру обеспеченных семей, иначе родители вас не смогли бы сюда отправить, но тем не менее постоянно сталкиваетесь с несправедливостью и серостью мироздания. Вы вернётесь в свои города и наступят рутинные будни — лишь какие-то двадцать дней относительного беззаботного счастья за целый год. Пока вы будете взрослеть, поверьте, этот срок сожмётся до недели, затем двух-трёх дней, а потом просто исчезнет.

Тихий голос директора начинал звенеть силой своей правоты.

— Но ведь где где-то должно быть место, где не надо зарабатывать хлеб свой в поте лица своего? Ведь кажется каждому иногда, что есть некий дом, куда так неизъяснимо хочется вернуться? Мы нашли дверь в сказку! Там другие физические законы: меньше боли, намного меньше! Больше чуда, намного, вплоть до единорогов и трансмутации металлов магией! Открываем двери и позволяем тому миру вылечить наш.

— А кто сказал, что вас желают лечить?! — Лазутчица вскочила на ноги, с ней случилась разительная перемена, она впервые смотрела яростно, даже в драке с отрядом, которая закончилась её поражением, она была спокойна и благожелательна. — А вы не боитесь погубить и Рай в придачу? Проказа этого мира заразна, она не лечится, вы обречены!

Спартака Петровича эта тирада ударила на отмашь, он даже сделал маленький шаг назад.

— Вот как?.. — Трудно было что-то прочитать в потухшем взгляде пожилого директора. — Думаю, все согласятся в одном — давно пора спать, продолжим наши приключения завтра. — Потом в адрес вожатых:

— Верю, вы позаботитесь, чтобы Ангелла, — он произнёс имя подчёркнуто нейтрально, раньше из его уст «Лазутчица» звучало на порядок теплее, — чувствовала себя максимально комфортно. («в нашем маленьком прокаженном мирке», — не сказал он). Мальчишки, — взмах в адрес Сергея и Паши, — пойдут со мной. Провожу до корпуса.

Друзья встали с подушек, где были приклеены густой смолой шока последние полчаса. Они дико озирались, вращая круглыми глазами, и не могли поверить, что видят, как все почти равнодушно готовятся расползтись ко сну.

— Но вы встретитесь не с Раем, — уже спокойно и тихо звучали в спину слова Лазутчицы, — судя по всему, открывают другие «двери» и оттуда выбегут совсем не единороги. — Она издала невесёлый смешок.

— Девочки просто устали, мальчики, — прошептал директор Пашке и Сергею, когда выходили из комнаты.

А Сергей подумал: «Откуда же тогда взялась ты, такая красивая, если двери не те открываются?»

Выйдя на порог корпуса необычная компания — директор и двое мальчишек — попала в лёгкий, но непрозрачный туман. В свете лампочки над крыльцом проплывали растрёпанные клочья, состоящие из микроскопических блестящих уколов сырых иголочек. Пашка подался вперёд и взмахом руки рассёк маленькое облачко, оно закружилось двумя вихрями размером с кофейные блюдца.

Мужчины не решались сойти с крыльца.

— Холодный ветер с гор встретился с тёплой морской влагой, здесь такое часто бывает, — сказал директор и шагнул со ступеньки, став чуть размытым. Мальчишки поспешили за ним, не желая отставать. Троица пошла в насыщенном жёлтом тумане, который, казалось, редел в тенях между фонарями, чтобы потом максимально собраться в свете, пытаясь заглушить ватой и так едва слышное гудение маленьких трансформаторов.

— Что вы обо всём этом думаете? — Спросил Спартак Петрович тоном, которым в конце добавляют шутливо-серьёзное «коллеги».

Несколько секунд мальчишки ничего не отвечали.

— В таком тумане верится в странные вещи, что с нами произошли, и что нам сказали. — Сергей медленно подбирал слова. — Но ощущение, как во сне, когда не знаешь, что спишь, и воспринимаешь как нечто обыденное происходящие вокруг чудеса.

— Завтра проснёмся и будем уверены, что всё это представление, — сказал Пашка. — Но пока что знаю: вечером мы были на волосок от гибели в лапах жуткого монстра. — Он посмотрел на ладони, потом протянул их директору. — Болят! Завтра утром, если все ссадины окажутся на месте, скажу: «Ну и шуточки у вас в «Кристалле»!

— Извини, мы уволим того актёра, он переигрывает, — пробормотал Спартак Петрович. В ответ мальчишки на него непонимающе уставились. — Ох! Простите за глупую шутку. Если бы только знал, что безопасность детей может быть под угрозой, я бы ничего даже не начинал.

— Ну, так прекратите всё!

— А вы думаете, что я могу просто щёлкнуть выключателем? Ребята, нет никакого рубильника ни на каком Генераторе зла! Лазутчица рассказала о каком-то устройстве, но у нас ничего нет, кроме этого лагеря, этой горы и детей, разделённых ажурным забором с зеленью. Всё устройство по расщеплению миров — это массы скал и вы: по левую сторону почти тысяча девочек, по правую — почти тысяча мальчиков. Плюс какая-то аномалия. Это была безумная идея! Прошлый директор, ещё при Советском Союзе, заметил, что с местом что-то не так. И максимально не так, именно когда здесь лето и дети. Двадцать лет назад мне по наследству, вместе с кабинетом, перешли его записи, где он среди прочего описывает целый ряд происшествий, которые нельзя было объяснить ни хулиганством, ни деятельностью военных.

— Военных? — Охнул Пашка, в душе он был тот ещё милитарист.

— Да, — сказал директор, всем видом показывая: удивляться нечему, — частое явление: разворачивается ударная коммунистическая стройка детского лагеря, а невдалеке, под прикрытием мирной пыли, закапывается в землю какая-нибудь секретная часть.