— У вас, казаки каждой твари по паре, да? — Я усмехнулась. Они тоже засмеялись.

— Истинно так, Царевна. — Согласились казаки.

— Пушки у вас в селениях стоят на валах? Я правильно понимаю?

— Правильно. В набег их не возьмёшь. Как и пищали. Тяжелы они.

— Я знаю. Нужно более легкое огнестрельное оружие. Я над этим работаю.

— Скажи, Царевна, мы слышали, что у тебя какие-то пушки есть. Которые можно в набег брать? И заряжаются быстрее, чем турецкие? И ядра метают дальше?

— Есть. Пока немного. Но их льют уже.

— А нам можно пушки такие? — Спросил Шрам.

— Можно, если осторожно. — Я улыбнулась.

— Как это, осторожно? С опаской что ли? — Казаки смотрели на меня недоумённо.

— И с опаской тоже. Всё дело в том, что к этим пушкам особый заряд нужен. И самое главное, умение пользоваться ими. Ну вот дам я вам такие пушки, и что вы с ними будете делать? Иван, ты видел на полигоне стрельбу из моих орудий?

— Видел, Царевна. Баско стреляли отроки твои. Я такой быстрой стрельбы ещё не видел.

— Не отроки, атаман. Кадеты!

— Прости. Да, кадеты.

— Вот. Поэтому дадите мне от каждого селения по четыре отрока в кадеты. Но не самых глупых. Наоборот, самых смышлёных. Возраст от 14 до 16 лет. Это самое то. Земли, на которых вы живёте, закрепляются за вами навечно. Подати и налоги, вы не платите. Вы платите русскому государству своей службой ему.

Я достала из привезённого с собой сундучка, где хранились разные документы, указ Государя Московского.

— Грамотные есть среди вас? — Спросила казаков. Из-за стола встал один из них. мужчина лет 30. Поклонился мне.

— Я обучен грамоте, Царевна.

— Где и кто обучал? — Спросила его. Он молчал. Помялся некоторое время. Я продолжала вопросительно смотреть на него. — Чего мнёшься, словно девица красная на выданье?

Казаки захохотали. Мужчина, сначала удивлённо смотрел на меня, потом тоже улыбнулся.

— Подъячим я был в Москве, Царевна. Да только дьяк, Чёрный Пётр Михайлович, мужеложец поганый, начал склонять меня к содомии. Я отказался. Меня пороли на подворье и не раз. Голодом морили. Ну я и, с божьей помощью, бежал на Дон, а перед этим дьяка подрезал. Не сможет он больше мужеложество, да содомию творить.

Я смотрела на мужчину вытаращив глаза. Ничего себе.

— Да, дело поганое у тебя, казак, случилось. — Сказала ему. — А теперь боишься преследования?

— Всё так, Царевна. Но ты сказала, что с Дона выдачи не будет?

— Не будет. Ты всё верно сделал. Только о таком скотстве надо было сообщить Государю. Мужеложцев и прочих содомитов у нас не жалуют. Ты же знаешь.

— А кто бы мне поверил? Он с боярами в родстве, да князьями.

— С кем именно?

— С Шуйскими.

— Род Шуйских разгромлен. Можешь не бояться. Они мои личные враги. Возьми указ Государя. Прочитай его всем здесь сидящим. Чтобы знали, что не слова это пустые. — Передала ему свиток с Великокняжеской печатью. Он стал читать. Казаки внимательно слушали. Закончив, казак свернул аккуратно свиток и протянул мне. Я покачала головой. — Нет, казак. Этот указ, воля Государя. Оставьте его себе, казаки, как подтверждение вашего нового сословия. Вы готовы принести присягу, то есть клятву от имени всех ваших людей?

Казаки встали. Поклонились мне.

— Готовы, Царевна Александра Вячеславовна. — Ответил за Всех Иван Гойда.

— Тогда пойдёмте в церковь.

В небольшой деревянной крепостной церкви всё уже было готово. Батюшка уже ждал. Я достала ещё один свиток, в котором был текст присяги донского казачества. Пусть пока только эти пять поселений. Но это уже много. Это начало. Я верила, что с каждым годом количество донских казаков, присягнувших Москве будет только увеличиваться. Я раскрыла его.

— Казаки, повторяйте за мной. Это слова вашей присяги, вашей клятвы, которую вы дадите перед богом и людьми. Не забывайте этого. — В церкви по мимо нас и священнослужителя находились и сотник Кобыла, несколько его воином, а так же несколько человек из гарнизона крепости. Я начала читать. Делала паузы позволяя казакам повторить за мной.

— Мы казаки Дона, пред Честным Крестом и Святым Евангелием присягаем верой и правдой служить Руси Святой, Государю Московскому, Православной Вере, честному казачеству, свято хранить добрые казачьи традиции и обычаи. Защищать их в лихую годину брани, не щадя живота своего и крови своей. Не за страх, а по совести выполнять возложенную на меня обязанность по защите Отечества моего, подчиняться законной власти Государя Московского, Атаману, Священноначалию и иных не знать и не принимать. А данную мне власть, как воина русского не употреблять во зло Руси. А если нарушу я свою присягу и предамся врагам Руси, то пусть меня постигнет кара божия, в пятно позора и бесчестия ляжет на весь мой род до седьмого колена.

Я видела, как повторяя слова клятвы все казаки побледнели. Это была страшная клятва. Ладно если только ты подвергнешься каре божией, но тут каре и проклятию подвергнется весь род — отец, мать, братья, сестры, дети, внуки, правнуки, праправнуки на семь поколений. Люди здесь и сейчас верили в это неистово. Казаки преклонили колено. К ним подходил по очереди батюшка, давал поцеловать Евангелие и крест. Потом они поставили свои подписи на тексте присяги. Ну как подписи, отпечатки своих больших пальцев, смазанных красными чернилами, символизирующими кровь. Я так им и сказала, то не ваша кровь, а кровь Христа.

Когда оттиск своего большого пальца поставил последний из казаков в храм забежал один из воином гарнизона. В этот же момент мы услышали бой набата.

— Царевна, татары!

— Все оружные на стены. К бою! — Закричала я и мы выбежали из церкви. Казаки тоже были с нами, моментально выхватив сабли и палаши.

Взбежав на смотровую площадку одной из башен, я увидела конницу. Они двигались прямиком на крепость.

— Орудия готовы? — Спросила я стоящего тут же коменданта крепости. Это я так назвала главного по гарнизону. Здесь уже стали привыкать к новым словам.

— Готовы, Царевна. Заряжены шрапнельными снарядами. Встретим басурман как нужно.

— Стрелять только по команде.

— Слушаюсь, Царевна. — Ответил комендант. Потом повернулся и закричал. — Стрелять орудия по команде.

Ко мне присоединились мои палатины, сотник Кобыла и несколько его воинов. А так же трое казаков во главе с Иваном Гойда. Мы наблюдали за татарами. Их примерно было около двух сотен. Странно. Сколько я не вглядывалась, но больше я никого не видела.

— Они что, с таким количеством собрались штурмовать крепость? — Задала я вопрос.

— Сомневаюсь я. — Тут же ответил атаман Гойда. — С ходу к крепости не подойдёшь. С одной стороны Дон, с другой речушка малая, но с топкими берегами, с третьей ров с водой. — Да это было так. Своего рода неравнобедренный треугольник. Татары ехали спокойно. Не скакали галопом, не кричали, завывая, и не держали натянутыми, с наложенными стрелами, луки. Основная часть всадников близко не подошла. Ко рву подъехала небольшая группа в пять всадников и сошли с коней.

— Похоже, хотят переговоров. — Сказала я.

— Надо ли, Царевна? Может жахнуть из пушки шрапнелью и всё? Какие переговоры могут быть с басурманами? Обманут, как пить дать. Веры им нет. Мужа то твоего, боярина Ивана, так же убили. Пришли сначала с миром. А потом начали стрелами нас осыпать вероломно, да ещё и травленными. — Сказал комендант.

— Я знаю. Это те же татары?

— Да бог его знает. Хотя… Бунчук у них другой. Синяя лента видишь, матушка.

— А у тех, кто был, когда Ваню убили?

— У тех бунчук был с черной лентой. Матушка, они стоят в зоне поражения из пушек и наших стрел.

— Спросите, что им нужно?

Комендант крикнул в бойницу:

— Что вам надо?

— Говорить с ханакой, дочерью большого хана!

Все, кто был на смотровой площадке вопросительно посмотрели на меня.

— Ханака? — Переспросила я коменданта.

— Дочь хана. — Пояснил мне Кобыла.

— Понятно. Пусть эти пятеро проедут в крепость.