Безжизненность выложенных камнями улиц сменилась гравием и растительностью: дорожки были перекрыты арками, увитыми зеленью, а сквозь лениво раскачивающуюся листву на землю падали закатные лучи солнца и растекались красно-оранжевыми лужицами под ногами. Тени прыгали по стремительно идущему Басу, игриво касаясь то его волос и щек, то оголенных рук, уверенно держащих музыкальный инструмент. Авалон постаралась улыбнуться в ответ, когда Бас на мгновение обернулся и подмигнул ей, но губы предательски дрогнули. Она почуяла приторный запах красных апельсинов и дикой фисташки — отсюда начиналась территория Розовых Садов.

Авалон добровольно вступила в капкан. Предчувствие беды не покидало ее с самой ночи, когда ее разбудили: Каталина вновь проснулась с криками посреди ночи. Темнота, запах успокаивающего настоя лаванды, мелиссы и пустырника и капающие на руку слезы подруги. Авалон отчасти была благодарна судьбе, что ей не осталось времени на собственные переживания — они могли сожрать ее с потрохами еще до наступления рассвета. С другой стороны, она чувствовала вину, что в ее голове зародилась благодарность той же судьбе, которая и сотворила такое с Каталиной.

Авалон снова ощутила на корне языка кислоту. Оно усилилось, когда впереди заалели шелковые пологи террасы, располагавшуюся в тени шелковицы. Пухлые мясистые ягоды валялись раздавленные под ногами, заполняя ноздри сладким ароматом. Авалон споткнулась, когда заметила жирную фигуру, возлежавшую на мягкой кушетке и уплетающую финики.

Бас, не заметивший ее промедления, небрежно кивнул двум фигурам, перед третьей — элегантно склонился.

— Ваше Величество, — бледная, веснушчатая ухоженная рука вспорхнула, будто птица, поймавшая поток ветра, и протянулась к Басу. Он прильнул к массивному бордовому камню в форме зерна граната и все еще в легком поклоне отошел к каменному парапету, устланному подушками. Подобрав с ткани упавшую ягоду шелковицы, он закинул ее в рот и пристроив мандолину рядом, выжидающе посмотрел на Авалон.

Краем глаза Авалон увидела, как Каталина обернулась. Ее волосы — оранжево-красные, как хурма и медь, как корица и дикий мед, растеклись густой волной по спине. Но Авалон не могла оторвать взгляд от огромной туши, под которой ей сегодня суждено было оказаться.

Его розовый язык поймал капельку вина в уголке рта, облизнул толстые губы и юркнул обратно в рот, как склизкая минога. Причмокнул. Громко глотнул. Отер платком пот с лица. Пухлые влажные пальцы помяли льняную ткань, затолкали ее в нагрудный кармашек.

— Авалон.

Маслянистые черные глаза нервно шевельнулись на круглом лице и тут же ощупали ее с пробудившимся интересом. Так смотрит дикая свинья, отвлекшаяся от кормежки, потому что учуяла окровавленную плоть.

— Авалон!

Она ощутила боль от ногтей, впившихся в ладони. Выдавила улыбку и стремительно опустилась в реверансе перед Каталиной, раскинув по каменным плитам террасы шуршащие юбки, словно разлилось бирюзовое море.

— Ваше Величество, — Авалон глубоко вздохнула, пытаясь замедлить отчаянное биение сердца, и обратилась к другой присутствующей женщине. — Госпожа, Вы требовали меня на ритуал.

— Так и есть, поднимись.

Авалон медленно распрямила напряженную спину. Каталина смотрела на нее печально: ее лицо покрывали неровные красные пятна, а воспаленные глаза выдавали бессонницу. Сердце Авалон сжалось. Все, чего она сейчас желала — это скомкать эти несуразные шелковые ткани, в которых путалась, и плюхнуться рядом со своей королевой. Со своей подругой, которая нуждалась в поддержке. Она, видимо, даже пошатнулась в сторону Каталины, потому что королева качнула головой. Сперва ритуал и устремленные в небо глаза. Теперь ее собственные.

Авалон перевела взгляд на нее: когда-то Верховная ведьма всей Трастамары, Владычица Вздохов, была прелестна: бледная кожа, точно фарфор, кудри — светло-русые, цвет молодого вина, насмешливые голубые глаза. Однако время и колдовство не пощадило ее. Красота почти догоревшей свечи — увядшая и оплывшая. Обветренная, морщинистая кожа — вся в бородавках, поредевшие тусклые волосы — в высокой прическе, увенчанной трехликой диадемой.

— Ты наверняка знаешь, почему ты здесь, — голос тусклый, хриплый, словно она прокурила его варденским табаком. Но Авалон знала — ни один, даже самый сильный табак, не в силах так изуродовать голос. На это была способна только магия.

— Да, госпожа. Я обязана возлечь с Дубовым Королем, — слова едва не раскровили ей рот.

— Ой, довольно притворяться! Слухи носятся тучами, словно оводы, сколько ни изводи! — тонкие губы совсем пропали, когда она их сжала. — Садись!

Мадам указала длинными пальцами, скрюченными подагрой, на место напротив. Стулья были поставлены близко друг к другу, будто приготовленные для тихой интимной беседы, если бы не три пары дополнительных ушей.

Авалон послушно села.

Она гадала, что ждет ее сейчас, переживала за Каталину, то и дело бросая на нее быстрые взгляды. По непроницаемому лицу сложно было догадаться, о чем она думает. На мгновение беспокойство за подругу отвлекло Авалон, но потом она вновь ощутила на себе неотрывный взгляд и поежилась. В голове вспыхнуло воспоминание праздника, освещенного теплым светом костра и новосозданная Владычица Тьмы, вынужденная пройти унизительный ритуал. Унижение, которое все называли везением.

— Ты наверняка понимаешь, что случившееся с Каталиной — не первая трагедия за последние годы, — ее размышление прервала мадам Монтре и, не дождавшись ответа Авалон, продолжила. — Я должна была в скором времени занять место Альбы, а Каталина — мое, но из-за того, что случилось, необходимо найти замену. Триумвират невозможен без Владычицы Вздохов.

— Но я… — Авалон осеклась и, не сумев совладать с собой, зыркнула в сторону развалившегося на подушках жирдяя. — Я еще не прошла…

Мадам Монтре повелительно взмахнула рукой, прерывая ее возражение:

— Поэтому тебя и вызвали. Мы готовили тебя к Модраниту, чтобы ты познала силу Дубового Короля, — низ живота у Авалон свело от жара, и она вздрогнула от омерзения, что ее тело выдало такую отвратительную реакцию, — но планы изменились.

Авалон едва сумела сдержать вздох облегчения. Ей не придется смотреть в вечернее небо, ощущая себя выпотрошенной, словно рыба — на рыночном прилавке. Однако мадам Монтре, видимо, считала ее невольное изменение выражения лица по-своему, и ее следующие слова заставили сердце Авалон рухнуть куда-то в пропасть отчаяния.

— Ты все равно возляжешь, — женщина поджала губы, качнула головой, будто в нерешительности, после чего сказала с долей теплоты в голосе. — Тебе выпало спасение нашей судьбы, Авалон. Как бы я ни пыталась пресечь слухи, уже все знают, что в этом году урожай граната скуден. Земля умирает, а наши силы утекают. Все, кто были благословлены богиней на зачатие, потеряли детей.

«Авалон, Авалон… что-то не так!» Кровь, с обманчивой лаской струящаяся по ее бедрам. Ночной кошмар, от которого не удается проснуться даже с зажженными свечами. Бордовое пятно на белой простыни и мокрая ночная рубашка. Тогда с Каталиной что-то произошло. Что-то, чему позднее Авалон так и не смогла найти объяснения. Казалось, будто она испаряется, ускользает из рук, неспособная удержаться на ногах. Измученная, полностью опустошенная, она тает, плавится и опускается сломанной игрушкой на пол. Затем упирается локтями и коленями в ворсистый ковер, запрокидывает голову, точно дикий зверь, и захлебывается криком.

Бренчание жемчуга на платье Каталины возвратило Авалон из пучин воспоминаний. Она посмотрела ей прямо в глаза — там отражались ее собственные мысли. Ночью у Каталины подошло очередное время лунного кровотечения — ежемесячное напоминание, что в ее лоне не растет наследница Трастамары. И никогда больше не вырастет.

Но даже огорченная Каталина выглядела свежей: солнце выманило к ней на нос и щеки веснушки, и они придали ей мечтательный вид, несмотря на заплаканные глаза.

— Судьба всей Трастамары зависит от тебя, Авалон, — Каталина едва заметно улыбнулась и погладила ее по руке.