Он уже добрался к двери своей комнаты, когда заметил, что кольчужное кольцо на полу сдвинуто. Он положил его туда именно для того, чтобы заблаговременно подметить опасность. Дамиан замер и настороженно прислушался. Внутри явно кто-то находился — оттуда доносился едва различимый шорох. Бесшумно вытащив кинжал из ножен, он резко распахнул створку и ворвался в помещение, выставив оружие перед собой. Однако завидев незваного гостя, Дамиан запнулся и едва не запутался в собственных ногах.

— Падре? Что вы здесь делаете? — спросил он враждебно, прежде чем успел обдумать сказанное, и тут же поспешно добавил. — Простите, Ваше Превосходительство.

Епископ Симеон Эюзби медленно развернулся с потрепанной книгой в руках. Внутренности Дамиана тут же скукожились, точно яблочная кожура на солнце, а в желудке поселился страх.

— Дамиан, мой мальчик, ты уже вернулся! — казалось, настоятель совсем не удивился его появлению. Дамиану даже почудилось на мгновение, что комната вновь стала кабинетом наставника, и это он вторгся сюда, мало того, что без спроса, так еще и с оружием в зубах.

Стушевавшись, он убрал кинжал, подошел к Падре и, упав на колени, приложился губами к четкам из лунного камня на его руке, пытаясь игнорировать бешеное биение подлого сердца.

— Как все прошло? — Симеон жестом разрешил ему подняться. Затем захлопнул книгу, обдавшую его облаком пыли, и почесал щеку.

Лицо его, пятнистое, как яйцо перепелки, хмурилось, и несмотря на то, что глаза смотрели на Дамиана, было заметно, что мысли старика далеки отсюда.

— Вёльва мертва. Взять ее живой не получилось, но мы забрали тело. На опыты. Второй отряд должен в скором времени его привезти.

Симеон удовлетворенно кивнул, с тоской посмотрел на книгу и все-таки вернул ее на полку. Большая часть комнаты была отдана когда-то под библиотеку, однако после обрушения части потолка почти все тома перекочевали на новое место. Здесь же остались никому ненужные книги: счетные, амбарные, старые метрические, имена из которых принадлежали давно почившим людям, и прочий ширпотреб, который и выкинуть жалко, и использовать невозможно.

— Славно, мой мальчик, славно. Благодарю. Прости, что вошел без спроса — искал одну книгу, но так и не нашел.

Дамиан незаметным движением обтер потные руки о мокрую котту и, чтобы скрыть истинные чувства, выдавил слабую улыбку. Затем отвернулся и бросил суму неподалеку от лежака.

— Может, вам помочь, Ваше Превосходительство? — голос предательски дрогнул, но, видимо, старик посчитал это признаком усталости, а не желания скрыть страх.

— Всякой помощи свой час, мой мальчик, а пока нас ожидает неотложное дело, — Симеон подошел и похлопал Дамиана по плечу.

Он тепло улыбнулся, отчего сразу стало казаться, что молодость вновь вдохнула в его согбенное тело жизнь. Улыбка оттянула на себя внимание от резко выступающих скул, которые делали Симеона похожим на мумию, редеющих седых волос и бровей, а по-волчьи выпирающая челюсть напомнила Дамиану о тех днях, когда старик позволял себе громко хохотать, выставляя все зубы напоказ. Дамиан почувствовал, как его сжимают кольца тошнотворной жалости: Симеон, главный настоятель инквизиторов и епископ Храма, Падре Сервус, старел с каждым днем, буквально таял на глазах. Они не виделись всего лишь две недели, а человек, который заменил ему родителей, за это время успел истончиться и сгорбиться еще больше. Даже то, как старик похлопал его плечу, слабо и практически невесомо, заставило Дамиана посильнее сжать челюсти, ибо в горле образовался предательский ком.

Дамиан спускался по лестнице первым, стараясь не показывать, как замирает и подбирается для броска, чтобы подхватить старика, если тот вдруг оступится. Тихое перезвякивание его кольчуги не могло заглушить тяжелые вздохи Симеона, кряхтящего себе под нос, но стойко преодолевавшего спуск по крутым ступеням. Будь его воля, Дамиан бы запретил наставнику двигаться дальше постели. Однако он знал, любое ограничение добьет Симеон в разы стремительнее, чем падение с лестницы. Чего в этом тщедушном теле еще хватало с достатком, так это гордости.

Так вместе они миновали амбулаторий, воздали короткую молитву в апсиде. Свет от тысячи зажженных свеч играл на позолоте алтаря, придавая статуе Князя блестящий, величественный вид. Этот же свет зажигал драгоценные камни на руках Симеона — блики падали на глаза Дамиана. Он зажмурился, открыв сердце последним словам молитвы, и вдохнул полной грудью. Все его существо заполнилось пьянящим сладким ароматом вечноцветущей омелы, ветви которой были аккуратно уложены меж свечами.

Благослови, Князь мира сего, меня на благочестие и терпение.

Дамиан открыл глаза, и десятки белых ягод омелы заискрились, точно россыпь жемчуга.

— Во Славу Княжева света! — Падре Сервус поцеловал кончики пальцев, коснулся ими сначала сердца, затем — лба и глубоко поклонился.

— Во Славу Княжева света, — прошептал за ним Дамиан, повторил жест молитвы и поклон.

Напоследок они зажгли омеловые свечи и вышли на улицу.

Дождь лил все это время, рябя на поверхности луж, и землю во дворе совсем развезло. Камни на единственной дорожке, ведущей к замку, сделались скользкими, как слова заядлых лжецов. Однако Симеон даже не замедлил скорости — он все так же неумолимо спешил на встречу. Дамиан же едва поспевал за ним, удерживая руки навесу, чтобы не терять ни секунды и тут же подстраховать наставника. Его бдительность была вознаграждена: уже почти у подъемного моста Симеон оступился, крякнул и начал заваливаться вбок, но тут же был подхвачен крепкими руками Дамиана.

Вернув Симеона в вертикальное положение, Дамиан облегченно выдохнул, но буквально в следующее мгновения поскользнулся сам. Попытался сохранить равновесие, но рухнул в болото и кубарем покатился вниз с пригорка, на котором находился Храм. Дыхание оставило Дамиана, рот наполнился грязью и кровью от прокушенной щеки. Весь обмазанный болотом и птичьим дерьмом, злой, как стая волков, он раздраженно скрипнул зубами, ухватился за корыто и с трудом сел. Намокшая стеганка, единственная, сохранявшая сухость и тепло после дождя, теперь была вымарана полностью и пропитана вонючей дождевой водой. Проглотив вертевшиеся на языке ругательства, Дамиан вернулся наверх под смех епископа и стражников и едва сдержался, чтобы яростно на них не зыркнуть.

Миновав опрокидывающийся мост, они проникли за ворота замка под шипение и треск факелов во внутренний двор, который в результате многочисленных перестроек стал совершенно недоступным и замкнутым, точно мушка в янтаре. Справа возвышалась сторожевая башня, в которой от непогоды попряталась основная часть гарнизона и мальчиков-служек, отправленных за водой. Старые вояки разрешили им обступить дымящий чан и греть руки у огня. Ведра же были побросаны у колодца. Дамиан поежился на холодном ветру, когда представил себя на месте мальчишки, сидящего у теплого огня, — его кожа тут же покрылась мурашками — и ускорил шаг. Единственное, что его согрело — понимание, что мальчишкам наверняка прилетит за промедление. Он знал главного конюха Арвада. Сбитый коротышка, он мог казаться легкой мишенью для издевок, но на самом деле не давал спуску ни одному обитателю внешнего двора. Мощные волосатые руки могли и остановить на скаку огромного боевого коня, и всыпать по заднице непослушному помощнику.

Дамиан усмехнулся, вспомнив, как коротышка Арвад отчитывал высоченного огромного капитана в полном обмундировании. Дамиан тогда проходил мимо, но остановился, как и прочие замковые обитатели, поглазеть на покрасневшего капитана Вареса, опустившего очи долу. Так как никто и не думал вступаться за капитана, Дамиан решил влезть не в свое дело и поинтересовался, что случилось. Конюх возопил, что капитан разодрал губу лошади, — руки ему бы оторвать, бестолочь, кто ж так дергает — и требовал с того возмещения на лечение. У капитана денег не оказалось, ведь свое вознаграждение, выплаченное накануне за службу, он прокутил в борделе. Дамиан до сих пор не знал, что за демон Лилит его дернул, но он погасил возмущение конюха и отдал тому все деньги, что у него оставались. Арвад принял пять медяков и серебряную монету с тяжелым, шумным вздохом, будто нехотя. Затем погрозил мясистым кулаком капитану и удалился под тихие смешки стражников.